ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Владимир ЮГОВ

ВКУС ЯДА

Иные загадки не разгадываются долго. В меня эта загадка вошла много
лет тому назад. В ту самую пору, когда в наш противотанковый дивизион
определили служить сына командира нашей дивизии. Фронтовики - тогда они
еще многие служили - встретили это его определение настороженно (будет
папочке все доносить, как убегают в самоволку, как иногда пьют). Для меня
же, салажонка, Саша Кудрявцев был открытием. Он знал напамять художников -
кто и что нарисовал, читал всего `Евгения Онегина`, и когда мы шли с ним к
нему домой (жил он все-таки не в казарме), то в след за нами, в ложбинах
гор, так и висели слова каких-либо милых стихов.
Я тогда тайно писал поэму `Отечество` (`И Сталин с улыбкой выходит на
мраморный мавзолей...`). Я задыхался от счастья, что имею право слушать
Сашу Кудрявцева. Когда появился Коля Рябов, третий среди нас, я даже тайно
ревновал его - видишь, и он теперь слушает!
Коля был оригинал. Появился он у нас в дивизионе вместе с сержантом
Калинкиным - мы занимались огневой подготовкой, и вот идут двое в чапанах.
Потом я уже узнал: оба они воевали в Китае, помогали там устанавливать
коммунистический режим. Оригинальность Рябова состояла в том, что он
освоил горловое пение, мог куковать кукушкой, свистеть соловьем. И, как
еще оказалось, по ночам, когда мы спим, Коля пишет повесть какую-то. Саша
Кудрявцев и стал донимать его: о чем эта повесть?
- Где-то как `Герой нашего времени`, - отшутился Коля.
Потом случилось так: мы выпили вина из погреба генерала
`Государственные запасы России 1914 г.`. Языки наши развязались. Я читал
свою поэму `Отечество`, Саша читал тоже поначалу стихи, потом рассказ о
том, как его выгнали из военного училища (`теперь вот с вами, а знаете,
как неудобно идти утром в дивизион: вы уже вкалываете, а я иду хамом. И
все - мамочка. Она у нас дивизией командует. Она и не хочет, чтобы я в
казарме спал`).
Я помню: Коля Рябов впервые тогда сознался, что повесть, конечно, не
о новом герое нашего времени, а о любви... Гитлера.
- Как о любви? - опешил я. Мне ненавистен был Гитлер.
- Да, о любви. К англичанке одной. И о враче Гитлера. Он его, мы ведь
этого не знали, травил с помощью американской разведки.
- Погоди-погоди, - вступил в разговор Саша. - Откуда ты все это взял?
- Взял.
И стал нехотя, под напором Саши, пояснять, как однажды, в Китае, они
захватили богатый квартал. Коля с дружками потом сидел в обороне. Это был
русский дом. И там он нашел какие-то печатные материалы обо всем этом.
Теперь, когда служба такая тянучая и липучая (`все тянется - как горькая
нужда, а лепят тебе, только пикни, всякую взыскательность, я и пишу`).
На генеральской конюшне, дней десять спустя, Коля читал нам свою
повесть о любви Гитлера, о его враче. А через неделю он утонул в Аму-Дарье
(так все вышло неожиданно - после учений под Чарджоу ребята поехали на
студебеккере купаться, машина упала с кручи, только трое выплыли. Коля был
в кабине: потом водолазы оттуда его извлекли). Через неделю - выпало вроде
росчерком судьбы, почему должны были остаться мне листики, вобравшие
повесть погибшего друга, - генерала Кудрявцева перевели в Польшу военным
атташе.
Повесть путешествовала потом за мной. Она меня не волновала. Как-то я
копался в хорошем архиве. Я был, наверное, упорен в поисках, и это
архивным работникам всегда нравится. Одна их них сказала:
- Вот я вам преподнесу подарочек - ахнете!
И милая женщина принесла мне документы о... любви Гитлера к
англичанке и о враче Мореле, который с помощью американской разведки губил
здоровье тирана. Мне лишь оставалось написать об этом. Мне бы надо было
сопоставить написанное с повестью Рябова, да, к сожалению, она сгорела
вместе с другими рукописями в доме, где я жил после демобилизации из
армии. Мне и самому интересно, что я придумал в этой детективной истории,
а что не придумал. Но читатель может быть уверен: по документам все было
т_а_к_, как тут изложено.

1

Никогда бы и не предположил фюрер, что все закончится так. Он был
любим, обожаем Юнитой. Он гордился ее выдержкой, стойкостью. И вдруг
выстрел в Мюнхенском парке. Многие называли этот парк Английским садом. И
не стоило слишком гадать, почему она выстрелила в себя именно тут. Это
было 3 сентября. Англия и Франция в этот день объявили войну Германии.
Юнита посчитала: все кончено. Всю жизнь она старалась сблизить свою страну
с его Германией. Она, выходит, проиграла. Она не оправдала его надежд.
Потому и такой исход. Единственный для нее.
Он стоял у окна в задумчивости, там уплывали серединные сентябрьские
дни. Мысли были печальны и тяжелы. Она осталась ему верна, но - как же
так? Зачем? Ах, Юнита! Много тех, кто готов идти за ним, куда он скажет.
Но она, Юнита, одна. Она неповторима. Таких больше нет.
Машинально обернулся к столу, подошел, стал листать календарь.
1939-й. Как летит время! С того года, в который он пришел к власти, минуло
шесть лет. Сколько событий. Однако ни одно из них, как это, не задело так
больно. Юнита Митфорд, английская аристократка, восторженный почитатель
его идей, появилась незаметно, пришла - как воздух, как утро, как дождь.
Это было что-то необходимое ему. И он всегда ее принимал. Да, почитателей
было - не счесть. Но Митфорд!..
Его никогда не настораживала дружба с ней. Пусть неспроста нацелилась
на него. Пусть игра. Пусть преклонение - шаг к коварному замыслу. Замыслу
их разведки. Он не любил ее страну, ее нацию. Поднимают вой после каждой
речи. Она всегда старалась примирить его с англичанами, помочь в сближении
Германии и Англии. С сарказмом думал он сейчас о тех, кто предупреждал
его: Юнита - не тот человек, не друг, а хитрый и коварный враг.
В то сентябрьское утро, узнав, что час тому назад Юнита выстрелила
себе в голову, он, как ни странно, сказал чуть ли не торжественно:
- Ну видите?! Это достойный ее конец!
Это он говорил тем, кто считал ее шпионкой. И теперь, думая о ней, он
испытывал это чувство торжества. Потому что верил в ее любовь к нему, к
его идеям. Вот видите, - хотелось тогда ему крикнуть всем тем, кто по
долгу службы предупреждает, - она не выдержала того, что ее страна напала
на меня, и застрелилась. С другой стороны, ему было невыносимо жутко,
больно, что самые преданные ему так бесславно умирают.
Собственно, это ему поначалу доложили, что она умерла. На самом деле
она была жива. Может, она так хотела? Чтобы он взглянул на нее? Ободрил?
Что-то сказал дружеское, как он мог говорить только ей? Может, она верила
в его любовь? Так поставила пистолет, чтобы не умереть. Чтобы он...
Когда ее после рокового выстрела принесли в этот маленький домик,
куда он часто наведывался, когда уложили бережно на диван, она не могла
пошевелить даже бровью, что-то сказать ему губами. Он стоял над ее
поверженным телом, понимал, что она ничего не слышит. Отдавал
распоряжения:
- Созовите лучших врачей! Привезите их сюда немедленно...
Он отдавал, уже по привычке, распоряжения никому, но он знал, что
кому это полагается делать, тот слушает, запоминает и не дай бог
проигнорирует его эти отрывистые распоряжения.
Ему доложили, когда он был в своем кабинете, доложили уже через час:
врачи - у постели Юниты, они начали бороться за ее жизнь.
Это доложил ему личный врач Морель. Он стоял в проеме двери - этот
толстый смуглый доктор с жирными черными волосами и протирал свои толстые
очки.
Может, единственному человеку этот, сидящий за первым столом Германии
человек прощал небрежение в одежде, запахах. Он и сейчас, этот грязный
Морель, пах свинюшником и, кажется, этот свинюшный запах распространялся
по святому, с железным порядком помещению, но хозяин спокойно спросил:
- Что же, Теодор, она? Что теперь с ней?
- Она так и находится в бессознательном состоянии.
- И вы ничего, Морель, не можете сделать?
- Нет. Ни я, ни другие... Привезите со всего мира лучших медиков, и
они, уверяю вас, будут тоже бессильны.
- Я понял так, что у нее паралич нервной системы?
- Да.
- Как это плохо, Морель. Даже вы ничего не можете сделать для нее...
Что заставило фюрера так душевно, с такой надеждой на помощь Юните
говорить с этим врачом-алкоголиком, с врачом не нордической крови? Ведь
многие даже при Гитлере намекали, что Морель - еврей... На это были свои
причины. Года два тому назад Морель прописал своему хозяину (он,
единственный из всего окружения, звал Гитлера не _м_о_й_ фюрер, а _м_о_й
хозяин) одно из лекарств, не самим Морелем сделанное, но по его рецепту.
Попринимав пилюли своего врачевателя, Гитлер вдруг почувствовал
облегчение, со временем он стал бодр, более энергичен. Это после
нескольких лет мучения! И он стал доверять Морелю.
Эскулап в начале тридцать седьмого года произвел полное медицинское
обследование своего подопечного. На Мореля тогда глядели с изумлением: он
заставлял капризного и недоверчивого вождя считаться с собой.
Беспрекословно фюрер приседал, показывал все места. Он, правда, при этом
стеснительно подхохатывал. Стоя перед врачом `в обезьяньей позе`, Гитлер
выдал ходивший потом среди своих самых близких людей анекдот: так стоит
Сталин перед своим народом после того, что сделал со своими военными
кадрами.
Морель бурчал: хозяин не должен отвлекаться, он, Морель, нашел, чем
болен Гитлер.
- Вы страдаете из-за гастрических проблем и из-за неправильной диеты.
Морель потом записал: левая половина печени Гитлера увеличена, правая
почка причиняет боль. Он отметил экзему на левой ноге. Она была,
по-видимому, связана с расстройством пищеварения. Об экземе Морель
пошутил: у друга его хозяина, Сталина, тоже экзема, и тоже на ноге.
- Откуда, Морель, вы это знаете? - Гитлер одевал брюки и,
прищуриваясь, изучал своего доктора.
- Мой хозяин, я вынужден это знать. Я могу этим самым вас успокоить.
Не только у вас болит. Болит и у Сталина.
- Х-мы, х-мы...
Тогда и прописал Морель вождю `мутафлор`. Всего одну-две капли. И
принимать ежедневно. В течение месяца. И лишь после завтрака.
И что же?! Пищеварительная система вождя начала функционировать
нормально! Через полгода исчезла экзема! Вождь начал поправляться! Это ли
не чудо? Осенью Гитлер пригласил Мореля в качестве почетного гостя на
партийное ралли. Сам вождь смог одеть сапоги, избавившись от экземы!
Потому и теперь, когда прошло уже двенадцать дней после выстрела в
Английском саду, Гитлер вновь вызывал Мореля для пояснений.
Морель был на этот раз совершенно пьян, но Гитлер снисходительно
глядел на безобразную фигуру, кажется, еще более расползающуюся от
горячительных напитков.
- Что скажете, Теодор?
- Ничего утешительного, хозяин... И не беспокойтесь!
- Эти двенадцать дней ничего не принесли?
- Хозяин, что вы хотите от этой истерички? Скажем ей спасибо, что она
еще молчит... Вы представляете, если бы она заговорила? Она ведь говорила
всегда очень много.
Гитлер усмехнулся:
- Морель, я вас спрашиваю, как она себя чувствует? Лучше ли ей?
- Ах да! Нет, не лучше... Лежит пластом... И так ей лежать... Я это
знаю... И такого же мнения все. Тут я со всеми согласен.
- Выходит, все ваши старания безрезультатны?
- Да, выходит. И ничего не поделаешь, мой хозяин. Ничего... Я сам
ночевал около нее пять суток. Я вводил ей всякое... И надо же было дуре
так неудачно бабахнуть в себя!..
- Не говорите так, Теодор. Вы возбуждены алкоголем... И не
контролируете себя! Это...
- Да. Да! Я же за нее переживаю. Вы что думаете, мне... не стыдно? Вы
хотите, чтобы она поднялась, я стараюсь, а она... Боже упаси! Боже упаси
вашего гнева! Что вам стоит меня... меня?.. И за это, и за то... И,
конечно, теперь за нее... Но я хотел вам сказать еще тогда, когда привез
ее из этого проклятого парка... Я хотел вам сказать: пожалуйста, ищите
себе другую идиоточку, которая будет молиться на ваши речи. Если такую
найдете...
- Вас что-то не устраивает? - нервно дернулся фюрер.
Морель испуганно замахал руками:
- Нет-нет! - Вдруг он поднял голову: - А вас? Вас все устраивает?
Гитлер вышел из-за стола, направился к двери - к эскулапу. Тот
вздрогнул, увидя глаза фюрера. Но фюрер сразу опустил взгляд, вынул из
кармана носовой платок и закрыл им себе нос.
- Да, да, - зашептал он. - Вы сегодня ужасно наклюкались. - И
скрипуче прибавил, возвращаясь к столу: - Это вредно, Морель. И опасно. -
Он постучал пальцем по столу.
- Немцы сейчас все пьют, - пробубнил Морель. - Потому что война...
Это все-таки страшно... А я пью еще за эту вашу истеричку Митфорд, черт ее
подери... Не сплю ночей... Что я вам скажу, ее надо эвакуировать. И это в
ваших силах... Да, да, да! И не раздумывайте!
- Куда эвакуировать? - Гитлер поднял голову и пристально глядел на
врача.
- Как - куда?! К ним! К черту! К ним! Разве они не об этом пишут?!
Пьяный бред? Однако ведь это действительно выход. Родственники
Митфорд требуют ее возвращения, в каком бы состоянии она не находилась.
Он, фюрер, сделал все, чтобы поднять ее на ноги. Не вышло. До зимы
все-таки он тянул, надеясь, что она подымется тут, с помощью немецких
врачей. В декабре Юниту Митфорд подготовили для отправки в Англию.
Сопровождающим был назначен Морель. Знать бы фюреру, как сложится поездка!

2

Великолепная Швейцария. В центре Европы. Главное - швейцарцы говорят
на диалектах великого немецкого народа. Трое из четырех говорят на таких
диалектах. Морель, сдав эту свою психопатку английскому врачу, уже давно
ожидавшему ее тут, облегченно вздохнул и бросился в разгульную жизнь. Он
был не дурак, оформил себе небольшой отпуск. Через час уже после
последнего рукопожатия с английским коллегой Морель в одном из
ресторанчиков отплясывал с худой и высокой девицей, пел какую-то
тирольскую народную песню. Грозил, что немцы покажут еще раз этим
инсбрукам - опять завоюют австрияков и, конечно, тирольчан, ибо они и есть
тоже австрияки.
Одним словом, Морель куролесил. Глупый пьяный крик касался большой
политики. Он слышал об этой политике. На его глазах все это происходило.
Англичане еще недавно стремились заключить двустороннее англо-германское
соглашение. Он помнит, как в ноябре 1937-го к его хозяину в гости приезжал
лорд Галифакс. Тогда у фюрера разболелся живот, это было в Оберзальцберге.
Морель дал ему таблетки. Гитлер вернулся со встречи веселым, радостным.
- Теодор, друг мой! Они в нашем кармане!
Тогда он узнал, что англичане дают его хозяину `свободу рук в
Восточной Европе`. Только бы Германия обещала осуществлять перекройку
карты Европы в свою пользу `мирным путем` и постепенно... 12 марта 1938
года Морель находился рядом с Гитлером. В этот день германские войска
вступили в пределы Австрии. Морель помнит, что его хозяин вновь занемог.
Оказалось, очень понервничал... Ему принесли копию письма русских. Захват
Австрии представляется после мировой войны событием, чреватым величайшими
опасностями... Потом была Чехословакия...
Морель, Морель! Цюрих был наводнен агентами всевозможных разведок.
Разве не интересен личный врач фюрера?
- Говорите, что хотите, черви! - бубнил он, оглядывая высокомерно
своих новых и новых спутников. - Главное, для меня нет секретов во
врачевании!.. Я все знаю, друзья!
Хвастунишка, хвастунишка! Его обнимал очень симпатичный человек,
знающий уйму немецких диалектов. Он просто врожденный уникал. Морель от
него в восторге. Как пьет эта лошадь, а? Куда, оказывается, Морелю? Хозяин
говорит Морелю: для приличия человек не должен напиваться до чертиков.
Однажды, это было еще до хозяина, когда он упал с высокого крыльца и мог
утонуть в небольшой лужице, образовавшейся неподалеку от лестницы. А во
второй раз, когда ему захотелось узнать, почему хозяин, такой всегда...
нордический, такой брезгливый, лез к этой психопатке. Чем она его увлекла?
Не иначе, как своим темпераментом. Морелю в последнее время не везло на
темпераментных женщин, и он, попросив, чтобы его оставили одного с этой
психопаткой, решил испробовать счастье...
Хорошо, что была глубокая ночь, все действительно утомились.
Безобразная вышла бы картина. Проспавшись, Морель увидел себя - как
хозяина, которого своим приказом раздевал до трусов... Морель был голым в
чужой постели.
- Боже, - молился он потом богу, - тебя бы не пощадил этот цвет
германской нации. Без малейшего сожаления тебя бы, Морель, расстреляли или
повесили.

Черви, черви, черви! Он проснулся где-то под утро, его собутыльник
отдал, оказывается, ему свою кровать, а сам дремал не раздевшись, на
диване, ей богу, похожем на тот, что несколько дней после того, как ее
привезли из сада, занимала истеричка Юнита Митфорд. Знатный диванчик!
Трещала голова у личного эскулапа фюрера. Он застонал. Видимо, его
вчерашний компаньон спал чутко. Потянувшись во весь рост, он приветливо
сказал Морелю на чистом мюнхенском диалекте:
- Доброе утро, мой верный друг!
И жадно оглядывал толстое смуглое тело Мореля. Врач испугался, он
подумал дурно о своем приятеле: мол, специально привез! Но тот, не
проявляя особых чувств, нагнулся к нему, правда, погладил по волосам и
ласково сказал:
- Я вам приготовил ванну. Замечательная ванна, мой друг!
Замечательная! Искупаемся? Правда, я не банщик...
Морель опять испуганно стал оглядывать себя, он был почти гол.
- Выбросьте из головы глупости, - усмехнулся приятель, который вчера
затащил его от обидчиков, набросившихся на Мореля за неловко сказанное. -
Будьте - как дома. Располагайте мной. Мне вы очень нравитесь, доктор. Я
люблю таких открытых хороших людей, умеющих и пошутить, и выпить. Жизнь
одна.
- Да, да! - пробормотал Морель. - Я вчера вел себя неприлично, если
не сказать больше... Я...
- Идите, идите! Идите в ванну! Мы еще успеем с вами поболтать. Ваш
отпуск... Он еще продолжается?
- У меня еще три дня... А, может, четыре? Погодите, какой сегодня
день? Когда я сдавал эту даму? Какое сегодня число?
Приятель ему сказал, какое на дворе число, какой день и помог в этом
дне сделать первый шаг Морелю. Сразу же на того нахлынула тошнота.
- Не могу! - вскричал личный врачеватель фюрера. - Хотя бы глоток
пива!
- Ха-ха-ха! Набрались же вы вчера! Мы выпьем не пиво...
- Нет, хотя бы глоток, - стал задыхаться Морель от подпираемой рвоты.
- Я уже готов... Я умираю... Черт возьми вашу страну! Вы поймите, вы
имеете дело с лучшим доктором, может, всего мира! И... Неужели вы никогда
не были в таком состоянии?
Молодой энергичный человек, выпивший вчера с Морелем ни чуть не
меньше его, легко встал, вышел в другую комнату, загремел посудой и вскоре
принес стакан виски.
Морель потянулся за стаканом, рука его была волосатой, неприятной,
дикообразной. Но лишь он схватил в широкую ладонь этот стакан, она
машинально, эта рука, подчинилась хозяину и выплеснула в горло его все в
нем содержимое.
- Ух, у-ху... Черт! Какое странное вино... Запах вонючки кислой...
- Это лучшее виски.
- Я предпочитаю водку, пусть даже иракский арак... Эти ублюдки низшей
расы делают приличную араку...
- Вам лечебней?
- Что значит - лечебней?
- Я хотел сказать: вам легче?
- Спрашиваете! Я же... Я же бы... Тут... Вы понимаете, сколько во мне
дряни? Теперь будет нормально... Теперь я, пожалуй, заберусь в вашу эту
воду... Не люблю, грешным делом, купаться в чужой посудине. Негигиенично -
бкать, бкать... Ух, даже лучше... Почему вы вчера меня не остановили? Это
не честно. Я вижу, вы спортсмен по портвейну. А меня надо было
остановить... Вы не знаете, кто я. Я... Ну ладно, я расскажу потом... Вы
прибирайте тут на столе... Черт с ним, с вашим коньяком... Будем пить это
дерьмо! Хотя... Хотя араки... Араки просто экономнее и полезнее... Это я
говорю вам... Как врач говорю... Ладно, пошел!
Вскоре раздался ухающий всплеск и зазвучало бодрое: тру-ту-ту,
тру-ту-ту! Даже сюда, в эту комнату, кажется, полетели мыльные пузыри.
Молодой человек, прислушиваясь к возне в ванне, стал осторожно
набирать номер телефона, нужный ему. Ему тут же ответили и он доложил, что
все идет по плану.
Знал бы доктор, кому звонит его новый приятель! Звонил он Аллену
Даллесу, такому же молодому, как сам, такому же предприимчивому
разведчику, уже давно включившемуся в работу в нейтральной Швейцарии.

ИЗ СПРАВКИ:
Аллен Уэлш Даллес. Родился в 1893 году. Государственный деятель США
(современные справочники). В 1916-1926 гг. - на дипломатической службе. В
1926-1951 гг., считается, занимался адвокатской практикой. С 1953-го до
1961-го сперва заместитель начальника, а с того же, 1953-го - начальник
Федерального бюро расследований (ФБР) главного разведывательного
управления.
В 1939 году находился в Швейцарии и занимался коммерцией.
Консультировал сделки финансового толка. В узких кругах разведчиков слыл
удачливым малым. Кличка - `Везунчик`.

`Везунчик` не стал даже через подставные лица вербовать Мореля. У
него созрел иной план. План был до гениальности прост: сыграть на жадности
Мореля. Дело в том, что все таблетки, приписываемые Гитлеру, Морель
покупал на стороне. Даллес решил подарить ему фирму, где бы
изготавливались эти таблетки.

- ...Ну глядите! - Это говорил молодой человек. - Стол-то - ага!
Чистенький Морель вошел в комнату и удивленно развел руками:
- О-о-о! - расчесываясь на ходу, он устремился к столу - как на
битву. Что только тут не лежало! Что тут только не красовалось. Все-все! В
общем все лучшее, что есть у запасливого и, главное, богатого хозяина.
Мореля просили к столу. Мюнхенский полицейский, такой же разведчик, как
Аллен Даллес, нанятый последним за приличную сумму, открыто и дружески
улыбался Морелю.
- Вы думаете - удивили меня? - Морель оглядывал стол. Вдруг он
заметил свой любимый напиток - арак и сделал круглые глаза.
Его друг улыбнулся:
- Специально для вас. Вы же вчера только и говорили о восточной
водке.
- Я хотел вам сказать, что вы меня не удивили этим, - развел руками
вокруг стола. - Но - арак... Я, помню, пил его... Ах, ладно! Садимся?
Морель пил в последний раз арак с одним из `спецов`, который сказал,
что обитает в песках, там и без водки - жарко. Но он привез несколько
бутылок для угощения. Откуда было знать Морелю, что именно тогда, с
приходом к нему `спеца` из жарких песков, к нему вплотную подступит
смерть.
...Совпало, именно тогда был подписан пакт между Германией и СССР.
Массовую выдачу немцев, арестованных в СССР, связывают с этим годом.
Первая выдача была осенью тридцать шестого, когда германский посол
Шуленбург высказал Молотову и Литвинову пожелание германской стороны:
чтобы находящиеся под следствием НКВД немецкие граждане, в свое время
эмигрировавшие из Германии в СССР и теперь находящиеся под следствием по
тем или иным мотивам, были отправлены на родину, какая бы она для них ни
была. В начале 37-го согласно приговору Особого совещания из СССР
высылаются первые 10 человек антифашистов. `Из тюрьмы в тюрьму`, - горько
шутили те, кого по сути предавали.
`Спец` - некто Пфейфер. Если точнее - под прикрытием этой фамилии
бывший провокатор. Действительно сидевший в советской тюрьме. Пфейфер
заявил германскому советнику, которому разрешили посетить высылаемых в
присутствии сотрудников НКВД и Наркоминдела, следующее: `Я хоть и сильно
измучен пребыванием в тюрьме, но заявляю, что не могу вернуться в
Германию, поскольку я - коммунист и там сразу же буду арестован`... Когда
Пфейфера привезли на родину, он выбросился из окна и убился насмерть.
Провокатор, таким образом, чтобы ему простили фашисты предательства в
прошлом, обязан был выполнить их задание под этой фамилией.

СУТЬ ЗАДАНИЯ:
У фюрера - ненадежный врач. Компетентные органы не раз поднимали
перед ним вопрос о замене Мореля. Но всякий раз Гитлер брал его под свое
покровительство. `Пфейфер`, наконец, должен был разоблачить Мореля. Он
сидел в советской тюрьме, он слышал там, что врач фюрера - отравитель.
Стоит лишь сделать анализ лекарств, которые он дает своему великому
пациенту! И все станет на свои места.

Ах, как тогда Морель пил арак с этим `спецом`, как видел его
насквозь! Он не виноват, что этот `спец` говорил глупости по поводу
болезни второго великого человека - Сталина. Морель заложил `спеца`. Он и
теперь, вспомнив, что было тогда, вдруг насторожился. Что-то ему не
понравилось. Откуда такие богатые закуски? Откуда такая внимательность?..
Тогда Морель стал рассказывать, какой он везучий врачеватель. Теперь он
нет-нет да и взглядывал на этого молодого человека. Но постепенно пьянел,
язык его уже заплетался.
... Даллесу шел сорок шестой год. Не мальчик. Он мертвой хваткой
уцепился за фирму, собственную фирму Мореля. Фирма покупается тут, в
Швейцарии. Морелю будут открыты кредиты. Все будет у Мореля. Жизнь
длинная... - Этот молодой человек накопил немалое состояние за короткий
срок. Пусть Морель прикинется тоже беззаботным. Он - бизнесмен. Все
остальное - дело рук его здешних покровителей. Небольшой процент, и фирма
идет с прибылью. Морель - там, в Германии, фирма его - тут! О ней никто не
знает... Откуда бы у его друга такие апартаменты, такая еда, такое питье?
Вы ему растолкуйте, - наставлял Даллес своего агента, - как это
безболезненно делается. Купим ему фирму. Никто, между прочим, в тамошнем
его окружении и знать не будет о его маленьких коммерческих делах. Они для
всех - тайна.

3

Да, Морель и сам хотел, приехав в Швейцарию, выйти на медицинские
круги (так он выражался). Да, он хотел, чтобы здесь знали, кто он и кого
лечит. И если новый его друг предлагает посредничество, - он, Морель,
готов со своей стороны сделать все, что от него зависит. Не такой он олух.
Разве он не понимает, что означает прошлогодний захват Германией Австрии?
Что такое нападение фюрера на Польшу? Разве он кое-что не понял из этой
поездки? Взять хотя бы эту Митфорд. В цивилизованной стране так поступают.
Ведь она воспевала врага своей нации. И что же? Они ее приняли, даже в
состоянии войны с Германией. Для них она - не только аристократка. Она -
человек. И ее нельзя судить за то, что она возносила на пьедестал самого
теперь злейшего врага нации - фюрера.
- У нас все не так, не так! - Морель уронил голову к столу. -
Попробовал бы кто заикнуться, что какой-нибудь там Чемберлен - душка...
Сколько бы волос полетело с головы... Я, мой дружочек, - он был вовсе
пьян, и уже не выговаривал все слова, - боюсь!
- Тем более - надо действовать! - Его сосед по столу двоился Морелю.
- Возьмем с вами фирму. Вы - большой хозяин. Надо начинать когда-то жить
по-другому.
- Я вам скажу... Страшно слушать моего хозяина. Мы должны, сказал он
недавно, развивать технику обезлюживания... Я спросил его: что он под этим
подразумевает? А он, приняв мою пилюльку, сказал так... Под обезлюживанием
он имеет в виду устранение целых расовых единиц...
- Плюньте на него! - засмеялся сосед. - Это он шутит.
- Нет, нет! Он не шутит... Мне об этом говорил некий спец. Он,
конечно, хитрун. Он пришел ко мне, чтобы я как-то перед ним открылся.
Тогда бы он доложил, что я не твердый в принципах... Я узнал, что этот
спец выдает себя за другого. У меня есть друзья. Они мне сразу
докладывают, чтобы я замолвил словечко перед фюрером... Ведь я нахожусь
всегда с ним. Когда он больной, он слушает меня, как ребенок. И тогда я
кое за кого прошу... И эти люди мне в ответ сразу звонят, если что-то на
меня бог посылает злое.
- Вы - еврей?
- Что?! Я не еврей... И мне не грозит устранение...
- Идем в постель, Морель! Идем... Завтра нам рано надо вставать. Мы
поедем завтра покупать фирму. Я ее присмотрел для себя. Но я отдам ее вам.
Вы не еврей. Я тоже не еврей. Мы с вами сговоримся.

Морель проснулся в этот раз глубокой ночью. Где он? Зачем он здесь?
Он ничего не помнил, что говорил за столом. Почему так за ним здесь
ухаживают?
Он почему-то вспомнил того `спеца` из жарких песков. Дудки! Он знал,
что этот `спец` только что вернулся из России. `Спец` эмигрировал туда в
тридцать третьем, жил там и на чем-то попался. НКВД заставило его,
наверное, заговорить. Этим `спецом` они подкапывались к Морелю. У него же,
Мореля, все чисто с лекарствами! Ведь помогает Гитлеру его лечение. Что же
они хотят от Мореля? Они тоже, как этот знакомый, считают его евреем.
Еврей не может лечить Гитлера, не может! Уже ясно, что Гитлер хочет
уничтожить всех евреев. Уничтожит он и Мореля. Доберется до него.
Он услышал шаги и насторожился.
Вошел хозяин дома.
- Я не знал, что вы не спите. Ворочаетесь, сопите...
- Алкоголь вышел, - вздохнул Морель. - Зачем вы назвали меня вчера
евреем?
- Теодор, я видел, как вешают и правых, и левых... Ни к тем, ни к
этим я лично примыкать не собираюсь. Надо думать о себе, Морель... Ваш
хозяин, как вы его называете, однажды проснувшись в неудовольствии от
того, что ваше лекарство не помогло ему громко хлопнуть газами,
скопившимися в желудке, решит: как специалист - вы дерьмо. Он вспомнит,
что ему подсказывают советники разного калибра. Они, Морель, - это видно
из газет, считают вас евреем... Вот я заготовил документ, подпишите его.
Это что касается покупки фирмы...

Гуляя утром, Морель думал о своем новом друге, о подписанном
документе, о том, как быстро разбогател его новый друг. А почему Морель не
может так же быстро разбогатеть? Ведь его уже давно не устраивает закупка
таблеток на стороне. Ему вдруг остро захотелось хотя бы немного
заработать. К чему всегда протягивать руку? Можно спокойно жить,
как-нибудь уйти от фюрера... Разбогатеть...
Утро торжествовало. Выходило солнце медленно, властно. Свежести было
столько и в природе, и в нем, несмотря на то, что он вчера, кажется,
перебрал, что ему захотелось жить совсем по-другому. Почему он должен
всегда бояться, кто родил его и кто он теперь для них, тех, кто окружает
Гитлера? `Это злые люди... Ничего общего у меня с ними нет и не было! Я не
хочу... Не хочу!`
И он пошел в это утро покупать фирму. Его милый агент, очаровавший
Мореля вконец своей сметкой и расчетом, проворачивал дельце ловко.
Хозяйкой, куда они пришли покупать фирму, была красивая женщина. Ее муж
торговался, не уступал. Но фармацевтическая фирма плыла к ним. Морель
становился ее владельцем.
- Ах вы, шалунишка! - погрозил своим толстым пальцем личный эскулап
великого вождя, когда они вышли в тихий зимний день.
- Что вы имеете в виду? - Обладающий завораживающим мюнхенским
диалектом его напарник очень доброжелательно улыбнулся.
- Я завидую вам, - сказал Морель, не совсем и притворно вздыхая.
- Чему же вы завидуете?
- Вы переспите с ней в первую же встречу, когда муж ее укатит по
каким-то делам. Разве я не видел, как вы перемигнулись, мой друг, с ней?
- Вот о чем вы! - рассмеялся компаньон. - Добрый, хороший мой друг
Теодор! Она улыбнулась мне так, как и вам. Это была грустная и
очаровательная улыбка. Она улыбнулась нам как победителям. Мы в ее понятии
выше проигравшего на гонках жизни ее мужа. Он распродает, а мы с вами
покупаем. Мы - владельцы. Он - торгаш от нужды... Впрочем, хотите она
придет к нам в гости?
- Вы спрашиваете! Но у меня шансов...
- Теодор, вы знаете, что у меня и без этой очаровательной женщины
есть поклонницы. Мы сделаем так... Вы, наверное, не заметили того, что ее
муж сказал... Он сказал, что сегодня вечером уезжает почти на месяц...
Впрочем, он уже уехал. - Поглядел на часы. - И мы пригласим ее - как
консультанта. Мы же не знаем все подробности. Почему он продал, это ясно.
Он горит, как коммерсант. Но можно ли полностью рассчитывать на эту фирму?
Или мы с вами подумаем о том, что со временем станем подыскивать что-то
помощнее? Не так ли, мой друг?

4

Сам Бог не заподозрил бы эту женщину в игре. О, какая это была
изысканная, точная, аристократически бесподобная игра. И вся эта игра
предназначалась не стройному бесподобному мужчине в молодом цветущем
возрасте, а ему, `этому несравненному толстячку`. Она никогда не обращала
до этого внимания на таких толстячков, если признаться откровенно. А
посмотрите, сколько в нем, этом толстячке, жизни! Какой огненный взгляд!
Какой пожирающий мужской взгляд! Молодые, они пресыщены, они насытились и
любовью, и ласками. Что не скажешь о Теодорчике. Он - один?! И никого у
него в эти дни не было?! И это свидетельствует его напарник?! Вы не
обманываете оба?
Она сидит с Теодором рядом. Видны ее округлые, будто атласные колени.
Что-то жаркое у Мореля на губах, во рту. Он волнуется так, как не
волновался давным-давно. И она волнуется.
- Не бойся, Теодор. Твой компаньон ушел... Я ему сказала, и он ушел.
Я хочу быть только с тобой... Потом, может, он придет... Но сейчас я хочу
быть лишь с тобой...

С этого незабываемого вечера вдвоем с женщиной, которой в подметки не
годилась даже Ева Браун, и началось верное и расчитанно-медленное
отравление фюрера. Дозы стрихнина, которые вводились в таблетки,
вырабатываемые фирмой, постепенно увеличивались. Увеличивала их эта
непревзойденная женщина... О чем они только потом не говорили! Он ей
говорил ласковые нежные слова, и она ему в ответ говорила тоже сладкие
слова. Они договорились, что она будет всегда с ним, если ему придется
приехать на фирму - теперь уже твердую собственность.
- Теодор, можно заработать много денег. Мой муж... Нет, не
спрашивайте, почему он так поступил с фирмой. Он был к ней невнимателен.
Его можно простить. У нас семейная тайна. У нас, Теодор, трагедия с нашим
ребенком. Он, понимаешь, Теодор, он попросту прикован к постели. И этого
калеку муж обожает. Он виноват в этом. Я, Теодор, хорошая крепкая женщина.
Мне надо было родить от другого. Я же не знала и родила от своего мужа...
Как хочется иметь такого же толстячка, как ты, Теодор. У тебя есть дети?
Есть ли у него дети?
Что же она спрашивает?
Какая женщина будет постоянно терпеть его?
Он толст, неуклюж. Считается, - он глубоко и искренне вздохнул, - что
от него исходит постоянно дурной запах. Он ко всему не умеет вести себя за
столом. Это она, видно, заметила. Там, где он находится, это неумение
всегда вызывает неприязнь.
- А посмотрите на мои очки. Они толстые, выпуклые... Я иногда скрываю
свой взгляд, растерянный, недоуменный... Я знаю, что меня нельзя любить. И
меня не любят.
- Полноте, Теодор! Милый толстячок Морельчик! Каждая женщина выбирает
себе мужчину таким, каким ей хочется. Не вы, мужчины, выбираете нас. Мы
выбираем. Если я пошла сегодня с вами в постель, не вы повели меня. Это
сделала я. Потому и будем считать, что я вас и дальше поведу. Я не
обижусь, Теодор, если узнаю, что вы женитесь. На здоровье. Я не эгоистка.
Ведь я тоже имею мужа. Нас что-то же связывало. И пусть я буду с ним
по-прежнему несчастна и знаю, что он не может мне дать здорового ребенка,
но я буду с ним жить, так как выбрала его. Выберут и тебя, мой дорогой
толстячок.

Аллен Даллес был страшно доволен своими агентами. Он знал уже о
Мореле все или приблизительно все. Как ни странно, после приобретения
фирмы, живя последние дни в Цюрихе, Морель прекратил пить, он был
задумчив, и даже Даллес не мог объяснить, что же случилось. Разве мог он
догадаться, что этот жирный безобразный человек, которому сам Гитлер
прощал все его недостатки потому, что Морель был способен вылечить,
попросту влюбился. Он даже вынашивал в эти последние дни своего
затянувшегося отпуска план - забрать ее от мужа, увезти с собой. У них
будет толстенькое существо - девочка или мальчик. Он станет их любить.
Война кончится когда-то. Настанут мирные дни. Если его хозяин одумается,
то все можно поправить. Для этой женщины можно свернуть горы, взорвать
все, что на пути. Разве не может он и сам теперь разбогатеть, как этот
парень, предусмотрительно ушедший из дому, чтобы сделать ему приятное?
Почему он разбогател? Да потому что спокойно смотрит на все, что
происходит. Не сетует при проигрыше. Не радуется сильно при удаче. Он тих.
Скромен. Любезен. Разве Теодор не может стать таким? Можно же, когда тебя
станет ждать подобная женщина, не пить столько, сколько ты пьешь обычно?
Можно. Можно ли купить себе отменный костюм, белую рубашку? Можно. Можно
ли как эта утка плавать ежеминутно в таком бассейне? `Теодор, через год мы
будем иметь такой капитал, что выстроим для вас где-нибудь тут, у моря,
виллу. Сперва небольшую, на семь - десять комнат. А потом докупим,
достроим...` Можно заиметь прислугу, которая станет тебе помогать
купаться. Можно заиметь личного парикмахера. Который и побреет, и смоет
жир с волос... Подправит усики. Толстое лицо не будет казаться таким
безобразным, если прикрепить под своим носом усики тонкой ленточкой...
Он мечтательно вздыхал. И тогда его хозяин даже взглянет на него
по-другому. Его хозяин считается очень разборчивым в людях. Он их видит
насквозь. И Теодора он увидит в новом качестве. Теодор, который ни у кого
не вызывал симпатий, станет своим человеком, с ним станут здороваться за
руку. И если такая красивая женщина придет на прием, где будет цвет
партии, и придет вместе с ней Морель, никто не удивится, как это он попал
сюда, на этот большой партийный праздник?

Даллес потом раскусил, почему Морель замкнулся. Он все-таки признался
этой красивой женщине, которая и во второй раз пришла к нему, и он
чувствовал, что он хорош, силен и она не притворна... Он сказал ей о своей
идее. Это - Германия. Нет, она не проиграет. Фюрер не проиграет. На
стороне его такие силы... Нет, она станет украшением Германии. Разве
личный врач фюрера - мало?
- Да, Теодор. Это не только врач. Фирма твоя, он, твой компаньон,
прав, станет давать немалый доход. С богатыми везде считаются. Но давай
повременим. Я тут буду соблюдать твои интересы. Я Юнита. Какова она была
поклонницей твоего хозяина, такова и я буду тут твоей не только
поклонницей, а и хранительницей. Я уже не дам никому проиграть. Я корю
себя сейчас за то, что прогорел муж. Судьба, однако, отнеслась ко мне
благосклонно. Я благодаря несчастью приобрела тебя. И я тебя уже
постараюсь не потерять. И для себя, и для тебя я постараюсь все делать
так, чтобы у нас было светлое будущее.
Она говорила чуточку высокопарно. Но она любила его в эти минуты
больше, чем всегда. И он растерянно принимал ее ласки, которые давно
отучился принимать.

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 116279
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0