ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Брайан ОЛДИСС

ВЕСНА ГЕЛИКОНИИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЮЛИЙ

Вот как Юлий, сын Алехо, пришел в страну под названием Олдорандо, где
его потомки стали процветать в те лучшие дни, которые вскоре наступили.

Юлию сравнялось семь лет, и он уже был практически взрослый мужчина.
Он сидел, согнувшись, под кожаным пологом вместе со своим отцом, устремив
взор в пустынный простор земли, которая даже тогда называлась Кампанилат.
Он стряхнул с себя легкую дремоту после того как отец ткнул его локтем в
бок и хрипло произнес:
- Буря затихает.
Сильный ветер с запада дул уже три дня, неся с собой снег и льдинки с
Перевала. Он заполнял весь мир воющим свистом, подобно громоподобному
голосу, которого не мог понять человек, и превратил весь мир в серо-белый
мрак. Выступ, под которым был устроен полог, плохо защищал от сильных
порывов ветра. Отцу и сыну ничего не оставалось, как лежать, закутавшись в
шкуры, дремать, изредка отправляя в рот куски копченой рыбы, и слушать,
как над их головами неистовствует стихия.
По мере того как ветер стихал, усиливался снегопад. Снег падал
густыми хлопьями, извиваясь, подобно парящему перу над безрадостной
пустыней. Хотя Фреир стоял высоко в небе, - ведь охотники находились в
пределах тропиков, - оно казалось застывшим. Над их головами переливалось
всеми красками позолоченной шали сияние, концы которого, казалось,
касались земли, тогда как его складки поднимались все выше и выше, исчезая
в свинцовом зените небосвода. Сияние давало мало света, не говоря уже о
тепле.
Отец и сын поднялись, повинуясь инстинкту, потянулись, топая ногами и
энергично хлопая себя по крепким туловищам. Никто не проронил ни слова.
Говорить было не о чем. Они знали, что йелки уже скоро появятся. Им уже
недолго оставалось нести эту вахту.
Хотя местность была пересеченной, снег и лед придавали ей весьма
невыразительный вид. Позади находилось возвышение, покрытое, как и все
здесь, белым саваном. Только на севере проглядывала темно-серая мрачная
полоса, где небо в кровоподтеках сливалось с морем. Взоры мужчин были все
время устремлены на восток. Когда они немного согрелись, то вновь уселись
на шкуры, погрузившись в томительное ожидание.
Алехо сел, положил свой локоть, облаченный в мех, на камень, и
засунул большой палец глубоко в рот под левую щеку. Тем самым он
поддерживал вес своего черепа, упираясь пальцем в скульную кость и защищая
глаза согнутыми пальцами в перчатках.
Сын его отличался меньшим терпением. Ему не лежалось на шкурах,
сметанных на скорую руку. Ни он, ни его отец не были рождены для этого
вида охоты. Охота на медведя - другое дело. На медведя охотились еще их
отцы, там, на Перевале. Однако сильный холод, которым дышали проходы на
Перевале, выгнал их вместе с больной Онессой на эти равнины с их более
мягким климатом. Вот почему Юлий был так неспокоен, так возбужден.
Его больная мать и сестра находились всего в нескольких милях от них.
Его дяди, вооруженные копьями из слоновой кости, отправились на санях к
замерзшему морю. Юлию очень хотелось знать, как они пережили эту
многодневную бурю. Может быть именно сейчас они пируют, собравшись вокруг
бронзового котла, в котором варится рыба или куски тюленьего мяса. При
мысли о мясе, таком шершавом на языке, во рту у него навернулась слюна.
Сглотнув ее, он ощутил мясной привкус, а в животе, в голодном желудке,
екнуло.
- Смотри! - локоть отца коснулся его руки.
Высокая, цвета железа, стена быстро поднималась к небу, отчего все
покрылось тенью, превратившись в какое-то пятно без очертаний. Ниже под
обрывом, где они расположились, лежала в тисках льда великая река Варк -
так, по крайней мере, они ее называли. Снег, покрывающий ее, был настолько
глубок, что вряд ли кто-нибудь догадался бы, что это река. Стоя по колени
в сугробе, они услышали слабый звон под ногами. Алехо остановился, уперся
концом копья в лед, а другой конец приложил к уху. Он долго прислушивался
к темному потоку воды где-то у себя под ногами. Противоположный берег реки
неясно вырисовывался своими холмами, кое-где помеченными темными пятнами
деревьев, полузасыпанных снегом. А дальше тянулась безлюдная равнина,
вплоть до линии коричневого цвета, которую можно было бы различить под
мрачной шалью далекого неба на востоке.
Юлий, не мигая, пристально вглядывался в эту линию. Конечно, отец был
прав. Он знал все. Сердце Юлия наполнилось гордостью - ведь он был сын
Алехо. Шли йелки.
Через несколько минут уже можно было различить первый ряд животных,
движущихся плотным фронтом, поднимая снежную пыль своими точеными
копытами. Они двигались, наклонив головы, а сзади них бесконечной
вереницей шли подобные им. Юлию показалось, что животные заметили их и шли
прямо на них. Он с беспокойством взглянул на Алехо, который
предостерегающе поднял палку.
- Спокойно.
По телу Юлия пробежала дрожь. Приближалась пища, которой хватит,
чтобы накормить каждого из тех племен, на которые снисходил свет Фреира и
Беталикса и которым улыбалась Вутра.
Животные приближались со скоростью быстро идущего человека. Юлий
пытался определить размеры этого огромного стада. Уже половина видимого
пространства была заполнена движущимися животными, рыжевато-коричневые
шкуры которых все появлялись и появлялись на восточном горизонте. Что
таилось там? Какие тайны, какие ужасы? И все же, страшнее, чем Перевал,
там ничего не могло быть. Чем этот Перевал, с его обжигающим холодом и с
тем огромным красным зевом, который Юлий однажды увидел через разорванные
мчащиеся облака. Из этого зева на дымящиеся склоны холмов изрыгалась лава.
Уже можно было увидеть, что живая масса животных состояла не только
из йелков, хотя те составляли большую часть. Среди движущегося стада
возвышались подобно валунам на равнине более крупные особи. Они походили
на йелков своими удлиненными черепами, над которыми возвышались угрожающие
точеные изогнутые рога, такими же косматыми гривами, лежащими поверх
толстой свалявшейся шкуры, теми же горбами, расположенными ближе к заду.
Но эти животные были в полтора раза крупнее йелков, окружавших их со всех
сторон. Это были гигантские бийелки, грозные животные, способные нести на
своей спине одновременно двух мужчин... Так, по крайней мере, утверждали
дяди Юлия.
В стаде были и другие животные. Это гуннаду, шеи которых поднимались
тут и там по краям стада. Масса йелков тупо шла вперед, а гуннаду
возбужденно сновали вдоль ее флангов и их маленькие головки подпрыгивали
на конце длинной шеи. Самой замечательной особенностью у них были
гигантские уши, которые беспрепятственно поворачивались в разные стороны,
чтобы уловить признаки неожиданной опасности. Это были первые двуногие
животные, которых видел Юлий. Их длинное косматое тело держалось на двух
мощных ногах. Гуннаду двигались вдвое быстрее, чем йелки и бийелки, они
покрывали вдвое большее расстояние, чем эти гиганты, но все же каждое
животное занимало в стаде именно то место, которое было обусловлено давно
сложившимися взаимоотношениями.
Тяжелый гул нарастал с приближением стада. С того места, где лежали
Юлий с отцом, можно было различить три вида животных только потому, что
охотники знали, что они там должны быть. В слабом свете все животные
сливались в темную колеблющуюся массу с неясными очертаниями. Черное
облако двигалось быстрее стада и теперь уже полностью заволокло весь
Беталикс так, что смелые охотники много дней не смогут увидеть его.
Колеблющийся ковер животных катился по равнине, индивидуальные перемещения
в стаде были различимы не более, чем подводные течения в бурной реке.
Туман сгустился над стадом, еще плотнее окутав его. От животных
исходил запах пота, тепло, над ними роились тучи насекомых, способных
существовать только вблизи теплых живых тел.
У Юлия участилось дыхание. Он увидел, что первые ряды уже ступили на
берега заснеженного Варка. Они были совсем рядом - и подходили еще ближе.
Весь мир превратился в одно огромное, пышущее жаром животное. Он
выжидательно взглянул на отца. Хотя Алехо заметил взгляд сына, он остался
таким же - внимательно смотрящим вперед прищуренными от холода глазами под
набрякшими от мороза веками. Зубы его хищно блестели.
- Спокойно, - приказал он.
Живая масса накатилась на скованные льдом берега реки, которая там,
внизу, несла свои воды. Уже можно было разглядеть отдельных животных. Они
шли с низко опущенными головами. Ярко блестели белки глаз. Из пасти
стекала зеленая струйка слюны. Пар, вырывающийся из их ноздрей, оседал
кристалликами на шкурах. Многие животные были совершенно измучены. Шкура
их была покрыта грязью, экскрементами, свисала клочьями. У некоторых из
них были кровавые раны. Это были результаты ссор и драк со своими
собратьями.
Бийелки шли вперед, окруженные своими меньшими собратьями. Могучие
лопатки мерно двигались под серо-коричневой шкурой. Они косили глазами на
тех, кто падал, поскользнувшись на льду. Казалось, что они ощущают впереди
неизбежную опасность, угрожающую им, но понимают ее неотвратимость и идут
к ней.
Масса животных пересекала реку, утаптывая снег копытами. Они
двигались вместе с шумом, который создавали стук копыт, фырканье, мычание,
кашель, лязг рогов и хлопанье ушей, отгоняющих надоедливых мух и комаров.
Три бийелка одновременно вступили на открытое пространство льда.
Раздался резкий звук и глыбы ломающегося льда толщиной в метр вздыбились
перед падающими животными. Йелков охватила паника. Те, которые уже были на
льду, бросились в разные стороны. Многие спотыкались, падали и были
раздавлены сзади идущими. Лед продолжал трескаться. Серая вода с
остервенением рванулась вверх, как бы торжествуя свое освобождение.
Животные медленно погружались в воду, разверзнув в жутком мычании пасти.
Но уже ничто не могло остановить животных, напирающих сзади. Они
представляли собою природную силу, как и сама река. Под их непрерывным
потоком исчезали их сородичи, заполняя трещины во льду, перекидывая мост
из своих тел, по которому на другой берег выползали идущие следом.
Юлий поднялся на колени с копьем в руке. Глаза его горели. Но отец
схватил его за руку и резко дернул назад.
- Смотри, дурак, там фагоры, - сказал он, бросив на сына яростный
презрительный взгляд и ткнул копьем вперед, в направлении опасности.
Дрожа всем телом, Юлий рухнул на землю, испуганный гневом отца не
меньше, чем мыслью о фагорах.
Стадо йелков, качаясь, шло по обе стороны выступавшей скалы,
превращая в пыль ее подножие. Под их напором, казалось, закачался сам
выступ.
Туча мух и жалящих насекомых, круживших над их изгибающимися спинами,
обволокла Юлия и Алехо. Юлия пытался рассмотреть фагоров через этот
клубящийся туман, но безуспешно.
Впереди ничего не было видно, кроме косматой лавины, движимой силой,
неподвластной человеческому разуму. Она покрыла собой замерзшую реку, ее
берега, она заполонила все пространство до далекого горизонта. Шли сотни
тысяч животных, и клубящееся облако мошкары было их дыханием.
Алехо движением косматых бровей указал сыну, куда надо глядеть. Два
огромных бийелка топали по направлению к ним. Вот уже их массивные тела,
покрытые шерстью, оказались почти вровень с выступом. Когда Юлий смог
отогнать от своих глаз мошкару, его взору представились четыре фагора,
сидевшие по два на каждом бийелке. Хотя они и слились в одно целое с
гигантскими животными, тем не менее они имели вид всех тех, кто ехал
верхом, а не шел пешком. Они восседали на плечах бийелков, обратив свои
задумчивые бычьи морды в сторону возвышенности, где предполагалось пасти
стадо. Их глаза злобно мерцали из-под загнутых рогов. Неповоротливые
головы вращались на толстых шеях, росших из мощного туловища, сплошь
покрытого длинной белой шерстью. За исключением их розовато-алых глаз, они
были совершенно белы и сидели на шагающих бийелках, как будто были их
частью. За ними раскачивались во все стороны сумки из сыромятной кожи, где
находились дубинки и прочее оружие.
Сейчас, когда он осознал опасность, Юлий заметил и других фагоров.
Верхом ехали только привилегированные. Рядовые члены сообщества шли
пешком, приноравливаясь к шагу животных. Юлий с напряженным вниманием
следил за процессией, боясь даже отогнать от лица наседающую мошкару. Вот
буквально в нескольких метрах от него прошли четыре фагора. Он без труда
смог бы пронзить копьем их вожака, всадив его между лопаток, если бы
получил приказание Алехо. Юлий с особым интересом рассматривал
проплывающие перед его глазами рога. Хотя в тусклом свете они казались
гладкими, тем не менее он знал, что внутренний и внешний края каждого рога
были остры от основания до самого кончика.
Он страстно хотел иметь один из таких рогов. Рога мертвых фагоров
применялись в качестве грозного оружия в диких закоулках Перевала. И
именно за эти рога ученые люди в далеких городах, укрытых от бурь и ветров
в укромных местах, называли фагоров двурогой расой.
Идущее впереди двурогое бесстрашно двигалось вперед. Походка у него
выглядела неестественной из-за отсутствия обычного коленного сустава. Он
шагал механически, как вероятно уже шагал многие мили. Расстояние не было
для него препятствием.
Его длинный череп резко выступал вперед типичным для фагора образом.
На каждой руке у него висело по кожаному ремню, к которым были прикреплены
рога, обращенные остриями наружу, причем концы их были обиты металлом. При
их помощи фагор мог отогнать любое слишком наседающее на него животное.
Другого оружия при нем не было, но к спине ближайшего йелка был привязан
узел со скарбом, в котором также находились копье и охотничий гарпун.
За вожаком следовали еще две особи мужского пола, а затем
самка-фагор. Она была меньше ростом. На поясе у нее болталась сумка.
Розоватые груди раскачивались под ее длинными белыми волосами. На ее плече
сидел малыш, неловко уцепившись за мех на шее матери и склонив свою голову
на ее. Самка шла автоматически, как будто во сне. Трудно было даже
предположить, какой путь они проделали за эти дни.
По краям движущейся массы сновали другие фагоры. Животные не обращали
на них никакого внимания. Они их просто терпели, как терпели мух, потому
что не было возможности избавиться от них.
Топот копыт перемежался тяжелым дыханием, шумным фырканьем, звуками
освобождавшихся газов. Впрочем, возник еще один звук. Фагор, идущий во
главе небольшой группы, издавал нечто вроде жужжания своим вибрирующим
языком. Возможно, он хотел подбодрить тех троих, что шли за ним. Этот звук
вселил ужас в Юлия. Затем звук пропал и вместе с ним фагор. Поток животных
продолжался, и в этом потоке бесстрашно вышагивали другие фагоры.
Юлий и его отец, затаившись, ждали того часа, когда придется наносить
удары, чтобы добыть мяса, в котором они отчаянно нуждались.
Перед закатом солнца снова подул ветер, поднявшийся, как и прежде, с
покрытых снегом вершин Перевала, прямо в морды движущихся животных. Фагоры
шли, наклонив головы и прищурив глаза. С уголков рта стекала слюна,
которая, мгновенно застыв, ложились лохмотьями на их груди.
Небо было свинцовым. Вутра, бог неба, убрал свои световые мантии, и
его царство покрылось мраком. Пожалуй, он выиграл еще одну битву.
Фреир показал свой лик сквозь темную завесу только тогда, когда
коснулся горизонта. Ватные одеяла облаков сбились в кучу, и показался
Фреир, который тлел в золоте золы. Он уверенно сверкал над пустыней -
небольшой, но ярко светящийся, хотя диск его был в три раза меньше, чем
размер его звезды-спутника Беталикса, тем не менее свет, исходящий от
Фреира, был сильнее, интенсивнее.
Вскоре Фреир погрузился за край земли и исчез.
Наступил сумеречный день, именно такой, какие преобладали зимой и
летом. Именно такие дни отличали эти времена года от более жестоких
сезонов. Небо было залито полусветом. Только в канун нового года Фреир и
Беталикс вместе поднимались и вместе садились. А сейчас они вели одинокий
образ жизни, часто скрываясь за облаками, этим клубящимся дымом войны,
которую постоянно вел Вутра.
То, как день переходил в сумерки, служило Юлию приметами, по которым
он судил о погоде. Скоро порывистый ветер принесет на своем дыхании снег.
Он вспомнил напев, который нередко звучал в старом Олонеце. В нем пелось о
волшебстве и прошедших делах, о красных развалинах и большом бедствии, о
прекрасных женщинах и могучих великанах, о роскошной пище и вчерашнем дне,
канувшем в небытие. Этот напев часто звучал под низкими сводами темных
пещер на Перевале:

Вутра в печали
Уложит Фреир на дроги
И кинет нас ему в ноги.

Как бы в ответ на изменившийся свет по всей массе йелков пробежал
озноб и они остановились. С ревом и мычанием они укладывались на
вытоптанную землю, поджимая под себя ноги. Для огромного бийелка подобная
поза была недоступна и они засыпали стоя, прикрыв глаза ушами. Фагоры
стали собираться в группы, но некоторые просто бросались на землю и
засыпали, положив голову на круп лежащего йелка.
Все спало. Два человека на выступе натянули на головы шкуры и, уткнув
лица в локти согнутых рук, погрузились в сновидения. Все спало, кроме
ненасытного облака насекомых.
Все, что могло видеть сны, продиралось сквозь тягучие кошмары,
которые принес с собой сумеречный день.
В целом вся картина, где не было четкой границы между светом и тенью
и где, казалось, все вопило от боли, больше походила на первобытный хаос,
чем на стройное мироздание.
Всеобщая неподвижность едва нарушалась медленным развертыванием
утренней зари. С моря появился одинокий чилдрим, который проплыл в
нескольких метрах над распростертой массой живых существ. С виду он
казался лишь огромным крылом, светящимся подобно уголькам угасающего
костра. Когда он проходил над йелками, они вздрагивали во сне. Чилдрим
медленно пролетел над скалой, на которой лежали две человеческие фигурки,
и Юлий и отец также вздрагивали и подскакивали во сне, мучимые страшными
сновидениями. Затем привидение исчезло, продолжая свой одинокий путь на
юг, в страну гор, оставляя после себя шлейф красных искр, которые
постепенно гасли одна за другой.
Вскоре животные проснулись и стали подниматься на ноги. С их ушей,
искусанных мошкарой, текла кровь. Все снова пришло в движение. Две
человеческие фигурки проснулись и провожали взглядом движущееся скопление
живых существ.
На протяжении всего последующего дня великое перемещение
продолжалось. Разгулявшаяся стихия покрыла животных сплошной коркой снега.
К вечеру, когда ветер погнал по небу разодранные облака, а холод стал
невыносимым, Алехо увидел замыкающие ряды животных.
Строй замыкающих рядов не был так плотен, как передние шеренги стада.
Отставшие животные растянулись на несколько миль. Среди них многие
хромали, жалобно чихали. Сзади и по краям сновали длинные пушистые
существа, почти касаясь животом земли и выжидая момент, чтобы перекусить у
животного жилу возле копыта, после чего жертва, рухнув на землю,
оставалась неподвижной и беспомощной.
Мимо выступа проходили последние фагоры. То ли из-за боязни хищников
с отвисшими животами, то ли желая поскорее пройти это вытоптанное
пространство, фагоры не обращали внимания на отставших животных.
Наконец Алехо поднялся и знаком приказал сыну сделать то же самое.
Они стояли, крепко держа в руках копья, а затем соскользнули на ровную
землю.
- Отлично, - сказал Алехо.
Снег был усеян трупами животных, и особенно по берегам Варка. Полынья
была забита огромными тушами. Некоторые из тех животных, которые легли
спать прямо там, где стояли, примерзли к земле и превратились в глыбы
льда.
Обрадованный возможностью двигаться, Юлий с криками бегал и прыгал по
запорошенной снегом земле. Но когда он, перепрыгивая с опасностью для
жизни с одной бесформенной глыбы на другую, бросился к замерзшей реке,
отец властным окриком призвал его к порядку.
Отец указал сыну на то место, где подо льдом двигались едва заметные
тени, оставляя за собой пузырьки воздуха. После них в мутной среде, в
которой они плыли, оставался алый след. Пробуривая слои льда, они упорно
шли к тому месту, где лежали застывшие животные, чтобы устроить себе
кровавый пир.
По воздуху уже прибывали другие хищники. С востока и угрюмого севера
прилетели большие белые птицы, тяжело взмахивая крыльями и размахивая
клювами, с помощью которых они долбили лед, чтобы достать замерзшее под
ним мясо. Пожирая добычу, они посматривали на охотника и его сына глазами,
полными птичьей расчетливости.
Но Алехо не стал терять на них времени. Приказав Юлию следовать за
собой, он пошел к тому месту, где стадо наткнулось на поваленные деревья,
криками и копьем отпугивая хищников. Здесь можно было легко подступиться к
мертвым животным. Хотя они были истоптаны копытами своих собратьев, одна
часть тела оставалась в неприкосновенности. Череп. Лезвием ножа Алехо
разомкнул мертвые челюсти и ловко отсек толстый язык. По его кистям
потекла кровь. Тем временем Юлий ползал по стволам деревьев, собирая сухие
ветки. Ему пришлось ногой отгрести снег от поваленного ствола, чтобы
устроить защищенное место для небольшого костра. Обмотав тетиву вокруг
заостренной палки, он принялся тянуть ее взад и вперед. Кучка щепок стала
тлеть. Юлий осторожно подул. Маленький язычок пламени взметнулся вверх,
как это часто бывало на его глазах под магическим дыханием Онессы. Когда
костер разгорелся, Юлий поставил на него свой бронзовый котел, набил в
него снега и добавил соли. Соль всегда была в кожаном мешочке при нем.
Когда отец подошел, держа в руках семь слизистых языков, все было готово.
Языки скользнули в котел.
Четыре языка предназначались Алехо, три для Юлия. Они ели,
удовлетворенно чавкая. Юлий все время пытался поймать взгляд отца и
улыбкой дать ему понять, как он доволен, но Алехо хмурил брови, разжевывая
пищу, и не поднимал глаз от вытоптанной земли.
Впереди было много работы. Еще не кончив есть, Алехо поднялся на ноги
и ногой разбросал тлеющие угли. Питающиеся падалью птицы тотчас взвились в
воздух, а затем снова уселись продолжать свою трапезу. Юлий вылил остатки
из горшка и привязал его к ремню.
Они были на том месте, где большое стадо животных достигло западных
пределов своей миграции. Здесь, на возвышенности, они обыкновенно искали
лишайник под снегом и питались косматым зеленым мхом. Здесь, на низком
плато, некоторые животные завершали свой жизненный цикл, производя на свет
потомство. Именно к этому плато в миле от них и устремились в сером
полумраке отец с сыном. Вдали они увидели группы охотников, направлявшихся
туда же. Каждая группа намеренно не обращала внимания на других. Но ни
одна из групп, как заметил Юлий, не состояла всего лишь из двух человек.
Это было проклятие его семьи - ведь они были уроженцами не Равнины, а
Перевала. Для них все доставалось с большим трудом.
Они шли, согнувшись, вверх по склону. Их путь был усеян валунами -
следами древнего моря, которое когда-то отступило перед лицом
надвигающегося холода, - но об этом они ничего не знали и не хотели знать.
Для них было важно только настоящее.
Стоя на краю плато, они прикрывали свои глаза ладонью от обжигающего
холодом ветра, вглядываясь вдаль. Большая часть стада исчезла. Все, что
осталось, так это едкий запах и рои насекомых. Да еще остались те
животные, которые должны были дать жизнь потомству.
Среди этих обреченных животных были не только йелки, но и стройные
гуннаду и массивные гигантские бийелки. Они лежали неподвижно, занимая
огромную площадь, мертвые, или почти мертвые, изредка вздымая бока при
вдохе. Охотники пробирались между тушами умирающих животных. Алехо указал
рукой в направлении группы сосен, возле которых лежало несколько йелков.
Юлий стоял неподвижно и смотрел, как его отец приканчивал беспомощное
животное, которое с трудом пробивало себе дорогу в серый мир вечности.
Подобно громадным бийелкам и гуннаду, йелк был некрогеном: он давал
жизнь потомству только через свою смерть. Животные были двуполы. Иногда
самки, иногда самцы. Природа наградила их примитивными органами, среди
которых не нашлось места яичнику и матке, как у млекопитающих. После
совокупления изверженная сперма развивалась в теплой внутренности в виде
личинкообразных форм, которые развивались, пожирая желудок своих матерей.
Наступал момент, когда йелк-личинки достигали главной артерии и тогда
они распространялись, подобно семенам на ветру, по всему телу-хозяину,
вызывая его смерть в течении короткого времени. Данное событие всегда
имело место в то время, когда большие остатки стада достигали плато на
западной границе своей миграции. Так это происходило в течение многих
веков, которых никто не мог бы сосчитать.
Как только Алехо и Юлий склонились над животным, его желудок сжался,
как пустой мешок. Голова откинулась и животное испустило дух. Алехо
торжественно всадил в тело копье. Оба встали на колени и своими ножами
вспороли брюхо животного.
Личинка йелка была внутри - размером с ноготь. Ее было едва видно, но
эти личинки чудесны на вкус и очень питательны. Они помогут Онессе
избавиться от болезни. Под воздействием морозного воздуха личинки
погибали. Если бы их оставили в покое, личинки йелка жили бы в
безопасности внутри шкур своих родителей. В границах своей маленькой
темной вселенной они без всякого колебания пожирали бы друг друга. Много
кровавых битв происходило бы в аорте и других артериях. Посредством
последовательных метаморфоз, они увеличивались бы в размере, уменьшаясь в
количестве. И наконец из горла или из заднего прохода появились бы два или
даже три уже активно передвигающихся йелка. Их появление в этом голодном
мире совпадало с началом обратной миграции на северо-восток, в сторону
Чалки, и они таким образом избегали смерти под копытами своих сородичей.
Здесь и по всему плато, среди размножающихся и в то же время
умирающих животных, стояли толстые каменные колонны. Они были установлены
более древней расой людей. На каждом столбе был вырезан простой рисунок -
круг или колесо с меньшим кругом внутри. От центрального круга к внешнему
отходили две изогнутые спицы. Никто из находившихся на сотворенном морем
плато, будь то человек или животное, не обращал на эти разрисованные
столбы внимания.
Все внимание Юлия было поглощено добычей. Он отрывал полосы шкуры,
связывал их в грубое подобие мешка и соскребал туда умирающие личинки
йелка. Тем временем его отец разделывал тушу. Каждый кусок мертвого тела
мог пригодиться. Из самых длинных костей можно соорудить сани, перевязав
их полосками кожи. Рога будут служить полозьями. Это значительно облегчит
им путь домой, так как повозка будет загружена доверху крупными кусками
мяса спинной и задней части и накрыта оставшейся частью шкуры.
Они сосредоточенно работали, тяжело дыша от напряжения. Над их
головами в струйках пара кишела мошкара.
Вдруг Алехо громко вскрикнул, упал, затем вскочил и попытался бежать.
Юлий в ужасе оглянулся. Три огромных фагора подкрались из своей
засады среди сосен и сейчас стояли над ними. Двое бросились на
свалившегося Алехо и ударами дубинок свалили его в снег. Другой резко
ударил Юлия. Он, вопя, покатился в сторону.
Они совершенно забыли о той опасности, которую представляли фагоры, и
поэтому пренебрегли осторожностью. Откатившись в сторону и вскочив на
ноги, Юлий ловко уклонился от рассекшей воздух дубинки. Неподалеку над
подыхающими йелками спокойно трудились другие охотники, так же, как это
только что делали он и его отец. Они были преисполнены такой решимости
закончить работу, соорудить сани и исчезнуть - угроза голодной смерти
надвигалась все ближе и ближе, - что не прерывали свою работу, а лишь
изредка бросали взгляд на свалку. Все было бы по другому, если бы они
приходились родичами Алехо и Юлию. Но это были жители Равнины,
приземистые, недружелюбные люди. Юлий напрасно звал их на помощь. Один из
них швырнул окровавленную кость в фагоров, на этом его помощь и кончилась.
Увернувшись от дубинки, Юлий бросился бежать, но поскользнулся и
упал. К нему стремительно приближался фагор. Инстинктивно Юлий принял
оборонительную позу, опираясь на колено. Когда фагор кинулся на него, Юлий
резким движением всадил ему кинжал в живот снизу вверх. С удивлением он
почувствовал, как его рука глубоко ушла в жесткую шерсть противника, из
которой тотчас же рванул густой золотистый поток крови. Но противник сумел
ударить его, и Юлий снова покатился, на этот раз сознательно, стараясь
убраться подальше от опасности. Укрывшись за спину мертвого йелка, он
тяжело дыша взглянул на мир, который вдруг стал таким враждебным.
Его противник упал, затем поднялся, прижав к золотому расплывшемуся
пятну свои огромные ороговевшие лапы и пошатываясь, ничего не видя перед
собой, заорал: `Ооооо!`, затем рухнул на землю и больше не двигался.
Поверженный Алехо лежал, скорчившись, на земле. Фагоры подняли его, и
один из них взвалил его на плечи. Оба оглянулись на своего неподвижного
собрата, взглянули друг на друга, что-то прокричали и двинулись прочь.
Юлий встал. Ноги его в меховых штанах подрагивали. Он не знал, что
ему делать. Отрешенно, он обошел тело фагора, которого убил - будет о чем
похвастаться перед матерью и братьями - и бросился к месту схватки. Он
поднял свое копье и затем, после минутного колебания, забрал также копье
своего отца. После этого он отправился вслед за фагорами.
Они устало тащились впереди и было видно, как им тяжело подниматься
вверх по склону со своею ношей. Вскоре они заметили мальчика, следующего
за ними, несколько раз оглянулись, пытаясь угрозами и криками отогнать
его. По-видимому, они не сочли нужным тратить на него копье.
Когда к Алехо вернулось сознание, оба фагора остановились, поставили
его на ноги и, подбадривая ударами в спину, погнали впереди себя. Свистом
Юлий подал знак, что он рядом, но каждый раз, когда отец пытался
обернуться, он получал от одного из фагоров такой удар в спину, что едва
удерживался на ногах.
Фагоры вскоре сравнялись с компанией своих соплеменников. Это были
самка и два самца. Один из самцов был стар и шагал, тяжело опираясь на
палку. Он то и дело спотыкался о кучи навоза, оставленные йелками.
Наконец туши животных перестали попадаться и запах исчез. Они шли по
тропинке, ведущей вверх, по которой не проходило стадо. Ветер утих, и на
склонах стали появляться нарядные деревца. Тут и там виднелись фигуры
фагоров, карабкающихся вверх. Многие из них сгибались под тяжестью трупов
йелков. А за ними крался семилетний мальчик, старавшийся не упустить из
вида своего отца. Сердце его было полно страха.
Воздух был густым и тяжелым, как будто кто-то наколдовал. Шаг стал
медленным. Лиственницы уже были видны и фагоры стали сбиваться в крупные
группы. Их грубое пение, издаваемая ороговевшими языками, звучало громко,
переходя в жужжание, которое временами достигало оглушительного накала, а
затем затихало. Юлий был объят ужасом и отставал все больше и больше,
стремительно перебегая от дерева к дереву.
Он не мог понять, почему Алехо не пытается оторваться и убежать вниз
по склону. Тогда он смог бы снова взять свое копье и они вдвоем перебили
бы всех этих косматых фагоров. Вместо этого он продолжал оставаться их
пленником, и сейчас его более хрупкая фигура затерялась среди толпы рослых
фагоров в спустившихся на деревья сумерках.
Гудящая песня резко взметнулась вверх и снова замерла... Впереди
мерцал дымчато-зеленый свет, предвещавший новые события.
Юлий, крадучись, продвигался вперед, а затем, наклонившись, метнулся
к следующему дереву. Впереди маячило подобие здания с приоткрытыми
двойными воротами, за которыми был виден слабый свет огня. Фагоры что-то
прокричали и ворота распахнулись шире. Фагоры толпой повалили внутрь.
Стало видно, что свет исходил от головни, которую один из фагоров держал в
руке.
- Отец! Отец! - закричал Юлий. - Беги! Я здесь!
Ответа не было. В темноте, которая казалась еще более плотной из-за
света факела, невозможно было рассмотреть, был ли Алехо уже за воротами
или нет. Несколько фагоров обернулось на крик с равнодушным видом и
беззлобно пугнули Юлия.
- Проваливай отсюда! - крикнул один из них по-олонецки. Фагорам нужны
были только взрослые мужчины в качестве рабов.
Последняя рослая фигура вошла в здание, и ворота захлопнулись. Юлий с
плачем подбежал к ним и стал барабанить по плохо обструганному дереву. За
воротами раздался звук задвигаемого засова. Долгое время мальчик оставался
неподвижным, упершись лбом в шершавое дерево, отказываясь примириться с
тем, что произошло.
Ворота были вделаны в фундамент из грубо обработанных глыб. Зазоры
между глыбами были плотно наполнены длинным мхом. Данное строение
представляло собою не более чем вход в одну из подземных пещер, в которых,
как было известно Юлию, жили фагоры. Они были ленивыми существами и
предпочитали, чтобы за них работали люди.
Некоторое время Юлий топтался возле ворот, затем полез вверх по
крутому склону и вскоре наткнулся на то, что искал: дымовую трубу. Она,
имея внушительный диаметр, была раза в три выше его. Юлий стал легко
карабкаться вверх, поскольку труба сужалась кверху, а плохо пригнанные
грубые камни, из которых она была сложена, давали возможность упереться
ногами. Камни были не так холодны, как можно было ожидать.
Взобравшись наверх, он неосторожно высунулся вперед и тут же
отпрянул, потерял опору и упал правым плечом вперед, покатившись по снегу.
Ему в лицо ударила струя горячего зловонного воздуха, смешанная с
древесным дымом и застоявшимися испарениями. Дымовая труба являлась
вентиляционной системой для бесчисленных жилищ фагоров под землей. Юлий
понял, что отец безвозвратно потерян для него, что ему никогда не
проникнуть внутрь.
Удрученный Юлий сидел на снегу. Его ноги покрывали шкуры,
зашнурованные до колен. На нем были штаны и куртка из медвежьей шкуры,
подогнанная его матерью, с мехом внутрь. Кроме того, на нем была парка с
капюшоном. Онесса, когда чувствовала себя хорошо, украсила парку белыми
хвостами кроликов - по три хвоста на каждое плечо, и отделала воротник
узором из красных и синих бус. Несмотря на это Юлий представлял собой
плачевное зрелище. Парка его была заляпана жиром, мех одежды свалился в
грязную массу. Лицо его, обычно светло-желтого или бежевого цвета, было
покрыто грязными полосами, а волосы маслянисто блестели на висках и
воротнике. У него защипало в плоском носу, а рот, широкий чувственный рот,
стал непроизвольно кривиться, открывая осколок зуба в ряду других
белоснежных зубов, и он заплакал, в бессильном отчаянии ударяя кулаком по
земле.
Затем он поднялся, бесцельно зашагал между одинокими лиственницами,
таща за собой копье отца. Ему ничего не оставалось, как повернуть назад и
попытаться найти обратную дорогу к матери, если только он вообще сможет ее
найти среди бескрайнего снега.
Он вдруг понял, что голоден.
Придя в отчаяние от одиночества, он яростно забарабанил в закрытые
ворота. В ответ не раздалось ни звука. Пошел снег, медленно, не
прекращаясь ни на минуту. Он стоял, подняв кулаки над головой. Затем
плюнул, и плевок повис на воротах. Это отцу. Юлий возненавидел его за то,
что тот оказался таким слабаком. Он вспомнил все побои, которые ему
пришлось вынести от отца. Почему же отец не побил фагоров?
Наконец он с отвращением отвернулся и зашагал сквозь снежную пелену
вниз по склону.
Копье отца он швырнул в кустарник.

Голод был сильнее усталости и погнал его вперед, пока он не добрался
до берега Варка. Но его надежды были тут же разбиты. Все йелки были
съедены. Хищники, хлынувшие со всех сторон, сожрали все без остатка. Возле
реки были видны лишь скелеты и груды костей.
Он завопил от отчаяния и ярости.
Река вновь замерзла, и на твердом льду лежал снег. Он расшвырял его
ногой. Во льду виднелись туши вмерзших животных. Голова одного свесилась
вниз, в мутный поток. Большие рыбы клевали ее глаза.
Орудуя копьем, Юлий просверлил отверстие во льду, расширил его и стал
ждать, держа копье наготове. В воде мелькнули плавники. Он нанес удар.
Когда он потянул копье на себя, на острие копья затрепетала рыба в голубых
тонах, разинувшая рот от удивления. Она была размером в две его ладони.
Поджаренная на маленьком огне, рыба оказалась удивительно вкусной. Он с
удовлетворением отрыгнул, затем, опершись на бревна, проспал целый час.
После этого он зашагал на юг по тропе, которую почти уничтожили
мигрирующие животные.
Фреир и Беталикс сменяли на небе друг друга, а он все шел -
единственное движущееся существо в этой снежной пустыне.

- Мать! - крикнул старый Хаселе своей жене, еще не дойдя до своей
лачуги. - Мать, взгляни, что я наше л возле Трех Арлекинов.
Его сморщенная от старости жена Лорел, хромая с детства, проковыляла
к двери, высунула нос на улицу, где холодный воздух обжигал все живое, и
проговорила:
- Плевать на то, что ты нашел. К тебе по делу из Панновала приехали
люди.
- Из Панновала? Вот они удивятся, когда увидят, что я нашел у Трех
Арлекинов. Иди, помоги мне. Не всю же жизнь тебе сидеть в этой хибаре.
Дом был чрезвычайно примитивен. Он состоял из кругового нагромождения
валунов, некоторые из которых были выше человеческого роста, с
проложенными над ними досками и бревнами, а сверху все это сооружение
покрывали шкуры, поросшие дерном. Отверстия между валунами были заделаны
мхом и липкой грязью, так что все сооружение напоминало дикобраза,
отошедшего в мир иной. К основному строению были добавлены пристройки,
выполненные в том же духе, что и основное жилище. В хмурое небо
поднимались бронзовые трубы, мирно попыхивая дымком. В некоторых комнатах
сушились меха и шкуры, в других они продавались. Хаселе был торговцем и
ловцом животных, и зарабатывал достаточно, чтобы к концу жизни обзавестись
женой и упряжкой в три собаки.
Дом Хаселе примостился на откосе, который, изгибаясь, тянулся на
несколько миль на восток. Откос был усеян валунами, которые служили
укрытием для животных. Это было место промысла старого ловца животных,
которого уже не тянуло, как в дни молодости, в глухие места. Некоторым из
наиболее внушительных нагромождений из камней он присвоил названия, одним
из которых было Три Арлекина. Возле Трех Арлекинов он добывал соль,
необходимую для выделки шкур.
Между валунами в огромном количестве лежали более мелкие камни, с
восточной стороны каждого из которых образовался конус из снега, размером

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 116032
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0