ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Александр БУШКОВ

ВЕЛИКОЛЕПНЫЕ ГЕПАРДЫ

(Записки человека долга)

Пролог

ЗА ТРИ ДНЯ ДО ОСНОВНЫХ СОБЫТИЙ

Большую черную машину они остановили у поворота, где на металлическом
штыре сидел расписной керамический гном, а рядом прохаживались у своих
мотоциклов люди из блокер-группы. Молча шли по осеннему лесу, подняв
воротники плащей, хотя дождя и ветра не было, почему-то шли гуськом, след
в след, хотя тропинка была широкая.
- Сколько там людей? - не оборачиваясь, спросил тот, что шел впереди.
Во рту у него была прямая трубка, и оттого вопрос прозвучал невнятно, но
его поняли. Когда говорит генерал, младшие по званию, как правило, слушают
очень внимательно. Тем более в такой ситуации.
- Уже человек двадцать. Местная полиция выведена из игры - я звонил
их министру.
- Как по-вашему, сколько у него патронов?
- Пока выпустил семнадцать, мой генерал. Сколько осталось, никто не
знает. Мы пришли, вот...
Домик был маленький, яркий, аккуратный. У крыльца стоял забрызганный
грязью автомобиль с распахнутой дверцей, к нему прилипли желтые листья, и
левая фара была разбита.
- Гнал как бешеный. Хорошо, Ричи не растерялся, сел ему на хвост и
немедленно связался со мной.
- Начнем.
Тому, кого называли генералом, подали микрофон. Все замолчали.
- Лонер, - сказал он, и гремящее эхо улетело в чащу. - Капитан Лонер,
я к вам обращаюсь!
Пуля, противно свистнув, срубила ветку высоко над их головами. Никто
не пригнулся. Ветка не долетела до земли, запуталась где-то в кронах.
- Лонер!
Карабин хлестко щелкнул три раза подряд, высоко над головами людей
взвихрились листья.
- Вот так и продолжается. Нужно что-то делать. По-моему, единственный
выход - газовые гранаты.
- Я бы мог пойти к нему. Я уверен, он не станет в меня стрелять, -
все время он бьет поверх голов. Вы разрешите, генерал?
- Нет. Не стоит рисковать. Святые Себастьяны мне не нужны. Лонер,
выходите, это бессмысленно!
Выстрел. Выстрел. Выстрел. И тишина.
- Ну ладно. Мы его скоро возьмем. Но скажет мне кто-нибудь, что могло
так на него подействовать?
Они молчали. Сказать было нечего. Существуют люди, которые никогда,
ни за что не сломаются. И все же?
- Пускать газометчиков, мой генерал? - спросил грузный человек в
синем плаще.
- Подождите, Патрик, езжайте в город. Свяжитесь с Региональным,
разыщите Кропачева и Некера. Некер, по-моему, в Роттердаме. Пусть
немедленно высылают замену. Резерв в готовность. Подтягивайте
газометчиков.
Человек в синем плаще попробовал по привычке щелкнуть каблуками, но
на усыпанной листьями земле у него ничего не получилось, и он смутился.
- Лонер, - генерал снова взял микрофон, и снова пуля пробила редеющую
осеннюю листву. - Одно слово - что там? Хоть это сказать можете? Вы же
мужчина, офицер, черт побери...
В ответ раздался вопль насмерть перепуганного человека:
- Там преисподняя!
- Внимание, газометчики, пошли!
Сухо треснул еще один выстрел, показавшийся глуше тех, что били до
него. Сначала никто ничего не понял, а когда поняли, к домику со всех
сторон бросились люди в форме войск ООН, в штатском, в маскировочных
комбинезонах. Генерал остался на месте и видел, как капитан, первым
распахнувший входную дверь, вдруг с места остановился на пороге, посмотрел
себе под ноги, медленно поднял руку, снял фуражку и остался стоять так...
- Господи! - выдохнул кто-то.

С о в е р ш е н н о с е к р е т н о. С т е п е н ь А-1.
Капитан Лонер Жан-Поль (Звездочет).
Профессиональный разведчик. Родился в 2007 г.
В июне 2032 г. закончил военное училище `Статорис` (факультет
контрразведки). Следователь по особо важным делам Международной Службы
Безопасности ООН (управление `Дельта`). Два национальных и три
международных ордена. Женат. Сын. Дочь.

День первый.

- Что вы подразумеваете под конфликтом?
- Когда люди грызут друг другу глотки, - сказал он. - Вовсе не
обязательно в буквальном смысле. Главное - враждующие непримиримы. Вы
согласны с тем, что и будущее невозможно без конфликтов, спасибо и на
том... Но вы упорно считаете, что все ограничится чинным ученым спором в
каком-нибудь хрустальном амфитеатре. А я пытаюсь втолковать вам, что и
через сто, двести лет конфликты так и не приобретут характера чисто
словесной дуэли. Всегда будут какие-то действия - не грязные, не кровавые,
но так или иначе ограничивающие возможность одного из противников бороться
и дальше. Действия.
- Знаете, расскажите лучше о ваших творческих планах.
- Вы увиливаете.
- Потому что не могу с вами согласиться, - сказал я.
- Потому что вы из упрямых, - передразнил он мою интонацию. - Упрямец
вы, Адам, - правда, имя у вас интересное. Адам Гарт. Прекрасное имя - по
нему абсолютно невозможно определить вашу национальную принадлежность.
Европеоид - и точка. Идеальное имя для разведчика.
- Фамилию родителей мы не выбираем, - сказал я. - А имена родители
дают нам, не спрашивая нас. Итак?
- Итак... Когда-то боролись с устаревшими общественными формациями.
Побороли. Боролись с ядерным оружием и регулярными армиями. Разоружились.
Сейчас борются с экстремистами. Я уверен, скоро одолеют и их. На дворе -
не Эдем еще, но далеко уже не клоака. А дальше? Вам не приходит в голову,
что человечество без оружия и войн, обеспеченное хлебом и работой, стоит
на пороге новых, неведомых конфликтов? Конфликтов благополучного
человечества. Любой самый привлекательный образ жизни, любая общественная
формация не вечны, что-то должно прийти им на смену, иначе - застой. Хоть
с этим вы согласны?
- Ну да, - сказал я, щелчком отправив за борт окурок.
- Вот. Ну а если общество встретится с конфликтами, которых мы пока и
представить себе не можем? Ну, скажем, борьба сторонников космической
экспансии с домоседами. Противостояние биологической и технической
цивилизаций? Сторонников изменения человеческого тела - с теми, кто
считает наше тело вечной и незыблемой святыней? Непримиримая схватка? -
Догарда прищурился. - Непримиримая.
Признаться, он мне надоел. Вскоре должен был показаться город, а я
еще многого не продумал, не успел составить четкого плана действий - так,
наметки, черновики. Впрочем, тут и не может быть четкого плана действий...
Догарда задумчиво курил - розовый, тугой, как дельфин, с лихой
шкиперской бородкой. Он был фантастом. Очень известным и популярным не
только на континенте. И потому умел играть словами, как черт - грешными
душами. А я просто-напросто не умел дискутировать о будущем человечества и
гипотетических путях его развития, моя специальность - сугубо
злободневные, сиюминутные дела, ничего общего с социальной футурологией не
имеющие.
- Вы мне не ответили, Адам.
Я очнулся и вспомнил, что меня со вчерашнего дня зовут Адам.
- Вряд ли мы переубедим друг друга, так стоит ли тратить порох?
Скажите лучше, что вам понадобилось в городе?
- Посмотреть хочу, - сказал он. - Я люблю бывать там, где есть тайна.
Тем более такая тайна.
В этом мы как раз не сходимся, мог бы я сказать. Я терпеть не могу
шататься по всяким таинственным местам, но именно поэтому меня то и дело
туда забрасывает. Точнее, забрасывают. И ничего тут не поделать, потому
что другой жизни мне не надо.
Пассажиры сгрудились у правого борта и прилипли к биноклям, хотя до
города оставалось еще несколько миль. Мы долго молчали. Потом к нам
подошел моряк, кивнул мне и сказал:
- Попрошу приготовиться. Скоро берег.
И ушел, сверкая золотыми нашивками. Теплоход ощутимо гасил скорость.
Я поднялся и стал навешивать на себя фотоаппараты и диктофоны - реквизит,
черт его дери. Догарда помог мне привести в порядок перепутавшиеся ремни.
- Надеюсь, мы встретимся в городе.
- Надеюсь, - сказал я без всякого воодушевления.
Теплоход остановился на рейде. Невысокие синие волны шлепали о борт.
Матросы установили трап с перилами, пассажиры расступились, и я,
навьюченный аппаратурой от лучших фирм, прошел к борту под перекрестным
огнем пугливых, любопытных, восторженных взглядов. Теплым напутствием
прозвучал чей-то громкий шепот:
- Пропал репортер, а жалко, симпатичный...
Я оставил это без внимания, поправил ремни и шагнул на трап - увы,
это были не те ремни и не тот трап. Я был единственным пассажиром,
высаживавшимся в городе (Догарда собирался прилететь туда двумя днями
позже), и капитан не стал заходить в порт. Вряд ли на такой шаг его
толкнули одни заботы об экономии топлива. Наверняка боялся. Слухов
расплодилось несметное количество, и они были настолько нелепыми, что им
верили даже умные люди. Как всегда. Реликтовый мистицизм. Стоит случиться
чему-то странному, и моментально расползутся дилетантские гипотезы, в ход
пойдут, как водится, пришельцы с неподвижных звезд, хулиганствующие
призраки тамплиеров, шаманы малоизвестных племен и дерево-людоед из
девственных джунглей Борнео. А достоверной информации нет, надежных
отчетов нет, серьезных исследований нет, есть только паническое письмо
отцов города во все инстанции, вплоть до Ватикана и Красного Креста.
Письма, похожие на громогласный рев заблудившегося карапуза. Исключение
представляет только последнее письмо - анонимное, но не паническое, скорее
загадочное, однако, безусловно, написанное нормальным человеком. И еще у
нас есть самоубийство одного и полное молчание другого - а это люди, в
которых до недавнего времени никто не посмел бы усомниться. Их послужной
список, их деловые качества... Они ничем не уступают, а в чем-то и
превосходят человека, которого сейчас зовут Адам Гарт. Один из них даже
был? в свое время учителем и наставником так называемого Адама Гарта...
Уверенно застучал двигатель моторки, острый нос задрался над волнами,
и голубая вода вскипела белой пеной, борт теплохода остался позади.
Навстречу мне летел город - белая балюстрада набережной, яркие платья и
пестрые рубашки, качающиеся на привязи яхты, стеклянные здания, большая
надпись `Добро пожаловать!`, выведенная белой краской на парапете,
разлапистые пинии, приткнувшийся в квадратной выемке ало-голубой
гидропланчик. И метеориты. Вот ты и прибыл, сказал я себе, вот ты и
прибыл. Адам, только твой Эдем, похоже, полон чудовищ и прочей нечисти...

С о в е р ш е н н о с е к р е т н о. С т е п е н ь А-1.
Полковник Кропачев Антон Степанович (Голем).
Профессиональный контрразведчик. Родился в 2010 г.
В 2028-2031 гг. служил в авиадесантных частях войск ООН. В 2033 г.
закончил военное училище `Статорис` (факультет контрразведки). В настоящее
время - следователь. Отдел кризисных ситуаций МСБ, член Коллегии МСБ.
Девять национальных и пять международных орденов. Нобелевская премия мира
(2039). Холост.

Моторка остановилась у широкой каменной лестницы, стукнулась бортом.
Три нижних ступени лестницы были под водой, а в воде плавали апельсиновые
корки, мятая пачка от сигарет и страница комикса.
Я взял чемодан и пошел вверх по лестнице. Итак, добро пожаловать. Мир
входящему. Будем надеяться, что и уходящему тоже...
Поднявшись на уровень земли, я поставил чемодан и огляделся. Тут же
кто-то за моей спиной спросил:
- Приезжий?
Я медленно обернулся. Передо мной стоял крупный мужчина в белом
костюме и фуражке с затейливым гербом какого-то яхт-клуба. Тоном
профессионального гида он спросил:
- Памятные места, достопримечательности, древности?
- Специализируетесь?
- Специализировался, - сказал он. - Экскурсионные прогулки, морские и
по городу. Автобусы, моторки. Ныне - архимертвый сезон. Один трактор
остался. Туристы отхлынули, и грех их за это винить...
Он посмотрел в небо, голубое, безоблачное, исчерканное во всех
направлениях дымными полосами. Метеориты падали и падали, безостановочно,
как на конвейере, сгорали над крышами, распадались пылающей пылью,
сыпались, как зерно из распоротого мешка, и не было им числа, и не было им
конца. Каждую секунду - метеорит. Может быть, чаще. Небо напоминало паучью
сеть, раскинутую над городом. Правда, паучья сеть красивее.
- Время бросать камни... - сказал он. - И хоть бы один на землю упал.
- Да, впечатляет, - сказал я. - Словно небо взбесилось.
- Скажите лучше - преисподняя.
- Преисподняя вроде бы располагается в подземельях, - сказал я. А
здесь - небо...
- Так как насчет достопримечательностей?
- Понимаете, я ведь приехал сюда работать. Из-за границы.
`Географический еженедельник` Международный журнал, редакция в Женеве.
- Не слышал...
- Больше узкопрофессиональный, чем развлекательный и
научно-популярный, - сказал я. - Мало кто знает.
- Может, это и к лучшему, что узкопрофессиональный, - сказал он. -
Потому что обычные заезжие журналисты суют нос под одну рубрику с
двухголовыми телятами и очевидцами приземления летающих тарелок. Правда,
до вас уже был один такой - тоже с самими серьезными намерениями,
узкопрофессиональный и близкий к кругам.
- И что?
- И ничего, - сказал он. - В первые дни развил бурную деятельность, а
теперь просиживает штаны в моем кабаке. Вроде бы мне это только на руку -
хороший клиент, бочку уже выпил, наверное. А с другой стороны, обидно -
очень уж деловым показался сначала, а теперь забыл и о делах, и о своем
Стокгольме (услышав про Стокгольм, я навострил уши). Когда только с него
отчет потребуют? Или в ваших международных журналах такое поведение в
порядке вещей?
- Да нет, - сказал я. - Он что, тоже из международного?
- Да. Какая-то `Панорама`. Лео Некер. Не слыхали?
- Нет. А вашим любезным предложением насчет достопримечательностей,
быть может, и воспользуюсь. Где вас найти?
- Бар `Волшебный колодец`, - сказал он. - После пяти всегда открыто.
Милости просим. Меня зовут Жером Пентанер.
- Адам Гарт.
Он кивнул мне и вразвалочку пошел вдоль парапета.
Я увидел условленную скамейку, сел, достал из кармана магнитофон и
вставил первую попавшуюся кассету Наконец-то появился мой человек.
- Здравствуйте, - сказал он. - Я Зипперлейн.
- Присаживайтесь, - сказал я после обмена ритуальными словесами
пароля. - Антон Кропачев.
- Тот самый?
- Тот самый.
Он сел, тихонько покряхтывая по-стариковски. Ему было под шестьдесят,
седой, худощавый, похожий на коршуна. Несмотря на теплую погоду, он
напялил синий плащ и застегнул его на все пуговицы. Некоторые на него
оглядывались.
- Вам не жарко?
- Представьте, нет. Почему-то все время зябну. Может быть, это от
нервов, как вы думаете? (Я пожал плечами.) Черт его знает... Опоздал вот,
что совершенно недопустимо. Пойдемте, машина у меня за углом. Мы сняли для
вас номер. Собственно, можно было и не заказывать, половина отелей
пустует, да уж положено так... Что вам еще нужно? Машина?
- Пока что нет. Я хочу сначала осмотреться сам, чтобы не зависеть от
чьих-то суждений и мнений, которые наверняка ошибочны - ведь никто ничего
не знает точно. И номер в гостинице меня, откровенно говоря, не
устраивает. Нельзя ли поселить меня под благовидным предлогом в частном
доме, где есть... как вы их зовете?
- Ретцелькинды, - сказал он. - По аналогии с вундеркиндами.
Ретцелькинд - загадочный ребенок. Кажется, термин неточный, на немецкий
переведено плохо, да так уж привилось...
- Странный термин.
- Потому что вы слышите его впервые.
- Вы правы, - сказал я. - Итак? Между прочим, вас должны были
предупредить о возможном варианте `частный дом`.
Он думал, глядя перед собой. Над крышами безостановочно вспыхивали
метеориты, и это производило впечатление, а в первые минуты даже
ошеломляло.
- Есть вариант, - сказал Зипперлейн. - Подруга моей племянницы, очень
милая и понимающая женщина. Сын шести лет, муж погиб.
- Прекрасно, - сказал я. - Теперь объясните мне, бога ради, что
происходит с Некером? Почему о том, что он пьянствует, и, судя по всему,
беспробудно, я узнаю от первого встречного? И, между прочим, мне очень не
понравилось, что я узнал о нем от первого встречного, - что-то я не верю в
такие случайности...
- Да? А от кого?
Я сказал.
- Ну, это вы зря, Пентанер - человек приличный. Просто работа у него
такая - встречать приезжающих. Вот вам и случайность. А что до Некера...
Откуда мы знаем, игра это или он действительно бросил дела и пьянствует? Я
не могу поверить...
- Резонно, - сказал я. - Простите. Я знаю Некера четырнадцать лет и
потому не могу поверить... Правда, я о Лонере помню. Зипперлейн, у вас
есть дети?
- Моим уже за тридцать.
- Наверное, следовало спросить о внуках...
- Один внук пяти лет.
- И?
- Да, - сказал он. - Ретцелькинд.
- И что вы обо всем этом думаете?
- Я боюсь. Бояться вроде бы стыдно, но я боюсь.
- Понимаю.
- Ничего вы не понимаете, - сказал он. - Извините, полковник, но
чтобы понять нас, нужно побывать в нашей шкуре. У меня почти
тридцатилетний стаж, четыре ордена и четыре раны, но сейчас я боюсь - до
боли, до дрожи. Вы представляете, что это такое - жить в городе, который
вот уже третий месяц бомбардируют, кажется, все метеориты Солнечной
системы. А ночью - северные сияния, миражи. Да-да, даже миражи ночью
бывают... И еще многое. Любое из этих явлений природы имеет свое
материалистическое, научное объяснение, но ни один ученый не может
объяснить, почему все это сплелось в тугой узел именно здесь. А ведь
метеориты и прочие оптические явления - лишь верхушка айсберга, безобидные
декорации сцены, где разыгрываются кошмары... Да, мы боимся.
- Вы можете кратко объяснить, что происходит с детьми?
- У вас у самого есть дети?
- Нет.
- Плохо, - сказал он. - Будь у вас дети, вы быстрее поняли бы. Дело в
том, что наши дети, я имею в виду ретцелькиндов, словно бы и не дети. Вот
вам и квинтэссенция. Словно бы они и не дети.
- Преждевременная взрослость? Вундеркинды?
- Да нет же, - досадливо поморщился Зипперлейн. - Вот видите, вы не
поняли. Вундеркинды - это совсем другое. Пятилетние поэты, шестилетние
математики, семилетние авторы поправок к теории относительности вписаны в
наш обычный мир, вписаны в человечество, если можно так выразиться.
Ретцелькинды - другие. Словно бы среди нас живут марсиане - со своими
идеями, со своей системой ценностей и стремлениями, о которых мы
ничегошеньки не знаем и не можем узнать, потому что они с нами об этом не
говорят! Ну не могу я объяснить! Речь идет о явлении, для которого нет
терминов, потому что ничего подобного прежде не случалось. Вы только
поймите меня правильно...
- Понимаю, - сказал я. - Пойдемте.
Зипперлейновская малолитражка была старомодная, опрятная и
подтянутая, как старый заслуженный боцман перед адмиральским строем. Мы
уселись.
- Что мне сказать Анне? - спросил Зипперлейн.
- Моя будущая хозяйка?
- Да.
- А вы чистую правду говорите, - сказал я. - Приехал человек из
столицы, хочет разобраться в ситуации.
- Что делать с Некером?
- Ничего, - сказал я. - Мы с вами оба ниже его по званию, его
полномочий никто не отменял. Пока мы не убедимся, что дело неладно...
- Вы не допускаете, что он мог докопаться до сути?
- Еще как, - сказал я. - Это - Некер. Это - сам Роланд. Вполне
возможно, что в вашем городе есть и другие люди, докопавшиеся до сути.
Вопрос первый: если они есть, почему они молчат? Вопрос второй: почему
Некер, если ему удалось докопаться до сути, ударился в загул?
- Может быть, на него так подействовала истина.
- Стоп, комиссар, - сказал я. - Я не знаю истины, способной выбить из
колеи Лео Некера. Нет таких истин, не было и не будет. Если бы вы знали
его так, как знаю я, подобные мысли автоматически показались бы вам
галиматьей и ересью низшего пошиба. Это один из моих учителей, это один из
тех, кто являет собой легенду Конторы, мифологию внутреннего
употребления...
- Вам виднее, - сказал он. - Я всего лишь полицейский. Однако при
столкновении с чем-то качественно новым прежние критерии могут оказаться
устаревшими...
- Как знать, как знать, - отделался я универсальной репликой.
Зипперлейн неожиданно затормозил, и я едва не вмазался носом в
стекло.
- Совсем забыл, - он виновато почесал затылок. - Дальше - только для
пешеходов. Можно в объезд. Или пройдемся? Всего три квартала.
- Давайте пройдемся, - сказал я. - Как два перипатетика.
Я взял чемодан, Зипперлейн запер машину, и мы тронулись. Голуби,
разгуливавшие по мостовой, недовольно расступились перед нашими ботинками.
Настроение у меня портилось. Когда впереди показался броневик, оно упало
едва ли не до абсолютного нуля.
Видимо, запрет автомобильного движения на броневик не
распространялся. Он стоял у кромки тротуара, высокий, зеленый, на толстых
рубчатых колесах, чистенький, словно только что вышедший из ворот завода.
На броне у башенки сидел сержант и что-то лениво бубнил в микрофон, двое
солдат в лазоревых касках стояли у колес, держа свои автоматы, как палки,
и откровенно скучали. Здоровенные такие румяные блондины, от них за версту
несло фиордами, набережной Лангелиние, Андерсеном и троллями. Мимо,
обогнав нас с Зипперлейном, прошла девушка в коротком желтом платьице, и
потомки Эйрика Рыже синхронно повернули головы ей вслед.
Мы миновали броневик, и я увидел их четвертого, лейтенанта, он стоял
вполоборота к нам, смотрел на противоположную сторону улицы, и его
расслабленная фигура была исполнена той же безнадежной скуки. Я взглянул
на него пристальнее и тут же отвел глаза. Хорошо, что Зипперлейн заслонил
меня.

С о в е р ш е н н о с е к р е т н о. С т е п е н ь А-1.
Полковник Конрад Чавдар. Родился в 2008 г. В 2026-2029 гг. служил в
авиадесантных частях войск ООН. В 2031-м закончил военное училище
`Статорис` (факультет общевойскового командования). В настоящее время -
командир полка специального назначения `Маугли`. Четыре международных и
три национальных ордена. Женат. Сын.

Теперь прибавились дополнительные загадки. Конрад, я знаю, скромный
человек, но не настолько, чтобы на операции переодеваться в форму обычной
бронепехоты с погонами младшего по званию. Следовательно... Следовательно;
экипаж этого броневика весьма квалифицированно валяет ваньку, изображая
скучающих новобранцев. А на самом деле это - полк `Маугли`, профессионалы,
элитная ударная группа по борьбе с терроризмом. От страха их сюда послали,
что ли? Совет Безопасности напуган здешними чудесами, и потому... Или
назревает что-то серьезное?
- В городе все спокойно? - спросил я. - Нет, я не о ретцелькиндах. В
других отношениях.
- Кажется, спокойно.
Черт бы тебя побрал, выругался я про себя, ты что, не помнишь, какие
люди сворачивали себе шею из-за того, что лишний раз произнесли или
подумали слово `кажется`, очень уж положились на его обманчивую гибкость?
- Как вы носите пистолет, Зипперлейн?
- Как большинство - в `петле`. Но чаще не ношу. Я уже пожилой
человек...
- А вы, часом, не фаталист?
- А вы?
- Когда как, - сказал я чистую правду.
- Этот город способен сделать вас фаталистом.
- Ну да, - сказал я. - За день выпадает уйма, метеоритов, и ни один
еще не упал кому-нибудь на голову. Это убеждает.
- Вы злитесь?
- Честное слово, не на вас, - сказал я. - Вы же умный человек,
комиссар. Я немножко злюсь на людей, которые далеко отсюда. Ради чистоты
эксперимента меня сунули сюда, абсолютно не проинформировав. Я все
понимаю, метод `контрольный след` сплошь и рядом дает неплохие результаты,
но могу я выругаться хотя бы мысленно?
- Да... - сказал он. - Что я еще могу для вас сделать?
- Оставьте на почтамте свой адрес. Вот, пожалуй, и все. Разве что...
Вы меня не проинструктируете?
- Инструктаж уместится в одной фразе, - сказал он. - Ничему не
удивляйтесь. Если станете удивляться, можете наделать глупостей. Что бы с
вами ни случилось, помните одно - это не галлюцинации, вы абсолютно
здоровы.
- Прекрасный инструктаж. Едва ли не лучший из всех, какие я за свою
службу получал... Нет, серьезно.
- Вот именно. Ничему не удивляйтесь. Возможно все, что угодно. Но это
не опасно для жизни и здоровья. По крайней мере не было прецедентов...
Все, мы пришли.
Посреди большого сада стоял красный кирпичный домик под черепичной
крышей.
- Зипперлейн, вы волшебник, - сказал я. - Жилище Белоснежки. Идиллия
и благодать. Хочется ходить по траве босиком и верить, что на свете
существуют свободное время и нормированный рабочий день...
Хозяйка вышла нам навстречу, когда мы подошли к крыльцу. Жаль, что я
не Дон-Жуан. Ей было лет двадцать шесть - двадцать восемь. Светлые волосы,
серые глаза. Голубое платье ей очень шло.
Зипперлейн отозвал ее в сторонку, вполголоса изложил дело, и хозяйка
охотно согласилась меня приютить - с большим энтузиазмом, как мне
показалось. Потом Зипперлейн откланялся, а я остался. Стоял на нижней
ступеньке крыльца, хозяйка, которую звали Анной, - на верхней. Оба
обдумывали, с чего начать разговор.
- Показать вам комнату? - спросила она наконец.
- Если вас не затруднит.
Комната мне понравилась, как и дом. Я поставил в угол чемодан и
посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
- Так, - сказал я. - Все никак не можете решить, как со мной
держаться, верно?
- Верно, - ответила она с бледной улыбкой. - Вы из того же ведомства,
что и Зипперлейн, или серьезнее?
- Серьезнее.
- Судя по возрасту, капитан или майор?
- Полковник.
- О, даже так... Понимаете, Адам, лично я была далека от таких дел,
но есть обстоятельство... Хотя вы, наверное, никакой не Адам...
- Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит быть Адамом
Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателен - не
по складу характера, а по профессии мне все нужно знать и всюду совать
нос. Можно, я буду иногда задавать вопросы?
- Можно.
- Я вам не помешал своим вторжением? Ну, скажем: устоявшиеся
привычки, личная жизнь? Только откровенно.
- Может быть, так даже лучше, - тихо сказала красивая женщина Анна,
не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки ее голоса. - Вы
будете часто уходить из дома?
- Наверное.
- Вечерами тоже?
- Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь, не было?
- Наоборот. Я... Вчера... Зипперлейн пожилой человек, полицейский с
большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают, и он бы
меня не понял... А может, и понял бы...
- Вы, главное, не волнуйтесь, - я осторожно взял ее тонкие теплые
пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще больше
- я понял, что только огромным усилием воли она удерживается от того,
чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать, что
она видит меня впервые, - ей необходимо выплакаться первому встречному.
Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния...
- Так, - сказал я. - Вы хотите сказать, что вечерами здесь полезно
иметь при себе оружие?
- Нет, вы не поняли, - она поколебалась, потом решительно закончила:
- Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
- Почему одной? У вас же есть сын.
- Мы сами не знаем, есть ли у нас дети...
- Ах, вот как, - сказал я, чтобы только не молчать.
- Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума. Потом вы поймете, вы
очень быстро все поймете...
Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за
истеричку, страдающую манией преследования. Но в этом городе с его
головоломками нужно забыть привычные штампы. Над ее страхами как-то не
хочется смеяться - не испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми
бесстрашными здесь происходят пугающие метаморфозы. Я читал донесения
Лонера и не мог поверить, что их написал Звездочет. А потом он вдобавок...
Я слушал, что говорят о Некере, и не мог поверить, что это о Роланде
говорят...
- Вы считаете, что я не в себе? - спросила она напрямик, не отнимая
руки.
- Ну что вы. Вы очень красивая, очень милая, вы мне кажетесь
абсолютно нормальной, только сильно напуганной, - я смотрел ей в глаза,
старался говорить убедительнее. - Успокойтесь, ради бога. У вас теперь
полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он и
с ними разделается. Знаете, мне дали хороший совет, и я намерен ему
следовать - ничему не удивляться. Поможет, как думаете?
- Не знаю... Вы тактичный человек.
- Иногда, вне службы.
- Вы даже не спросили, чего я боюсь.
- Потому что я, кажется, догадываюсь _к_о_г_о_...
- Вот видите. Страшно, да?
- Возможно...
- У вас есть дети?
- Господи, откуда...
- Тогда вы не поймете.
- Я могу понять, что это страшно. Насколько это страшно, я пока
понять не могу...
Она отняла руку:
- Я пойду. Вы хотите есть?
- Честно говоря, не отказался бы.
- Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал
устраиваться. Достал пистолет из футляра, имитирующего толстую книгу с
завлекательным названием `Фонетические особенности южнотохарских наречий`,
и задумался: нужен он или пока что нет? Остановился на компромиссе -
вставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями
жанра. Потом в соответствии с традициями собственных привычек закурил,
включил телевизор и сел в кресло.
Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали палаши,
падали под копыта знамена, палили пушки. Одни побеждали, другие
деморализованно драпали, и их рубили. Кто кого - абсолютно непонятно.
Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только
тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у
меня и нет. Появление Чавдара и его переряженных в обычную пехоту ювелиров
можно объяснить просто - в городе есть некоторое количество элементов,
которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндами - полный туман. Сакраментальная проблема `отцов и
детей`, судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто
боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына.
Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А
чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует
бояться...
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за
столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с
пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы
с ним, но не знал, с чего начать, - у меня не было никакого опыта общения
с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам.
Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели
каким-то образом напугать Лонера - до сумасшествия и самоубийства...
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула
печенье.
- Вам понравился наш город?
Чтоб ему провалиться, подумал я и сказал:
- Красивый город. И сад у вас красивый. Сами ухаживаете?
- Сама. Вы любите цветы?
- Как сказать... - пожал я плечами.
Наверное, все-таки не люблю. Не за что. С цветами я, как правило,
сталкиваюсь, когда их в виде венков и букетов кладут на могилы. Возлагают.
В жизни таких, как я, цветам отведена строго определенная роль. За что же
их, спрашивается, любить, если они всегда - знак утраты и скорби?
- Хотите еще печенья? - спросила Анна, когда разговор о цветах
безнадежно забуксовал.
- Хочу, - сказал я, обернулся и перехватил ее взгляд - беззвучный
вопль.
Обернулся туда и сам едва не закричал. Мальчишка стоял у дерева
метрах в десяти от веранды, и к нему ползла змея, голубой кронтан,
ядовитая тварь была уже на дорожке, на желтом песке, в метре от ребенка, а
он не двигался, хотя прекрасно видел ее и мог убежать. Голубая тугая лента
медленно и бесшумно струилась, раздвигая тоненькие стебельки пионов, мой
пистолет остался в комнате, ребенок застыл, Анна застыла, застыл весь
мир...
Я метнул пику для льда, каким-то чудом оказавшуюся на столе.
Перемахнул через перила, в два прыжка достиг дорожки, и голова приколотой
к земле змеи хрустнула под моим каблуком.
- Что же ты, малыш... - Я наклонился к нему, хотел что-то сказать, но
натолкнулся на его взгляд, как на стеклянную стену, как выстрел.
Зипперлейн был прав. Они другие, и словами этого не выразить. Мне
положено разбираться в любых чувствах, которые могут выражать глаза
человека, но сейчас я не мог перевести свои ощущения в слова.
Можно сказать, что он смотрел презрительно. Или свысока. Или
равнодушно, как на досадную помеху. Или злобно. Или сожалея о том, что я
сделал. Каждое из этих слов имело свой смысл и было бы уместно при других
обстоятельствах, но здесь все слова, вместе взятые и в отдельности, не
стоили ничего. Они не годились для описания его взгляда. Всего моего опыта
хватало только на то, чтобы понять: я сделал что-то абсолютно ненужное, и
маленький человечек отметает меня, не собирается разговаривать, что-то
объяснять. Что он другой. Что между нами - стена.
Я оглянулся - Анна стояла на прежнем месте, она даже не смотрела в
нашу сторону. Она его боялась и не могла найти с ним общего языка, но вряд
ли от этих невзгод она стала столь бессердечной, что не сказала ни слова,
не подошла к сыну, только что избежавшему укуса ядовитой змеи. Стало быть,
она с самого начала знала, что никакой опасности нет...
Мальчишка прошел мимо меня, как мимо пустого места, присел на
корточки над неподвижной змеей. Я отвернулся, чувствуя себя лишним,
бессильным, напрочь опозорившимся. И тихонечко побрел обратно на веранду.
Анна убирала со стола.
- Вам не нужно было этого делать... - тихо сказала она.
- Ну откуда я знал? - так же тихо ответил я. - Значит, и это...
- И это тоже.
- Анна, можно мне посмотреть его комнату?
Ей очень хотелось послать меня ко всем чертям, но она понимала, что
не во мне дело.
- Господи, делайте что угодно... Там, направо.
Я проскользнул в дом. Конечно, вот эта дверь, разрисованная забавными
зверюшками и героями мультфильмов. Детская изумила меня спартанской
простотой. Маленькая кровать, желтый шкафчик, низенький столик - и больше
ничего. Никаких книг, никаких игрушек. На столе рассыпаны цветные
карандаши, лежат несколько листов белой бумаги. На одном - рисунок.
Ничего похожего на неуверенную детскую мазню. Четкими штрихами
изображено что-то непонятное, не имеющее смысла - для меня, но не для
художника. Полное впечатление осмысленного завершенного рисунка. Дом?
Возможно. Несколько домов, нарисованных один поверх другого - в разных
ракурсах, с разных точек зрения.
Я поворачивал рисунок так и этак. Да, дом, как-то уродливо
распластанный в одной плоскости, деформированный. В живописи я профан, но,
сдается мне, нечто подобное я видел у нынешних полисенсуалистов - луг,
каким видит его жаба. Галактика, какой ее видит несущийся со сверхсветовой
скоростью пьяный андромедянин...
Оглядываясь на дверь и ежась от стыда, я аккуратно сложил рисунок
вчетверо и спрятал в бумажник. Прекрасное начало, первое вещественное
доказательство - украденный из комнаты шестилетнего пацана рисунок.
Я взглянул на часы и стал собираться Надел другую рубашку, сменил
галстук на более легкомысленный. Пистолет оставил под подушкой. И
отправился искать Некера.
Прохожие проявляли полное пренебрежение к сгорающим над крышами
метеоритам - притерпелись, надо думать. На их месте я бы тоже, наверное,
притерпелся. Немного поплутав, я добрался до бара `Волшебный колодец` и
вошел. Очень большая комната со всеми атрибутами мини-заведения - стойка с
высокими табуретами, мюзикбокс в углу, два десятка столиков, шеренга
игральных автоматов, телевизор над стойкой. Тысячи таких
заведений-крохотулечек кое-как существуют от Куала - Лумпура до Баффиновой
земли, и, как правило, каждый старается обзавестись чем-то особенным,
неповторимым то доспехи средневекового рыцаря, тысячу лет назад с пьяных
глаз угодившего в болото и извлеченного при муниципальных работах, то
африканские маски в южноамериканских барах или южноамериканские индейские
вышивки в барах африканских, то (своими глазами видел в Лахоре) обломок
летающей тарелки, взорвавшейся по неизвестной причине прямехонько над
домом владельца бара. Здесь функцию раритета исполнял громадный засушенный
осьминог - морская тематика, как и положено в портовом городе. Рядом
висела табличка, возвещавшая, что этот самый кракен, прежде чем был
загарпунен, утащил в пучину трех боцманов, одного штурмана и откусил руль
у канонерки. Со времен своих славных подвигов кракен неимоверно усох...
Я пробрался к стойке и попытался привлечь внимание игравшего
миксерами Жерома. Привлек. Взял бокал гимлета и ушел на облюбованное
свободное местечко в углу Столик попался тихий. Двое юных влюбленных
переплели пальцы под столом. Как некий контраст, тут же примостился
старик, худой, весь какой-то высохший, подобно легендарному кракену, он
обхватил полупрозрачными ладонями стакан с чем-то желтым и поклевывал
носом.
Я поставил бокал на столик. От этого звука Мафусаил вздрогнул и
пробудился.
- Ваше здоровье, - сказал я.
- Прозит, - сказал он.
Мы отхлебнули и помолчали.
- Он умер, - сказал старик.
- Кто? - вежливо поинтересовался я.
- Рольф Швайнвальд.
- А...
- Вот так. И за ним пришла та, что приходит за всеми людьми. Пришла,
увы, с опозданием на сотню лет. Рольф Штайнвальд, ста двадцати четырех лет
от роду, был личностью в своем роде уникальной - последний доживший до
наших дней эсэсовец. Дивизия `Викинг`. Свое давно отсидел, но оказался
столь крепким, что казалось` сам дух Черного корпуса упорно держит на этом
свете свое последнее вещественное воплощение. Лет десять назад
экс-оберштурмфюрер впал в старческий маразм и с тех пор строил на своем
дворе оружие возмездия `Фау-3`, используя в качестве основных деталей
консервные банки и прочий бытовой хлам. Соседские мальчишки сооружение
разваливали, он снова строил. А теперь вот подох` не достроив.
- Это эпоха, - сказал мне старик. - Вы понимаете, целая эпоха ушла.
Если подумать, весь двадцатый век. Я все это видел, понимаете? Берлин.
Бабельсберг. Мюнхен. Не растерзанный союзной авиацией Мюнхен, а
олимпийский, тридцать шестого года. Вы знаете, что фюрер учредил особую
медаль для немецких победителей Игр? Вы представляете, как это выглядит,
когда звучит команда `марш!`, и шеренга с размаху опускает сапоги на
булыжную мостовую.
- И еще Дахау, - сказал я.
- Что? - он подумал, припоминая. - Ах, да... Дахау и еще этот, как

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 115936
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 7