В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
В СОАВТОРСТВЕ С МАЛЕНЬКИМ НАРОДЦЕМ Назад
В СОАВТОРСТВЕ С МАЛЕНЬКИМ НАРОДЦЕМ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Харлан ЭЛЛИСОН
Рассказы


БЕГ С ЧЕРНОЙ КОРОЛЕВОЙ
В СОАВТОРСТВЕ С МАЛЕНЬКИМ НАРОДЦЕМ
ПАРЕНЬ И ЕГО ПЕС
ПРИСЛУШАЙТЕСЬ
ПЫЛАЮЩЕЕ НЕБО
РАЗБИЛСЯ, КАК СТЕКЛЯННЫЙ ДОМОВОЙ
СОЛДАТ
У МЕНЯ НЕТ РТА, ЧТОБЫ КРИЧАТЬ
ФЕНИКС
ЧУЖОЕ ВИНО
ЭРОТОФОБИЯ


ЧУЖОЕ ВИНО


Двое полицейских, поддерживая Виллиса Коу, провели его к накрытому
одеялом телу. Темно-коричневая полоса начиналась в пятидесяти ярдах от
тела и исчезала под одеялом. Коу слышал, как один из зрителей сказал: `Ее
отбросило сюда. Ужасно.` Он не хотел, чтобы ему показывали его дочь.
Но нужно было провести опознание, и поэтому один из полицейских
крепко держал его, а другой опустился на колени и отбросил одеяло. Он
узнал нефритовый кулон, который подарил ей на окончание школы. Больше
ничего узнать было невозможно.
- Это Дебби, - сказал он, отворачиваясь.
`Почему это случилось со мной? - думал он. - Я же не отсюда, я не
один из них. Это должно было произойти с человеком.`


- Ты сделал укол?
Он поднял голову от газеты и попросил повторить.
- Я спросила, - негромко сказала Эстелла. - Принял ли ты инсулин?
Он бегло улыбнулся, поняв ее озабоченность и нежелание вторгаться в
его горе, и сказал, что сделал укол. Жена кивнула и сказала:
- Пойду наверх, лягу. Ты идешь?
- Чуть позже.
- Снова уснешь в кресле и упадешь.
- Не беспокойся. Скоро приду.
Она постояла, глядя на него, потом повернулась и начала подниматься
по лестнице. Он вслушивался в обычные звуки наверху - шум в туалете,
журчание воды в раковине и скрип двери шкафа. Вот пружины постели
об`явили, что Эстелла легла. Тогда он переключил телевизор на тридцатый
канал, пустой, и убрал звук, чтобы не слышать шуршания `снега`.
Несколько часов он сидел перед телевизором, прижав руку к экрану, в
надежде, что пронизывающие руку электроны позволят ему увидеть сквозь
плоть чуждые кости.


В середине недели он спросил у Харви Ротхаммера, сможет ли он взять
отгул в четверг и с`ездить в Фонтану, в больницу к сыну. Ротхаммер был
недоволен, но не отказал. Коу потерял дочь, а сын на девяносто пять
процентов недвижим, лежит в специальной постели, и нет никакой надежды,
что он когда-либо сможет ходить. Поэтому он сказал, что Коу может взять
выходной, но он не должен забывать, что апрель на носу, а для бухгалтера
это горячее время. Виллис Коу заверил его, что знает об этом.
В двадцати милях к востоку от Сан-Димаса автомобиль вышел из строя, и
Коу сидел за рулем в одуряющем зное и смотрел на пустыню, пытаясь
вспомнить, как выглядит поверхность его родной планеты.
Его сын, Джилван, прошлым летом отправился на каникулы к другу в
Нью-Джерси. Друзья устроили импровизированный бассейн на заднем дворе.
Джил нырнул и ударился о дно; он сломал позвоночник.
К счастью, его сразу вытащили, и он не успел захлебнуться, но нижнюю
часть тела у него парализовало. Он мог двигать руками, но не пальцами.
Виллис с`ездил на восток, перевез сына в Калифорнию, и вот Джил лежит в
больнице в Фонтане.
Он смог вспомнить только цвет неба. Ярко-зеленый, прекрасный. И
существа, которые не были птицами: они скользили, а не летали. Больше он
ничего не мог вспомнить.
Машину отбуксировали в Сан-Димас, но в гараже не было нужных
запчастей, и за ними послали в Лос-Анжелес. Коу оставил машину и добрался
домой автобусом. В эту неделю он так и не повидал Джила. Счет за ремонт
автомобиля составил двести восемьдесят шесть долларов сорок пять центов.


В марте постоянные ветры в Южной Калифорнии улеглись. К концу недели
пошел дождь, не такой сильный, как в Бразилии, где капли сливаются друг с
другом и где, бывает, люди захлебываются под дождем. Но достаточно
сильный, чтобы протекла крыша. Виллис Коу и Эстелла не спали всю ночь,
затыкая полотенцами щели у плинтусов в гостиной; но, по-видимому, щели
были где-то в середине крыши, потому что вода протекала повсюду.
На следующее утро он почувствовал, что его душевные силы на исходе, и
расплакался. Эстелла услышала - она сушила промокшие полотенца - и вбежала
в гостиную. Коу, закрыв лицо руками, сидел на мокром ковре, пропахшем
плесенью. Эстелла села рядом с ним, обняла его и поцеловала. Он плакал
долго, а когда перестал, у него горели глаза.
- Там, откуда я пришел, дождь идет только по вечерам, - сказал он ей.
Но она не поняла.
Позже, когда до нее дошел смысл его слов, она вышла погулять и
подумать, что делать с мужем.
Он ушел на берег. Оставил машину на стоянке, закрыл ее и прошел на
пляж. Почти час он бродил по пляжу, подбирая куски матового стекла,
обкатанные океаном. Наконец лег и уснул.
Снилась ему родная планета, и, может быть потому, что солнце стояло
высоко, а океан успокоительно шумел, он сумел вспомнить многое.
Ярко-зеленое небо, скользящие существа весело наклоняются над головой,
бледно-желтые огоньки вспыхивают, отлетают и теряются из виду. Он был в
своем обычном теле; множество ног равномерно двигались, неся его через
туманные пески; чувствовался аромат незнакомых цветов. Он знал, что
родился в этом мире, вырос здесь и затем...
Сослан.
Своим человеческим умом Виллис Коу понимал, что был сослан за что-то
ужасное. Он приговорен к этой планете, к Земле, за преступление. Но за
какое именно, он не мог вспомнить. И во сне он не чувствовал никакой вины.
Но когда он проснулся, человеческое вернулось, нахлынуло на него, и
он почувствовал вину. Он жаждал вернуться туда, расстаться с этим ужасным
телом.


- Я не хотел идти к вам, - сказал Виллис Коу. - Это глупо. Если я
пришел, значит, есть основания для сомнений. А я не сомневаюсь...
Врач улыбнулся, помешивая какао в чашке.
- Значит, вы пришли... по настоянию вашей жены?
- Да. - Он уставился на свои башмаки. Эти коричневые ботинки он носил
уже три года, но никак не мог к ним привыкнуть: они жали, а большие пальцы
как будто резало тупым ножом.
Врач осторожно положил ложечку на клеенку и отхлебнул какао.
- Послушайте, мистер Коу. Я хочу помочь вам. Говоря о помощи, -
добавил он торопливо, - я не имею в виду изменение ваших взглядов или
отказ от вашей веры. Ни Фрейд, ни Вернер Эрхард, ни сайентология не смогли
полностью убедить меня, что существует `реальность`, нечто данное и
неизменное, константа. Пока вера в иное не приводит человека в сумасшедший
дом или в тюрьму, почему она должна быть менее приемлема, чем то, что мы
называем реальностью Если это делает вас счастливым, верьте. Просто я
хотел бы узнать суть вашей веры. Как это звучит для вас?
Виллис Коу старался улыбнуться в ответ:
- Неплохо для начала. Только я слегка нервничаю.
- Успокойтесь. Я действительно заинтересовался.
Виллис распрямил скрещенные ноги и встал.
- Ничего, если я пройдусь по кабинету? Я думаю, это поможет. - Врач
кивнул, улыбнулся и показал на какао. Виллис Коу покачал головой. - Это не
мое тело. Я осужден жить в человеческом облике, и это убивает меня.
Врач не просил раз`яснений.
Виллис Коу был маленького роста, с редеющими волосами и слабым
зрением. Ноги у него болели, и он постоянно нуждался в носовом платке.
Лицо его было изрезано морщинами от тревог и печалей. Он рассказал врачу
все. Потом заключил:
- Я думаю, на эту планету ссылают за преступления. Я думаю, что все
мы пришли из других миров, с других планет, где мы неправильно вели себя.
Земля - это тюрьма, а мы сосланы сюда жить в этих ужасных телах, которые
разлагаются и дурно пахнут, изнашиваются и умирают. Такова наша кара.
- Но почему вы знаете об этом, а больше никто не знает? - Врач
отодвинул остывшее какао.
- Должно быть, мне дали неисправное тело, - сказал Виллис Коу. -
Немного лишних мучений - знать, что я чужак, что нахожусь в тюрьме за
какое-то преступление, которое не могу вспомнить. Каким ужасным оно должно
быть, если я заслужил такой приговор!
- Вы читали Франца Кафку, мистер Коу?
- Нет.
- Он писал о людях, которые осуждены за преступления, природы которых
они не знают. О людях, виновных в грехах, о которых они и не подозревают.
- Да, так и я себя чувствую. Может, сам Кафка чувствовал то же:
наверное, и у него было неисправное тело.
- В том, что вы испытываете, нет ничего необычного, мистер Коу, -
заметил врач. - Сегодня очень многие не удовлетворены своей жизнью:
мужчина как женщина, женщина как мужчина...
- Нет, нет! Я не это имел в виду. Я не кандидат на изменение пола.
Говорю вам, я пришел из мира с зеленым небом, с туманными песками и
огоньками, которые вспыхивают и улетают... У меня было много ног, и
перепонка между пальцами, и это совсем не были пальцы... - Он замолчал в
замешательстве.
Потом сел и тихо заговорил:
- Доктор, я живу как все. Часто болею, часто не могу оплатить счета.
Моя дочь погибла в автокатастрофе, и я не могу вынести мысли об этом. Сын
искалечен в расцвете лет и на всю жизнь останется таким. Мы с женой почти
не разговариваем, мы не любим друг друга... если когда-то вообще любили. Я
не лучше и не хуже других на этой планете. Об этом я и говорю: боль,
отчаянье, постоянный ужас. Ежедневный ужас. Безнадежность. Пустота. Разве
это человеческая жизнь? Говорю вам, есть лучшие места, другие миры, где
быть человеком - не значит мучиться.
В кабинете врача становилось темно. Жена успела записать его на прием
в последний момент, и врач принимал маленького лысеющего человека в самом
конце дня.
- Мистер Коу, - сказал врач, - я выслушал вас и хочу, чтобы вы знали,
что я почти разделяю ваши страхи. - Виллис Коу почувствовал облегчение.
Кто-то хочет ему помочь. Если и не снять с него страшный груз знания, то
хотя бы дать понять, что он не один. - Откровенно говоря, мистер Коу, -
продолжал врач, - я думаю, что у вас серьезный случай. Вы больны и
нуждаетесь в интенсивном лечении. Я поговорю с вашей женой, если хотите,
но мой совет вам - пройти курс лечения в соответствующей клинике...
Виллис Коу закрыл глаза.


Он плотно запер дверь гаража и законопатил щели тряпками. У него не
нашлось достаточно длинного шланга, чтобы провести выхлопные газы прямо в
машину, поэтому он просто открыл окна машины, завел двигатель и оставил
его работать. Он сидел на заднем сидении и пытался читать `Домби и сына`:
Джил однажды сказал, что эта книга должна ему понравиться.
Однако он не мог сосредоточиться на прочитанном и немного погодя
попытался уснуть. Ему хотелось увидеть во сне мир, украденный у него, мир,
который он больше никогда не увидит. Наконец сон охватил его, и во сне он
умер.
Поминки были в `Лесной лужайке`, и на них мало кто пришел. Был
уикэнд. Эстелла плакала, и Харви Ротхаммер поддерживал ее и утешал. Но
через плечо поглядывал на часы: приближался апрель.
Виллиса Коу положили в мягкую землю, и мексиканец с тремя детьми
забросал его почвой чужой планеты. Мексиканец, который мыл посуду в
ресторане, подрабатывал и на кладбище: иначе ему нечем было бы платить за
квартиру.


Многоногий консул приветствовал вернувшегося Виллиса Коу. Коу
перевернулся, посмотрел на консула и увидел над головой ярко-зеленое небо.
- Добро пожаловать назад, Плидо, - сказал консул.
Он выглядел очень печальным.
Плидо, который на далекой планете был Виллисом Коу, встал на ноги и
осмотрелся. Дома.
Но он не мог молча наслаждаться этим моментом.
- Консул... скажите мне... что я сделал такое ужасное?
- Ужасное?! - Консул был ошеломлен. - Мы преклоняемся перед вами,
ваша милость. Ваше имя пользуется большей славой, чем все другие. - В его
словах звучало глубокое почтение.
- Тогда почему меня приговорили жить в страданиях на другой планете?
Почему сослали отсюда на пытку?
Консул покачал головой, его грива развевалась на теплом ветерке.
- Нет, ваша милость, нет! Страдание - это то, что испытываем. Пытки -
вот все, что мы знаем. Только немногие, очень немногие, почитаемые и
любимые расами всей Галактики, могут побывать в том мире. Жизнь там сладка
по сравнению со всеми другими мирами. Вы еще не сориентировались... Все к
вам вернется. И вы поймете.
И Плидо, который в лучшей части своей почти бесконечной, полной боли
жизни был Виллисом Коу, вспомнил. Проходило время, и он вспоминал вечную
печаль, в которой был рожден; он знал, что ему дали редчайшую награду из
тех, что возможны в Галактике - несколько драгоценных лет в мире, где боль
несколько слабее, чем повсюду.
Он вспоминал дождь, и сон, и песок под ногами, и океан, поющий свою
ночную песню, вспоминал ночи, когда он ненавидел Землю.
И теперь ему иногда снятся приятные сны о жизни Виллиса Коу, жизни на
планете радости.


ПРИСЛУШАЙТЕСЬ


Эту историю можно было начать по-разному:
Вначале я собирался так:
Утром во вторник я обнаружил, что перестал существовать. Но подумав
немного, я решил остановиться на следующем:
Это мой страшный рассказ.
Пожалуй, так оно лучше. Но поразмыслив еще какое-то время об этом
(можете _м_н_е_ поверить, теперь у меня есть _ч_е_р_т_о_в_с_к_и_ много
времени для размышлений), я понял, что оба эти варианта страдают излишним
мелодраматизмом и, если я хочу пробудить у слушателей веру, понимание и
все такое, то лучше всего начать с самого начала, рассказать о всем, что
произошло со мной за последнее время вплоть до текущего момента и только
затем уже объявить о моем предложении. Тогда пускай каждый из вас и решит
для себя.
Вы прислушались?


Наверное, во всем виноваты мои гены. Или хромосомы. Так или иначе
комбинация то ли тех, то ли других привела к тому, что на божий свет
появился я - прототип Каспера Милкветоста. В том, что виноваты именно они,
гены то есть, я не сомневаюсь. Так вот. Год назад, одним мартовским утром
- кажется, это был вторник - я проснулся и понял, что во мне что-то
изменилось. Мне сорок семь лет, я уже начал лысеть, зрение у меня пока еще
хорошее и очки я надеваю только для чтения. У меня своя отдельная спальня,
у жены Альмы тоже; сплю я всегда в длинной пижаме, в основном из-за того,
что имею привычку быстро простужаться.
У меня всего одна особенность - моя фамилия. Меня зовут Винсоки.
Альберт Винсоки.
Ну, знаете, как в той известной песенке...
`Вкалывай, Винсоки. Ты сможешь победить, Винсоки, только если будешь
вкалывать...` В свое время меня все время дразнили по этому поводу, но
из-за своего мягкого характера я никогда не обижался, и вместо того, чтобы
возненавидеть ее всем сердцем, сделал своего рода собственным гимном.
Поэтому, если я что-то и насвистываю, то только ее.
В общем так...
В то утро я проснулся, как обычно встал и быстро оделся. Было слишком
холодно, чтобы принимать душ, поэтому я просто слегка сполоснул водой лицо
и руки. Когда я спускался вниз по лестнице, персидская кошка моей жены -
Жашу - прошмыгнула мимо меня. Жашу-кошка с характером и никогда раньше не
относилась ко мне с пренебрежением. Хотя, надо сказать животное было
сообразительным и умела делать вид, что оно меня не замечает. Но в то
памятное утро она просто проскользнула между моих ног, даже ни мяукнув,
более того - даже не фыркнув. Это было довольно необычно, но, впрочем,
ничего сверхъестественного.
Это было только начало, первая демонстрация того, что мне было
уготованно.
Я вошел в комнату и увидел, как Альма кладет на ручку софы свежую
газету. Она это исправно делает уже двадцать семь лет. Я подобрал ее,
проходя мимо, и направился в столовую.
Там меня ждал традиционный стакан апельсинового сока. Рядом на кухне
была слышна возня жены. По-обыкновению она что-то ворчала вполголоса.
Боюсь, это одна из самых неприятных привычек моей жены. В душе она добрая,
любящая женщина, но почему-то всегда ворчит, если раздражена. Никакой
брани, побойтесь бога, но на грани с непристойностью, так что все эти
бу-бу-бу изрядно надоедают. И она скорее всего _з_н_а_е_т_, что я это
терпеть не могу, а может и нет, я не уверен. Но не думаю, что Альму особо
волнует, нравится мне это или нет.
В общем, она была не в настроении, поэтому я просто крикнул ей: -
Дорогая, я уже встал и сижу внизу. Доброе утро, - и спокойно продолжил
читать газету, время от времени попивая сок. Все, как обычно.
В газете по-обыкновению была одна чепуха, ну а у апельсинового сока
вкус всегда один и тот же, так ведь?
За этим делом прошло несколько минут, но Альма так и не прекратила
свое нытье. Наоборот, ворчанье стало громче и раздраженнее, в нем
чувствовалась досада.
- Ну куда он запропастился? Ведь ему хорошо _и_з_в_е_с_т_н_о_, что я
не люблю тянуть перед завтраком! Вот посмотрите-ка... яйца уже совсем
крутые. Куда он мог деться?
И так без конца. Я уже несколько раз звал ее: `Альма, прекрати,
пожалуйста, я уже здесь. Внизу я, неужели не понятно?!` Но она и не думала
останавливаться.
Это кончилось тем, что она пронеслась мимо меня и ворвалась в
гостиную. Мне было все хорошо слышно: она стоит возле самой лестницы, рука
на перилах, одна нога уже стоит на первой ступеньке и крик, обращенный в
пустоту - `Альберт! Ты думаешь спускаться? Ты, что, в ванной опять
застрял? У тебя опять неприятности с почками? Может, тебе нужна помощь?`
Ладно, это уже слишком. Я отложил в сторону салфетку и решительно
поднялся из-за стола. Подойдя к ней сзади, я сказал как можно вежливее:
- Альма, какая муха тебя укусила? Я уже давно здесь.
Никакой реакции.
Крики не прекращались еще некоторое время, затем она устремилась
наверх. Я опустился на ступеньку-у меня появилась уверенность, что Альма
то ли свихнулась с ума, то ли одно из двух. После 27 лет счастливой
семейной жизни у моей жены поехала крыша. Ну, и как вам это нравиться?
Я не знал, что мне делать. Я был в полном недоумении. Подумав, я
решил, что лучше всего позвонить доктору Хэйршоу. Подошел к телефону,
набрал его номер. После трех гудков на том конце подняли трубку.
- Вас слушают.
Я почему-то всегда чувствовал себя виноватым, когда звонил ему,
неважно в какое время дня - тон его голоса всегда пугал меня. Но на этот я
чувствовал себя особенно неловко - в его сухом голосе было слышно
недовольствие. Тем более я только что разбудил его.
- Извините, что поднял вас так рано, доктор, - скороговоркой начал я.
- Это Альберт Винсо...
Он прервал меня:
- Алло? Алло?
Я повторил.
- Здравствуйте, господин доктор. Это Аль...
- Алло! Вас не слышно. Кто говорит?
Я не знал, что еще сказать. Наверное, у него плохая слышимость.
Поэтому я закричал изо всех сил: - Доктор, это...
- Черт! - выругался он и положил трубку.
Какое-то время я так и стоял, судорожно сжимая в руках трубку и с
ужасом ощущая, как на моем лице появляется выражение полного
замешательства. Может сегодня у всех пропал слух? Я уже было собрался
набрать его номер еще раз, когда на лестнице вновь появилась Альма. Она
громко разговаривала сама с собой.
- Ну и куда он мог деться? Только не говорите мне, что он оделся и
ушел, так и не позавтракав. Ну и ладно, черт с ним, мне будет только
меньше хлопот.
И она спокойно прошла мимо меня, глядя точно _с_к_в_о_з_ь_ меня, и
направилась на кухню. Я в сердцах швырнул трубку и последовал за ней. Ну
это уже слишком! За последние несколько лет Альма не раз начинала не
замечать меня, иногда даже игнорировать: я ей что-то говорю, а она не
слышит, я к ней прикасаюсь, а она никак не реагирует. В последнее время
это происходило все чаще и чаще. Но это уже слишком!
На кухне я стал у нее за спиной. Она не повернулась и продолжила
чистить сковородку от остатков яичницы. Тогда я изо всех сил прокричал ее
имя. Она не повернулась, даже не прекратила насвистывать.
Я выхватил у нее из рук сковородку и с силой треснул ей по плите
(довольно необычный для меня поступок, но думаю вы понимаете, насколько
необычна была и эта ситуация). Она даже не вздрогнула, только подошла к
холодильнику и вынула из-под морозильника стопку подносов. Затем
выключила, чтобы его разморозить.
Для меня это было последней каплей. Я бросил сковородку на пол и
поплелся прочь из комнаты. Я весь вспотел и был злой как черт. Что это за
шутки? Ладно, пускай она не хочет готовить мне завтрак; я это переживу. Но
почему нельзя просто сказать об этом? К чему устраивать подобные сцены?!
Я набросил пальто, подхватил шляпу и вышел на улицу, со всей дури
хлопнув дверью.
Достав из кармана часы, я увидел, что мне я давно уже должен сидеть в
автобусе, который должен везти меня на работу. Мой бюджет не рассчитан на
непредвиденные расходы, но я решил все-таки взять такси. Сейчас мне это
казалось необходимым, так что я прошел мимо автобусной остановки и стал
голосовать проезжающим машинам. Как вы уже могли догадаться, такси возле
меня не останавливались. Мне было видно, что они свободны, но почему
водители решали не останавливаться? Может у них у всех поголовно смена
кончилась? Мне это показалось наиболее вероятным, но когда и последующие
восемь, не останавливаясь, пронеслись мимо, я понял, что здесь что-то не
так.
Но до меня еще не дошло. Быстро поняв, что здесь мне ничего не
светит, я решил все-таки ехать на автобусе. На остановке стояла молодая
девушка в облегающей юбке и смешной шляпке. Придав своему лицу довольно
кроткое выражение, я спросил ее.
- Никак не могу поймать такси. Может вы знаете, что сегодня с этими
водителями?
Она не обратила на меня ни малейшего внимания. В смысле, она даже не
повернулась, не говоря уже о том, чтобы ответить или хотя бы кивнуть.
Можно подумать, меня здесь вообще нет.
В эту минуту как раз подошел автобус и у меня не осталось времени
думать об этом. Девушка уже вошла внутрь. Я ступил на подножку и был уже
почти внутри, когда двери со скрипом захлопнулись, прищемив при этом полу
моего плаща.
- Эй! У меня плащ застрял! - закричал я, но водитель не обратил на
меня внимания. Он наблюдал за девушкой через зеркало заднего обзора, а
когда та уселась на свободное место, начал насвистывать. В автобусе было
полно людей, так что я не хотел выглядеть идиотом, и поэтому просто
подался вперед и дернул его за штанину. Никакой реакции.
Вот тогда у меня появилось первое серьезное беспокойство.
Я с силой выдернул застрявший кусок плащ и меня охватила такая
ярость, что в отместку решил заставить его _п_о_п_р_о_с_и_т_ь_ об оплате
за проезд. Я двинулся вглубь салона, ожидая услышать в любой момент его
окрик: `Эй, вы, мистер. По-моему, вы забыли заплатить за проезд.` На что у
меня уже был готов ответ: `Я заплачу, но о вашем поведении узнают в
руководстве вашей компании!`
Но я был лишен и этого удовольствия - он как ни в чем не бывало
продолжал рулить и ни разу не посмотрел в мою сторону. Я подумал - и эта
мысль только разозлила меня - если он пытается оскорбить меня, то что
здесь, черт возьми, вообще твориться? О, извините меня, но именно так я
подумал. Надеюсь, вы простите меня за богохульство, но я хочу, чтобы вы
знали всю правду о произошедшем.
Вы прислушались?


Я с трудом протолкался между раздраженным мужчиной в тирольской шляпе
и хохочущими старшеклассницами. Затем, выходя на своей остановке, я вовсю
толкался, шевелил плечами и всюду совал свои локти - в общем делал все
возможное, чтобы меня заметили. Но никто даже не взглянул, не обратил на
меня внимание. Я даже - теперь мне просто стыдно думать об этом - хлопнул
одну из девушек по... э... спине в надежде, что хоть это заставит ее
повернуться в мою сторону. Но она даже не изменила тона и продолжила
рассказывать о каком-то парне, который уехал куда-то далеко, в общем
что-то в этом роде.
Думаю, вы понимаете, что это расстроило меня больше всего.
Я вошел в здание, где размещается наша фирма. Лифтер спал - ну, не то
чтобы буквально, но сидящий в своей кабинке Вольфганг (его действительно
так зовут, хотя он совсем не немец; вот досада!) всегда кажется спящим. Я
тряс его, строил рожицы, а когда и это не помогло хлопнул его ладонью по
уху, но он так и не переменил своей позы на маленькой табуретке:
облокотился о стену, глаза закрыты. В конце концов, разъярившись, я
вытащил его в вестибюль и запустил лифт самостоятельно. Только тут я
понял, что меня охватила неведомая болезнь и я стал невидимым во всех
отношениях.
Это казалось невозможным - ведь даже если я превратился в невидимку,
люди все-равно чувствуют, как их хлопают по заду, дают пинка или воруют у
них лифты. Но, к сожалению, похоже, все обстояло именно так.
К этому времени я был в полном замешательстве; все это было так
необычно и, пожалуй, немного странновато. Открывающиеся передо мной
безграничные возможности одновременно возбуждали и опьяняли меня. Видения,
полные кинозвезд и несметных богатств проносились у меня перед глазами.
И так же быстро исчезали.
Какой смысл в красивых девушках и богатствах, если некому рассказать
о них? Даже этим самым девушками. Так что мысль стать величайшим в истории
грабителем банков меня не привлекла и я заставил себя отказаться - если
так можно сказать - от подобного соблазна.
Я вышел из лифта на 26-м этаже и, пройдя через холл, оказался у
дверей своей конторы. На ней было написано тоже самое, что всегда было в
течении последних 27 лет:

РЭЙМЗ И КЛОС
ПРОДАЖА БРИЛЛИАНТОВЫХ УКРАШЕНИЙ

Я толкнул дверь и на секунду у меня все замерло внутри: мне пришло в
голову - а вдруг это все просто колоссальная мистификация. Мне вдруг
показалось, что Фритц Клос, огромный, пунцевощекий Фритц с маленькой
родинкой возле губ, сейчас закричит на меня.
`Винсоки! Ты болван! Сколько раз тебе говорить, если они возвращают
их вскрытыми, хорошо перевязывай их веревкой! На полу валяются сотни тысяч
долларов и достаточно уборщику заметить... Ты слабоумный кретин!`
Но он не закричал на меня. О, да, он кричал; и в этом не было ничего
удивительного. Клос и Джордж Рэймз никогда не разговаривали со мной... и
даже не утруждали себя кричать на меня. Они знали, что я выполняю свою
работу, точнее выполнял раньше все 27 лет, порядочно и добросовестно, так
что для них я уже стал частью интерьера. Крик тоже был неотъемлемой частью
этого кабинета.
Клос действительно кричал, но его крик предназначался пустоте,
воздуху, а не мне. В конце концов как он _м_о_г_ кричать на меня. Меня
ведь здесь уже не было?
Он опустился на колени и начал собирать маленькие, еще
неотполированные изумруды, которые разлетелись по комнате, и когда собрал
все, лег на живот, не побоявшись запачкать свою жилетку и заглянул под мою
скамейку.
Убедившись, что там ничего нет, он поднялся, поправил жилетку и...
ушел. Он был уверен, что я на работе. Или для него меня просто не
существовало. Сложно сказать, но в любом случае меня здесь не было.
Вообще.
Я развернулся и направился в холл.
Лифт был уже занят.
Мне не скоро удастся спуститься в вестибюль.
Ни одна машина не остановиться по моему зову.
Мне придется ждать, пока кому-нибудь с этого этажа не понадобиться
вниз.
Вот тогда весь ужас происходящего обрушился на меня.
Как непривычно...
Я оказывается провел такую незаметную жизнь. Я незаметно женился, жил
незаметно и теперь даже на мою смерть никто не обратит внимания. Я
оказался лишен даже этого. Меня задули как свечу. Как, почему и когда - не
имеет значения. У меня украли торжественность даже этого момента, который
я всегда и по праву считал своим. Он принадлежал мне и был неизбежен как
налоги. Но я оказался лишен даже этого. Я стал тенью... призраком в
материальном мире. И впервые в жизни все эти сдерживаемые разочарования, о
которых я даже и не подозревал, вырвались наружу. Я был потрясен, все мое
тело пробирала волна ужаса, но вместо того, чтобы зарыдать... я не
плакал...
Я ударил кого-то. Ударил так сильно, как только мог. Это произошло
уже в лифте. Размахнувшись, я нанес удар в лицо и почувствовал, как у него
в носу что-то треснуло и темная кровь потекла по лицу. Костяшки моих
пальцев горели от боли, но я ударил его снова, ударил так, что рука
заскользила по крови. Я пытался так отомстить им за то, что меня назвали
Альберт Винсоки, за то, что меня лишили права на смерть. Вот уж сделали
совсем незаметным. Я никогда никого не трогал, на меня редко обращали
внимание и когда я наконец умру, никто не будет печалиться по мне, никто
не заметит меня, и я понял, насколько же я одинок... Как меня ограбили!
Я нанес третий удар и сломал ему нос.
Он даже не заметил этого.
Он вышел из лифта, лицо все в крови, и даже не скривился от боли.
Вот _т_о_г_д_а_ я заплакал.
И плакал я долго. Лифт ездил вверх-вниз, выходили и заходили люди, но
никто не слышал моих всхлипываний.
Наконец я оказался на улице и бродил по городу, пока не стемнело.


Две недели могут пролететь незаметно.
Если вы влюблены. Если вы богаты и ищите приключений. Если у вас нет
забот и ждут одни развлечения. Если вы здоровы, а мир прекрасен, полон
жизни и манит вас. Две недели могут пролететь незаметно.
Две недели. Эти две недели были самыми долгими в моей жизни.
Спросите, почему? Для меня они были подобны аду. Одиночество. Полностью,
совершенно, до боли один посреди толпы. В сердце неонового города я стоял
посреди улицы и кричал на прохожих. Я был полностью истощен. Я был на
грани.
Две недели я гулял, спал, где хотел: в парках на скамейке, на
роскошном свадебном ложе в `Уолдорфе`, на кровати у себя дома; и ел, где
хотел и что хотел. Не стоит называть это воровством, когда я был не
голоден, то ничего не трогал. И все это время я не мог избавиться от
ощущения полного истощения.
Несколько раз я наведывался домой, но как оказалось я Альме был
теперь не нужен. Да-да, вообще. Никогда бы не подумал, что она еще
способна на это, особенно при том весе, который она успела набрать за
последние пару лет... но ОН действительно появился.
Джордж Рэймз. Мой начальник. Точнее, мой бывший начальник... поправил
я себя.
Так что теперь я не чувствовал себя обязанным перед домом и женой.
У Альмы был дом, была Жашу. Как оказалось, у нее есть и Джордж Рэймз.
Вот толстый гамбургер!
К концу второй недели я чувствовал себя полностью разбитым. Грязный,
небритый - кого это теперь волнует? Кто меня может увидеть... и кого бы
это волновало, если бы кого-то это вообще могло волновать!
На смену первоначальной враждебности пришел более конкретно
выраженный антагонизм по отношению ко всем окружающим. Я стал пинать
ничего не подозревающим прохожим, проходящим мимо меня, хотя меня это и
тревожило. Я бил женщин и шлепал детей... Мне были безразличны их стоны и
крики. Что их боль по сравнению с _м_о_е_й_ болью - особенно если
учитывать, что никто из них не издал ни звука. Ведь именно этого я и
хотел. Я действительно страстно желал добиться крика или стона хотя бы у
кого-нибудь из них, проявления боли, своеобразного доказательства того,
что я по крайней мере еще существую.
Но я так ничего и не добился. Ни звука.
Две недели? Кошмар! Потерянный рай!
Прошло уже чуть больше двух недель, и я более-менее обосновался в
холле `Сэйнт-Морица`. Лежу я там на тахте: на глаза надвинута шляпа,
которую я одолжил у какого-то прохожего, как мною опять овладело животное
желание бить всех подряд. Я опустил ноги на пол и отодвинул шляпу назад.
Мне на глаза попался мужчина в свободном плаще, облокотившийся на
сигаретный аппарат. Он читал газету и время от времени посмеивался. `Ах
ты, молокосос, подумал я, какого _ч_е_р_т_а_ ты здесь смеешься?
Меня это так разозлило, что я поднялся на ноги и ринулся на него.
Увидев, как я на него лечу, он отступил в сторону. Конечно, я ожидал, что
он не прервет чтение даже когда я обрушусь на него, поэтому подобное
движение застало меня врасплох. Я врезался корпусом в сигаретный ящик, да
так, что у меня дыхание перехватило.
- Нехорошо, малыш, - стал укорять меня мужчина в плаще, водя у меня
перед носом своим тощим пальцем, - разве можно так некультурно себя вести?
Пытаться ударить человека, который тебя даже не видит?
Он схватил меня за воротник и ремень и бросил через весь холл. Я
пролетел сквозь стопку почтовых открыток и приземлился на живот. Проехав
по полированному полу, я хорошенько стукнулся об вертящуюся дверь, но боли
даже не почувствовал. Я расселся на полу и смотрел на него широко
открытыми глазами. Он стоял, руки на поясе, и во всю смеялся. Я не мог
выдавить ни единого звука.
- Что, мух ловишь, приятель?
Я был настолько удивлен, что и после этого мой рот остался открытым.
- В-вы _в_и_д_и_т_е_ меня! - закричал я. - Вы можете меня
в_и_д_е_т_ь_!
Он жалостливо посмотрел на меня и фыркнул.
- А почему бы и нет, - он уже было стал удаляться, но остановился и
бросил через плечо. - Не думаешь же ты, что я один из них? - он показал
пальцем в сторону людей, снующих по холлу.
Мне это никогда даже не приходило в голову.
Я был уверен, что я один такой.
Но это не так, ведь передо был этот тип!
Я ни на секунду не усомнился, что он просто может видеть меня, а так
ничем не отличается от остальных. С той самой секунды, как он тут так
отделал меня, было ясно, что с ним произошло тоже самое, что и со мной. Но
почему-то он относился к этому гораздо спокойнее. Можно подумать, это
просто какая-то вечеринка и он играет здесь роль хозяина.
Он уже направился в какую-то другую сторону.
Я бросился за ним в ту секунду, когда он нажал кнопку вызова лифта и
успел еще удивиться, зачем он это делает. По своему опыту я знал, что если
там сидит лифтер, ничего не будет.
- Эй! Одну минутку...
Появился лифт, там сидел какой-то старик в мешковатых штанах.
- Я был на шестом, мистер Джим. Спустился сразу же по вашему вызову,
- сказал он и улыбнулся мужчине в плаще, которого звали Джимом.
Тот похлопал его по плечу.
- Спасибо, Денни. Мне наверх, в мой номер.
Я направился к ним, но Джим слегка толкнул старика локтем и кивнул в
мою сторону с заметной неприязнью.
- Вверх, Денни, - сказал он.
Двери лифта начали закрываться. Я едва успел подбежать к ним.
- Эй, подождите. Меня зовут Винсоки. Альберт Винсоки, как в той
песенке, ну знаете: `Вкалывай, Вин...`
Двери чуть не прищемили мне нос.
Я был на грани безумия. Единственный человек (не единственный, понял
я потом), который мог меня видеть и я потерял его... Теперь можно искать
сколько угодно и никогда никого больше не встретить.
Я был в такой ярости, что чуть не проморгал самый легкий способ найти
их. Взглянул на счетчик этажей: стрелка двигалась вверх, вверх, вверх,
пока не остановилась на десятом этаже. Я подождал, пока второй лифт не
опуститься вниз - там, где лифтер не мог видеть меня - вышвырнул оттуда
оператора... и поехал наверх.


Мне пришлось облазить почти весь этаж, все коридоры, пока я наконец
не услышал, как за очередной дверью кто-то разговаривал со стариком.
Я хорошо все слышал.
- Новенький какой-то, Денни. Грубиян, совершенно ничтожная форма
низшей жизни.
Тот ответил:
- Да, мистер Джим, мне так нравиться слушать все, что вы говорите. А
то сейчас все такие умники. Мне действительно было очень тоскливо, пока я
вас не встретил.
- Да, Денни, я знаю.
Лично я никогда не слышал более снисходительного тона.
Я понимал, что они не откроют дверь, поэтому отправился но поиски
горничной. Кольцо со всеми ключами лежало у нее в кармане в переднике и
она даже не заметила, как я снял необходимый мне ключ. Я вернулся к двери
и остановился перед ней в раздумьи.
У меня появилась мысль и я бросился бегом назад к лифту. Спустившись
на первый этаж, я забрался в кабинку, где оформляли счета и держали все
наличные. То, что мне было нужно я нашел в нижнем ящике кассы. Сунув это в
карман плаща, я вернулся наверх.
Оказавшись перед дверью, я почувствовал растущее колебание. Но мне
была хорошо слышна их болтовня. Дверь я открыл отмычкой горничной.
Когда двери распахнулись, тот, кого звали Джимом, вскочил с кровати и
уставился на меня.
- Что вам здесь надо? Убирайтесь от сюда к черту, пока я сам вас не
выкинул!
И стал выжидающе на меня глядеть.
Я вытащил из кармана то, что взял в кассе и направил эту штуку на
него.
- Сядьте и успокойтесь, мистер Джим. Тогда и проблем у вас не будет.
Он поднял руки - получилось очень мелодраматично - и, едва
переставляя ноги, стал отходить, пока не уперся в кровать, куда и
приземлился.
- Да нет, руки можете опустить, - сказал я. - А то это напоминает
плохой детектив. - Его руки самопроизвольно упали вниз.
Денни взглянул на меня.
- Что ему нужно, мистер Джим?
- Не знаю, Денни, не знаю, - медленно и задумчиво произнес тот. Его
взгляд был сосредоточен но стволе револьвера в моих руках. В глазах застыл
страх.
Оказалось, что я дрожу. Я старался держать пистолет ровно, но у меня
ничего не получалось и он ходил из стороны в сторону и возникало ощущение,
что я нахожусь в центре торнадо.
- Нервы шалят, - сказал я частично для того, чтобы они заметили это,
если еще не успели, и частично, чтобы убедить себя, что хозяин положения
здесь все-таки я. - Не делайте глупостей и хуже не будет.
Мистер Джим сидел совершенно неподвижно, руки лежали на коленях.
- За последние две недели я не раз был близок к безумию. Никто меня
не видит, не слышит, не замечает, даже моя жена. И так все две недели.
Можно подумать, я уже мертв... и тут я встречаю вас. С вами двумя
произошло тоже самое, что и со мной. И я хочу знать, в чем дело. Что
именно произошло со мной?
Денни посмотрел на мистера Джима, затем на меня.
- Он, что, совсем, мистер Джим? Может врезать ему пару раз, мистер
Джим?
Старик никогда не решиться на это.
Надо отдать должное, Джим понял это.
- Нет, Денни. Сиди спокойно. Ему просто нужна информация. Думаю,
будет справедливо поделиться с ним тем, что мы знаем, - он посмотрел на
меня; его лицо было похоже на выжатую губку.
- Меня зовут Тремпсон, мистер... э... как-вы-там-сказали-вас-зовут?
- Я еще не представлялся, но вообще-то - Винсоки. Альберт Винсоки.
Как в песне.
- Да, мистер Винсоки, - к мистеру Джиму вернулось самообладание и та
же презрительная усмешка, когда он увидел, что я в чем-то завишу от него.
- О причине вашей нынешней незаметности - все-таки вас нельзя считать
бестелесным, знаете ли... вы можете нажать на курок и убить меня, вас
может задавить грузовик - все это довольно сложно. Боюсь, что не смогу
дать вам научных объяснений и вряд ли вообще кто-нибудь сможет. Попробуем
так...
Он закинул ногу за ногу и я тут же опять поднял револьвер. Он как ни
в чем не бывало продолжил.
- В нашем мире появились силы, мистер Винсоки, которые стараются
незаметно сделать нас всех совершенно одинаковыми. Силы, которые пытаются
сокрушить и обезличить нас. Ведь признайтесь, вы идете по улице и не
замечаете лиц, правда? Вы безлики - сидите ли вы в кинотеатре или

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ




Россия

Док. 115655
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 2


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``