В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
В ПОГОНЕ ЗА УТРОМ Назад
В ПОГОНЕ ЗА УТРОМ

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Майкл Скотт РОЭН

В ПОГОНЕ ЗА УТРОМ


1

Я резко нажал на тормоз и остановился; машина, шедшая впереди,
промчалась через перекресток как раз в ту минуту, когда сменился свет. Я
сидел, ругая себя, и следил за тем, как исчезали в сгущавшемся сумраке
задние фары, а за ними устремлялись вдаль бесконечные движущиеся ряды.
Идиот, сидевший сзади в шикарной спортивной машине немецкой марки,
просигналил, но я был слишком раздражен, чтобы обращать на него внимание.
Перед тем, как сменился свет, у меня было время - полсекунды, я мог
утопить педаль газа до пола и прорваться. Я был достаточно близко к
светофору, чтобы проскочить, но эта развязка была сложной, запутанной, да
и видимость во все четыре стороны была паршивая. Достаточно было найтись
кому-нибудь столь же нетерпеливому, как я, и... Черт бы побрал, я же
заботился о безопасности! Но в этом ведь был весь я, не так ли? Надежный
водитель, надежная машина, надежная работа, жизнь без опасностей и
приключений...
Тогда почему я так разъярился? На работе у меня был не тот день,
чтобы взвыть окончательно, да такие дни вообще выпадали редко. И вдруг я
по-глупому пожелал, чтобы так оно и было, чтобы у меня был повод, от чего
взвыть, с чем побороться, чтобы придать жизни какую-то изюминку. Я поднял
глаза к небу и вдруг сразу позабыл все свое раздражение. Солнце уже зашло,
оставив землю во мраке, но в сгущавшихся тучах оно все еще освещало новый
пейзаж - какое-то редкое, фантастическое побережье на закате: покатые
холмы, глубокие заливы, полосу прибрежных отмелей, бесконечные архипелаги
островов в тихих рукавах из расплавленного золота. Из-за пологого склона,
по которому уходила дорога, этот пейзаж казался еще более убедительным -
словно я смотрел вниз с крутого холма на настоящую дельту. Если не считать
того, что настоящая дельта была гораздо менее живописной: плоский, мрачный
промышленный речной берег был засорен сначала во время бума судов и
кораблестроения, а затем - еще раз, когда начался спад. Товары, с которыми
я имел дело, через эти доки теперь не проходили; доки казались настолько
же мертвыми, насколько живым казался небесный пейзаж.
Дикое разноголосье гудков оторвало меня от грез. Свет опять сменился,
и я задерживал очередь. С некоторой долей злорадства я дал полный газ и
так быстро промчался через перекресток, что оставил блестящего мерзавца
стоять позади меня. Однако здесь круговое движение переходило в двухрядку,
и буквально через несколько секунд он догнал меня и, урча, с беспечной
легкостью промчался мимо. Меня охватило желание погнаться за ним, бороться
и биться с ним, как на дуэли, просто ради престижа, но я отказался ему
поддаться. Что со мной происходит? Раньше я всегда испытывал отвращение к
болванам, выкидывавшим номера на переполненных пригородных дорогах, -
такое же отвращение я испытывал и сейчас, раз уж на то пошло. Вопрос о
трусости здесь не стоял - ведь в определенном смысле подвергались риску
жизни других людей. Да и в любом случае мы уже снова возвращались в
пределы нормальной скорости. Мимо меня промчался еще один автомобиль - той
же марки, того же производства и года выпуска, что и мой, даже цвет был
одинаковым. Мне пришлось внимательно посмотреть на него, чтобы убедиться в
том, что машина не моя, и я снова обругал себя. Напряжение сказывалось или
что? Как бы там ни было, сидения в той машине были под леопардовую шкуру,
а на перчаточном ящике кивала собачка. В моей, по крайней мере, ничего
такого не было; а впрочем, с тем же успехом могло и быть - таковы, во
всяком случае, были мои ощущения по отношению к ней и самому себе в тот
момент. Господи, мне тоже следовало бы ездить на `порше`! Или на
чем-нибудь менее пижонистом - `рейндж ровере` или бешеном МГ, на чем-то,
что могло бы разогнать холодную кровь лучше, чем мой опрятный спортивный
автомобиль. Если бы я был действительно птицей высокого полета, как все
утверждали - этаким чудо-мальчиком, мне полагалось бы по меньшей мере
получать от всего этого чуть больше удовольствия, вместо того, чтобы
откладывать всю свою наличность в позолоченную кубышку, в банк и в чуточку
нелегальное золото.
Я остановился у входа - все тот же обычный вход, самый короткий путь
домой. Домой к чему? В моей памяти возникла моя квартира - моя чистенькая,
пустая, тщательно спроектированная дорогостоящая маленькая мансарда, где
становилось все теплее, когда включалось отопление. Мне неожиданно стало
тошно при мысли о том, что надо готовить обед, а перспектива есть
что-нибудь подогретое из морозильника прельщала меня еще меньше. Я резко
переключил передачу, как раз вовремя просигналив о перестроении. Я
намеревался пообедать вне дома, причем не там, где ел обычно. Возможно,
утром я об этом пожалею, но сейчас я собирался найти какое-нибудь более
экзотическое место, пусть даже оно окажется не слишком чистым. На эту
мысль меня навели доки; я припомнил, что там было множество странных
местечек, когда я проезжал там в последний раз - Господи, как же давно это
было! Я тогда был подростком, так что могло быть и десять лет назад. И
ехал я просто на автобусе, выглядывая в окно, по пути куда-то в другое
место. Я был ребенком, когда ступал по этому асфальту в последний раз, в
те времена, когда отец водил меня смотреть, как разгружают суда. Я любил
корабли, но доки иногда казались мне довольно печальными - с сорняками,
прорезавшимися между старыми флагштоками и ржавеющими рельсами кранов.
Даже в ту пору они уже умирали. Я смутно припомнил, что в последнее время
предпринимались попытки восстановить часть доков для обозрения туристов,
как достопримечательность, но как и с каким успехом - это мне не
запомнилось.
Почему я никогда не возвращался сюда? Не было времени: при моей
работе, светской жизни и занятиях спортом, других развлечениях и
честолюбивых планах. Дела всегда отвлекали меня. Я вовсе не ставил себе
целью отказываться от своего пристрастия к бесцельным блужданиям, но, так
уж получилось, что оно прошло. Впрочем, как и многое другое. На самом деле
у меня не было выбора, если я хотел оставаться на гребне и идти вперед. И
все же эти походы в доки, вид всех этих ящиков и контейнеров с загадочными
иностранными ярлыками - они когда-то будили во мне что-то, верно?
Я не могу сказать, что именно они побудили меня заняться моим
ремеслом; свой выбор я продумал очень тщательно, еще в колледже. Но они
добавили что-то, внесли искру жизни, которой недоставало другим
профессиям. Это, конечно, продолжалось недолго. Нельзя было ожидать, что
эта искра выживет в неумолимой рутине, сухом круговороте бланков, счетов и
векселей. Я, правда, не особенно скучал по ней. Взамен появились новые
источники удовлетворения, более реальные. Но сейчас, когда у меня вдруг
появился намек на настрой искать приключений, восставая против рутины,
мысль о доках пробудила во мне ноющее чувство сожаления. Может быть,
именно оно породило это внезапное упорное желание пойти туда пообедать -
стремление снова открыть для себя прежние острые ощущения, былое
вдохновение во всех моих начинаниях. Без него я чувствовал себя довольно
поникшим - почти опустошенным.
Я нахмурился. Нахлынули менее приятные воспоминания - слова,
брошенные мне Джеки много лет назад, во время одной из наших последних
угрюмых ссор. Это было типичным для Джеки: один из безумных образов,
всегда возникавших в ее мозгу, что-то насчет изящных раскрашенных яиц из
Сингапура, красовавшихся на ее каминной полке. О том, что для того, чтобы
приготовить краску, из них высасывали желток. `У тебя бы это хорошо
получилось! Вот чем тебе следовало бы заняться! Высасывать сердцевину,
чтобы раскрашивать шелуху! Красиво и нарядно снаружи, и плевать, что
внутри все пусто! Не будет цыплят - какая разница! Внешний вид - вот что
так дорого твоему сердцу...`
Я фыркнул. Мне не следовало ждать от Джеки, что она сможет видеть
вещи такими, как они есть. И все же... Поворот был где-то неподалеку,
прямо у подножия холма - как же она называлась? Поворот я знал, и название
улицы мне было не нужно, но я увидел его на стене, свернув с кругового
движения. Дунайская улица.
Насколько я помнил, здесь, в округе все названия улиц были такими.
Дунайская улица, Балтийская, Норвежская - они носили названия отдаленных
мест, казавшихся когда-то знакомыми, как родной дом, для живших и
работавших здесь людей, даже если они никогда их в глаза не видели. Именно
оттуда шло их процветание, деньги, которыми оплачивались эти мрачно
возвышавшиеся каменные стены, когда-то производившие впечатление - пока
песчаник был светлым, а ныне - почерневшие от сажи. Сельдь, специи и
древесина, янтарь, меха и шелка - самыми разными и экзотическими товарами
оплачивались булыжники, барабанившие сейчас под моими шинами, еще в те
времена, когда главной улицей города была ухабистая колея, полная грязи и
конского навоза. Названия некоторых маленьких боковых улочек были совсем
загадочными - Серет-стрит, аллея Пенобскот; улица, на которой я, в конце
концов, остановился, называлась улицей Тампере.
Я понадеялся, что название улицы не отражает дурных привычек ее
обитателей [игра слов: Тампере - город в Финляндии, tаmреr - по-английски
`портить, иметь злой умысел и что с машиной ничего не случится; но
сидеть в ней дальше я был уже не в состоянии. Я хотел вести разведку
пешком, вдыхая запах моря, который доносил ветер. Вместо этого я
почувствовал на лице холодные капли дождя, на минуту повернул назад, а
потом посмотрел в небо, и у меня перехватило дыхание. Напротив, над крышей
склада сияли последние лучи великолепного заката, а на фоне этих лучей,
прямые и черные, как деревья зимой, сетью выделялись головки мачт. Но это
были не обычные мачты современных яхт и не гордые радары более крупных
судов; это были мачты корабля с прямым такелажем, причем огромным, какой
можно было встретить у `Победы` или `Катти Сарк` [знаменитые корабли,
отличавшиеся большой парусностью]. В последний раз я видел нечто подобное,
когда проходило ралли Высоких Кораблей, и то по телевизору. Неужели такую
штуку пришвартовали здесь хулиганы-туристы, или это было что-то
действительно древнее? Это надо было увидеть. Я поплотнее запахнул свою
легкую куртку и отправился в путь в густые тени, пролегавшие между далеко
отстоявшими друг от друга уличными фонарями. К черту погоду, к черту все!
Я слегка удивлялся самому себе. Вне всякого сомнения меня обуял дух
восстания.
Часа через полтора я, естественно, горько раскаивался в своем
решении. Мои волосы прилипли к застывшей от ветра голове, насквозь
промокший воротник тер мне шею, и я отчаянно хотел есть. Все странные
местечки, которые мне запомнились, были теперь просто заколоченными дырами
в стенах или убогими маленькими кафе с затертыми щитами рекламных
объявлений и пластиковыми столиками, едва различимыми сквозь закопченное
стекло, - все они были закрыты и, должно быть, закрыты уже годами. Море
было слышно, но я его так и не увидел, не было и следов мачт или других
признаков, которых можно было бы ожидать от места, стремящегося привлечь
внимание туристов. Теперь я был бы счастлив, съев что-нибудь из
приготовленного в микроволновой печи у себя дома, если бы только мне
удалось добраться до своей машины, но, в довершение ко всему, я
заблудился, неправильно повернув где-то среди безликих стен складов, и
сейчас мне уже все казалось чужим. Или просто невидимым - некоторые улицы
либо совсем не освещались, либо освещение на них отказало. И нигде не было
ни души, не раздавалось ни звука, кроме стука моих собственных шагов по
булыжникам и дыхания океана вдали. Я чувствовал себя как потерявшийся
ребенок.
А потом я услышал голоса. Казалось, они раздавались прямо по улице за
углом, и я уже настолько отчаялся, что бросился туда, не сообразив, что
звучали они отнюдь не дружески - скорее это походило на уличную драку. Это
и оказалась уличная драка. В конце улицы находилось море - от неба его
отличало только тусклое поблескивание, но я его почти не заметил. Улицу
освещал единственный фонарь, висевший над полукруглой дверью в помещение
большого склада: дверь была наполовину открыта. А перед дверью на заросшем
сорняком дворе отчаянно боролась кучка людей. Один из них вырвался и,
шатаясь, бросился бежать, и тут я увидел, что остальные трое - все
огромного роста - преследуют его. Один из великанов замахнулся, беглец
увернулся, спотыкаясь среди сорняков и мусора, и я с ужасом увидел блеск
металла в замахнувшемся кулаке и такой же блеск в руках остальных, когда
они стали делать выпады. У всех были ножи, причем длинные: один удар
такого ножа, случись ему попасть в цель, перерезал бы горло жертвы от уха
до уха. Они пришли сюда, чтобы убивать.
Я стоял в ужасе, колеблясь, не в состоянии связать то, чему был
свидетелем, с реальностью, с необходимостью действовать. У меня появилось
безумное желание убежать, зовя полицию; в конце концов, это было их дело,
а вовсе не моя драка. Если бы я не замешкался на том светофоре, я,
наверное, так бы и поступил и, возможно, страдал бы из-за этого. Но что-то
внутри меня - тот дух восстания, пробудившийся во мне, знал правду: я
собирался мчаться не за помощью, это был просто повод удрать, не
ввязываться, обойти по другой стороне улицы. А ведь здесь на карту была
поставлена жизнь, и это было важнее глупых штучек вроде проскакивания на
красный свет - важнее даже, чем вопрос трусости или отваги. Я должен был
помочь... но как?
Я сделал нерешительный шаг вперед. Может, если побежать к ним с
криками, это испугает их; но что, если нет? Я ни разу никого не ударил с
тех пор, как окончил школу, а тут их было трое. Затем в неярком свете мой
взгляд упал на кучу металлических труб, валявшихся на обочине, рядом с
вывеской строителей - остатки разобранных лесов. Они были скользкими от
грязи и дождя, однако рывком, от которого у меня затрещали плечи, я поднял
трубу длиной около семи футов, вскинул ее над головой и побежал по
скользким булыжникам.
Сначала никто из них меня не увидел: жертва поскользнулась и упала, и
все накинулись на него. Я собирался закричать, но сначала из моей глотки
вырвалось дурацкое сдавленное `эй!`, потом на середине звук прервался и
превратился в вопль баньши. Вот тогда уж они меня заметили. И, к моему
ужасу, не удрали, но стали окружать меня все втроем. Повернуть назад было
уже поздно - я замахнулся трубой на одного из них, но промазал чуть не на
милю. Он прыгнул на меня, и в панике я просто схватил его вытянутую руку и
перекинул его через себя. Он с воем повалился на землю, и я увидел, как в
воздух, сверкая, взлетел нож. Другой сделал выпад, отскочил назад, когда я
замахнулся трубой, затем, когда труба прошла мимо, прыгнул снова. Однако
труба была достаточно скользкой, чтобы выскочить у меня из рук; ее кончик
ударил мужчину в живот и повалил навзничь на булыжник. Сам не веря в то,
что творю, я замахнулся на третьего - и моя нога соскользнула на гладких
мокрых булыжниках. Я, совершенно потрясенный, сел на землю. Он зловеще
поднялся на ноги - огромная тень в ореоле света; я заметил оскаленные в
рычании белые зубы и нож, поднявшийся и готовый опуститься вниз.
А потом надо мной что-то блеснуло, по булыжнику застучали ноги, и
тень отступила. Это был человек, на которого они напали, - сутулая
подтянутая фигура с копной рыжевато-каштановых волос, наносившая бешеные
удары вперед, отражая направленные на него неловкие атаки высокого с
легкостью, казалось, без всяких усилий. Неожиданно его руки сделали выпад,
блеснул металл, и раздался жуткий рвущийся звук. На минуту они оказались
на свету, и я увидел длинные разрезы в куртке высокого мужчины и льющуюся
из них кровь. Я с трудом поднялся на ноги, а потом в страхе отпрянул - мне
показалось, что сама темнота набросилась на меня. Я выбросил руку вперед и
почувствовал жгучую боль в предплечье. Я вскрикнул от неожиданной боли, а
потом громче - от гнева, ракетой засвистевшего в моем мозгу. Внезапно
передо мной возникла зловеще ухмылявшаяся, слюнявая физиономия, увенчанная
гребнем из зеленых перьев австралийского попугая, со звякающими массивными
кольцами в ушах. Я с силой врезал по ней здоровой рукой, почувствовал, что
попал, и восторжествовал - но тут взорвалась ракета (во всяком случае,
ощущение было именно такое), и мои зубы щелкнули - с такой силой был
нанесен ответный удар. Я согнулся пополам, держась за голову, не в
состоянии видеть и даже здраво мыслить - от удара мои мозги, казалось,
треснули, как зеркало. Услышал рядом с собой вопль, взрыв шума и стал
ожидать худшего - резкой боли от удара ножом или тупой - от удара
ботинком. Но спина моя ударилась о стену, я выпрямился, радуясь поддержке,
и заставил себя открыть глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как три
тени, спасая свою жизнь, удирают вниз по улице по направлению к морю: один
из них сильно хромал, другой держался за грудь, а третьего они тащили
между собой, его ноги беспомощно волочились по закругленным булыжникам.
Там, где он двигался, появлялся черный след - как след змеи.
Человек, которого они преследовали, сидел скорчившись у стены по
правую руку от меня, у порога. Он держался за ребра и тяжело дышал.
Сначала я подумал, что он ранен, но он поднял голову, и на его тонком,
подвижном лице как ни в чем не бывало появилась улыбка:
- Вот это я называю прийти вовремя! - сказал он и коротко рассмеялся.
- Кто они? - удалось мне прохрипеть.
- Они? Да просто Волки, как всегда. Вылезают, чтобы стащить все, что
не прибито гвоздями, а тут такого добра полным-полно - сам знаешь! - Он
неожиданно поднял глаза. - Эй! Да ты не знаешь, так ведь? Ты не из этой
части города, верно?
Я покачал головой, забыв о полученном мной ударе, и мир растворился в
уколах обжигающей боли. Я зашатался, оглушенный и одурманенный, а он
вскочил и подхватил меня.
- В чем дело? Одного не остановил, да? А-ах... не здешний. - Вопрос,
прозвучавший в его голосе, сменился уверенностью, хотя я даже не ответил.
- Не здешний. Я мог бы и сам догадаться, по тому, как ты вот так ворвался.
- Он прислонил меня к порогу и прощупал мою голову тупыми кончиками
пальцев, вызвав у меня очередной приступ агонии. - Ну, это ничего! -
заключил он с быстротой, которая привела меня в ярость.
- Сами попробуйте, а потом говорите! - прокаркал я, и он снова широко
улыбнулся.
- Без обиды, друг. Просто я рад, что у тебя купол не проломлен, вот и
все. Шишка и немного крови, ничего страшного. А вот твоя рука - это другое
дело.
- Она не так сильно болит...
- А, может быть; но клинок попал в мышцу. Может, он грязный, если не
что похуже. Обожди-ка минутку... - В его руке блеснул клинок, которым он
так успешно пользовался, и я с изумлением увидел, что это не нож, но самый
настоящий меч - какая-то разновидность сабли: он воткнул клинок прямо в
ножны, висевшие у него на поясе, отстегнул от пояса кольцо с огромными
старомодными ключами и одним из них запер за собой дверь склада, не
переставая бормотать про себя: - Ладно, не о чем беспокоиться; я за тобой
присмотрю. Просто обопрись на своего старого приятеля Джипа - вот так!
Всего несколько шагов за угол - обопрись на меня, если хочешь!
Идея казалась безумной - он был такого низкого роста. Однако когда он
поднял меня за здоровую руку, я с изумлением увидел, что он почти одного
роста со мной, а во мне больше шести футов. Просто рядом с остальными он
казался необычайно низким - тогда какого же роста были те трое?
С такого близкого расстояния, однако, он выглядел не столь обычным.
Его лицо было костлявым, с тяжелой челюстью, но черты его были открытыми и
правильными, может, в них было что-то скандинавское, если не считать того,
что выражение их непрерывно менялось, как игра солнечного света. Морщины
появлялись и исчезали, и поэтому трудно было догадаться, каков его
возраст: может быть, сорок с небольшим, судя по морщинкам вокруг глаз. Под
ними остатки загара сливались с широкой полосой веснушек, проходившей по
его скулам. Его глаза были спокойными, большими и умными. Их взгляд
казался отстраненным и направленным куда-то вдаль, пока я не поймал в них
блеск, выдававший сообразительность и таивший лукавую усмешку. Я редко
сужу о людях по первому впечатлению, особенно о мужчинах, но в этом
человеке было что-то, сразу делавшее его симпатичным. Что было и весьма
удивительным, черт побери, потому что я все равно никак не мог отнести его
к какой-то категории. Симпатия, разумеется, еще не означает доверия, но в
тот момент у меня не было особого выбора.
Вместе, как парочка пьяниц, мы, пошатываясь, побрели в конец аллеи,
выходивший на море, но до того, как мы туда добрались, мой старый приятель
Джип, кто бы он там ни был, перевел нас через дорогу и повел по влажной и
зловонной боковой аллейке, которая вывела нас на гораздо более широкую
улицу, похожую на то великое множество улиц, по которым я прошел в тот
вечер. На этой, однако, находилось то, что я искал все это время:
единственное здание, ярко освещенное огнями, в котором можно было
безошибочно угадать пивную или даже приличный ресторан. Закопченные, все в
бриллиантовых каплях дождя, окна сияли теплым золотым светом между
ставнями, а над ними здание, выкрашенное яркой краской (это было видно
даже в тусклом свете мерцающих фонарей внизу, на стене) украшала вывеска.
В холодном воздухе в голове у меня стало проясняться, и я уставился на
него как зачарованный. Это, должно быть, и было одно из странных,
особенных местечек. На вывеске была надпись крупными буквами, красным по
белому: `ТАВЕРНА ИЛЛИРИКО`, а под ней - `Иллирийская таверна - старинные
деликатесы - Дравич Мирко, проп.`. На доске над дверью я увидел надпись
`Таvеrnе Illiriquе`, `Illirisсhеs Gаstbоf`, повторявшуюся на всех языках,
которые я знал, и многократно - на языках, мне неизвестных.
- Проходи, здесь мы тебя подлечим! - жизнерадостно сообщил Джип и
прибавил еще что-то, но я не был уверен, что правильно расслышал.
- Что вы сказали?
- Я сказал, недурное местечко, если держаться подальше от морских
слизняков.
Я закрыл глаза:
- Постараюсь. А где они? На полу?
- В меню.
- Господи помилуй!
Это меня добило; пришлось остановиться, и меня вырвало - болезненно и
безрезультатно, а Джип смотрел на меня с сочувственной улыбкой:
- Пустое брюхо? - осведомился он. - Жаль. Хорошая рвота может помочь,
если тебя двинули по черепу. Это как с морской болезнью: раз уж собрался
блевать, набей себе чем-нибудь брюхо, чтобы было что выбрасывать, вот что
я им всегда говорю. Чтоб быть наготове.
- Запомню, - пообещал я, и он коротко рассмеялся.
- Теперь в порядке? Осторожно - тут ступеньки, они все изношенные. -
Джип с грохотом распахнул ногой выцветшую красную дверь: - Хой, Мирко!
Малинка! Катька! - заорал он, втаскивая меня внутрь.
Полчаса назад я бы приветствовал смесь кипучих запахов, врывавшихся с
кухни. Там была сотня таких, названия которых я не знал, и еще парочка
тех, что мне не нравились, но был и запах чеснока, и сладкого перца, и
пива, и жареного лука. Однако теперь от этой смеси мой больной желудок
просто съежился.
- Это ты, что ли, штурман? - раздался хриплый голос изнутри. Затем
последовал звук, словно кто-то подбросил лопатой уголь в печь. - Малинки
нет, так что придется тебе довольствоваться мной.
- У меня тут приятель, Мирко, - крикнул Джип.
- Эй, как тебя зовут? Стивен? Мирко, тут со мной Стив, он помог мне
разделаться с парочкой Волков, да вот пока с ними возился, получил
раз-другой. Нужно что-нибудь, чтобы поставить его на ноги. КАТЬКА! Ты тут
понадобишься! Да притащи свою сумку для ремонта проколов! А теперь,
дружище, садись-ка ты сюда...
Я плюхнулся на деревянную скамью с высокой спинкой, изо всех сил
стараясь не дернуть рукой или головой, и стал оглядывать помещение. Мне
доводилось раньше видеть греческие туристические бары с претензией на
именно такой вид. Теперь я понял, чему они старались подражать. Однако
здесь пучки сухих трав и связки колбас, свисавшие с крюков, окорока в
кулях, огромные куски соленой трески, осьминоги, похожие на
мумифицированные руки, пузатые фляги с вином, снабженные грубыми
этикетками, изображающими танцующих крестьян и какие-то еще, с трудом
распознаваемые силуэты, были не из пластика; их тяжелый аромат наполнял
воздух, а чуть дрожащий свет висевших между ними фонарей странным образом
оживлял их тени. Фонари были настоящими, масляными, чувствовался их запах.
Я бросил взгляд по сторонам и не обнаружил на стенах никаких признаков
выключателей или розеток; кстати, фонари на улице тоже были масляными. Они
освещали строго ограниченный участок, так что яркий свет был только в
центре помещения; столики здесь были пусты, но от менее освещенных
столиков, стоявших в углах, раздавался гул голосов, мужских и женских, и
звон бокалов и столовых приборов.
Передо мной стукнул о стол поднос с бутылью, наполненной бледной
жидкостью, и небольшой узкогорлой фляжкой с той же жидкостью, без стакана.
Коротконогий круглый человек небольшого роста с лицом, напоминавшим
приветливую жабу, наклонился надо мной и прорычал:
- Заведение угощает, дрруг! Всякий, кто дает Волкам по зубам,
оказывает нам услугу! - Он говорил с акцентом, таким же сильным, как запах
специй, витавший в воздухе, - сильным и гортанным. Из затененных глубин
комнаты донеся рокот одобрения, и я с изумлением увидел блеск
поднимающихся бокалов.
- Ты бы видел его, Мирко! - взахлеб рассказывал Джип. - Они свалили
меня, отобрали мой ножичек - и тут появляется он, идет на них с огромным
железным бруском, черт побери! Их трое, он сбивает двоих, а третьему дает
по мозгам прежде, чем я успеваю схватить свой клинок и немного пустить ему
кровь! Пошел на них с голыми руками, право слово, вот просто так и пошел!
Мирко с серьезным видом кивнул:
- Жаль, шшто я не видел. Это очень смело, мой мальчик. А теперь
глотни-ка вот этого, это ведь для питья, веррно? Великолепное срредство!
Я осторожно взял маленькую фляжку и поднес к губам. Как оказалось,
форма фляжки была с секретом: ее содержимое тут же целиком вылилось мне в
глотку. Если хотите знать, какое было ощущение, советую привязать сливу к
ракете и выстрелить ей себе в глотку, причем желательно во время
землетрясения. Я с трудом выдохнул, ожидая, что в воздухе появятся искры,
а Мирко снова наполнил фляжку, пока я еще держал ее в руке. Неожиданно
холод в моей груди смягчился, дрожь прекратилась; я почувствовал пульсацию
крови в жилах, а гулкие удары, отдававшиеся в голове, стали вполне
терпимыми. Я проглотил вторую фляжку и позволил Мирко налить мне третью,
прежде чем поднял бутыль и взглянул на этикетку:
- `Туйка`, - сказал я, неожиданно поняв, что это такое. - Сливовица.
Только раза в три крепче, чем та, что мне доводилось пробовать.
Мирко раскрыл рот в ухмылке, как жаба, готовая в любую минуту поймать
муху.
- Ссливовицца, да, если тебе угодно ее так называть. Настоящщая
горная, лучшая по эту сторону Карпат. Эгей, а вот и Катька!
Я моргнул. Из ароматного полумрака возникла девушка - очень даже
симпатичная. В своем цветистом костюме она вполне вписывалась в интерьер;
она могла сойти с одной из винных этикеток - крестьянская девушка из
книжки с картинками, родом откуда-нибудь с верховий Дуная. Может, и не
совсем крестьянская: вышивка на широкой красной юбке и черном переднике
была чуть-чуть слишком раззолоченная и вычурная, вырез белой блузки над
полной грудью - чуть-чуть низковат и стянут. Ее волосы казались белокурыми
от природы, но лицо под ними было тонким и немного лисьим - строго говоря,
даже не слишком хорошенькими, а глубокие морщины по обе стороны рта
свидетельствовали об опыте, какой не часто приобретают крестьянки. Если
отвлечься от этого удивительного расхождения, самыми лучшими в ее лице
были глаза - огромные, серые и встревоженные.
- Что случилось? - нетерпеливо спросила девушка. Ее голос неожиданно
оказался глубоким, и акцент - менее заметным, чем у Мирко. - Кто ранен,
Джип? Ох... - Прежде, чем кто-либо успел ответить, она бросилась ко мне,
кудахча, как мать-наседка, и ругая остальных за то, что не позвали ее
раньше. Она стащила с меня куртку так быстро и мягко, что я едва
почувствовал ее прикосновение, а пуговицы моей рубашки, казалось, сами
расстегивались, когда ее проворные пальчики порхали вдоль моей груди; она
сняла и рубашку, оставив меня смущенно вздрагивать. Но если кто и наблюдал
за нами, я их видеть не мог, в гуле голосов не произошло никаких
изменений; в любом случае эту девушку - Катьку - казалось, это ничуть не
волновало. Она без обиняков притянула мою голову к себе на грудь, и когда,
пыхтя, появился Мирко с горячей водой, за которой она его посылала, стала
промывать и обследовать мой пульсирующий скальп невероятно чуткими
пальцами, втирая какую-то острую, похожую на водоросли, субстанцию из
горшочка. - Расслабься, - проворковала она. Однако на такой пикантной
подушке сделать это было и трудно, и одновременно слишком легко; в конце
концов, я просто смирился со своим положением и обмяк.
Похоже, ей это было приятно, но я был не очень уверен в этом. Хотя
она была премилым созданием, со своей позиции я не мог не заметить в ней
одной особенности. Запах не был таким уж неприятным, это была не та
обычная вонь, что стоит в раздевалках на кортах для сквоша, но все же он
присутствовал, и ощущался довольно сильно. Это было не хуже, чем могло
быть у наших предков, наших прадедов, или людей, живущих в странах, где
ванны все еще считаются роскошью. Я припомнил, как служащий отдела по
экспорту угля из Восточного блока жаловался, что на его родине девушки
никогда не мылись достаточно из-за постоянной нехватки топлива; он знал, о
чем говорил. Но в нашей просвещенной стране Бьющей Ключом Жизни, где
горячая вода льется из крана, этому не было оправданий, это не было
вызвано необходимостью - вот почему у меня возникло неприятное ощущение. А
может, все-таки было? Я снова бросил взгляд вверх, на лампы. Возможно, они
были не декорацией, нужной для атмосферы; может, здесь и в самом деле не
было электричества и даже газа. В таком случае у девушки могли быть
проблемы с мытьем. Только вот где в наше время может не быть газа или
электричества? Даже мелкие фермы в горной Шотландии получают газ в
баллонах. И потом, как может заведение общественного питания обойти без
этого инспекторов санэпидемстанции?
Под действием сливовицы и прочих событий голова у меня еще слегка
кружилась, подобные мысли бесцельно бродили в ней и уходили в никуда. Но
постепенно я ощутил, что в голове прояснилось, и - чудо из чудес! -
пульсирующая боль почти прошла. Похоже, Катька это почувствовала,
поскольку мягко заставила меня выпрямиться, и осторожные пальцы занялись
моей раненной рукой. Я бросил на нее только один взгляд и тут же отвел
глаза - рука выглядела гораздо хуже, чем я предполагал, - устрашающее
месиво из застывшей крови. Кроме того, я предпочитал смотреть на девушку:
красивая или нет, она была симпатичным созданием. А теперь она прижимала
мою руку к груди, оставив кисть свободно лежать на ее коленях; это весьма
отвлекало. Рядом с нами я слышал разговор Мирко и Джипа, но то, что они
говорили, доходило до меня лишь постепенно.
- Так скажи мне, штурман, как же тогда все случился? Как это такой
прыткий парень, как ты, позволил нескольким шелудивым Волкам свалить тебя?
- Простая небрежность, наверное. Выследили меня до двери и
навалились. По их меркам, это вроде как тонкая хитрость.
- Да. Будем надеяться, что они не набирраются ума. Только из-за чего
весь сырр-борр? Что там такое в этом складе?
- Да все, как обычно, - голос Джипа звучал озадаченно. - Несколько
старых грузов, они там уже месяцами валяются, и вещи с `Искандера` - он
причалил утром, пришел с Запада. Там ничего из ряда вон выходящего. Черный
лотос для Пэтчи, пара толстых шкур морских лошадей, которых прислали от
Мендозы из Те Арахоа на свой страх и риск, а они померли на рынке. Груз
дров на продажу, индиго, перец и кофе из Хай Бразил, пух гагарки -
двадцать тюков! - и несколько тонн сушеного Корня Победителя и Ночного
Глаза для магазинов в Аллее Дамбалла. Ничего такого, что выгодно было бы
спереть, а чтобы вытащить хоть что-то стоящее, нужно больше троих. Там,
правда, действительно был груз рома черного дьявола, пятьдесят больших
бочек, да Дик-Маркитант забрал его меньше чем за четыре часа до того, как
я пришел.
- Может, никто не сказать об этом Волкам, - пропыхтел Мирко.
- Может быть... - эхом отозвался Джип, но по голосу чувствовалось,
что его это не убедило. Я как раз собирался спросить, что означают эти
товары с дикими названиями, когда мое внимание отвлекла Катька - и как
отвлекла! Я дернулся в агонии и едва не опрокинул стол. Ощущение было
таким, словно, осторожно промыв рану, она неожиданно развела ее края,
вонзила в нее зубы и с силой стала отсасывать кровь. Я бросил взгляд вниз
и увидел, что именно это она и сделала. Более того, она продолжала это
делать. Я, дрожа, откинулся назад, не в силах вымолвить ни слова, и увидел
улыбавшегося мне Джипа.
- В ране может быть грязь, ты забыл? Пакостные вещи, клинки Волков,
никогда нельзя знать наверное. А Катькин народ - они справляются с ними
вот так, и могу поручиться, что это срабатывает, уж ты мне поверь. Имей в
виду, там, в своем родном уголке они все вампиры!
Катька подняла глаза и выплюнула мою кровь точно на брюки Джипа,
сшитые из материала, похожего на лоснящуюся кожу. Джип фыркнул и стер
кровь.
- При том, с кем ты водишься, нечего тебе эдак задаваться, штурман!
Сейчас уже не так больно, нет, мой Стефан?
Я умудрился выдавить некое подобие улыбки, а Катька взяла бутыль со
сливовицей и стала промывать рану обжигающим спиртом.
- Если уж быть съеденным, так только тобой, лучшей кандидатуры я бы
не придумал, - выдавил я, и девушка хихикнула.
- Особенно под маринадом? О`кей! Тогда я положу сюда еще немного
бальзама, вот так, и забинтую, и через день-два ты будешь совсем как
новенький - хорошо, да?
Я с силой выдохнул и изобразил полуулыбку. Джип передал мне бутыль,
но я покачал головой:
- Спасибо, но мне достаточно. Надо ехать домой.
- С такой рукой? Думаешь, будешь в порядке? Лучше оставайся-ка ты
здесь на ночь. Попробуй разбойничий бифштекс Мирко с французским жареным
гарниром и полбутылки старого Вара Орсино - от него волосы растут на груди
и чресла наливаются, как свинец, вот так-то! А на потом - покувыркаешься с
Катькой, она тебе покажет чудеса, это уж точно! А ты дашь ему все самое
лучшее, слышишь, девушка, - настоящий моряцкий праздник! Это ведь мое
угощение, верно? Быть бы мне сейчас волчьим мясом, если б не мой старый
дружище Стив...
Я слегка заморгал и украдкой бросил взгляд на Катьку. Похоже,
небрежное `коммерческое` отношение Джипа ее нисколько не взволновало,
скорее, ей это даже польстило.
- Ну-у... - сказал я, и Катька обратила на меня взгляд своих больших
серых глаз. У меня возникло подозрение, что они лишили многих моряков их
покоя, если не что похуже. Тем не менее я потянулся за рубашкой.
- Ты ведь не уходишшь? - обиженно, словно не веря своим глазам,
сказала Катька. По-видимому, это была ее обычная манера поведения, но
сейчас, похоже, она говорила серьезно. Или, может быть, это тоже была
обычная линия поведения? Однако у Джипа и Мирко вид был такой же
потерянный.
- Эй, погоди, - запротестовал Джип, и его старчески молодое лицо
сморщилось. - Я же собирался закатить тебе вечеринку - я твой должник,
забыл? Ты же не можешь уйти, чтоб я чувствовал себя неблагодарной свиньей,
правда? Катька вон тоже разминается. Сядь! Оставайся! Ты среди друзей!
Это последнее слово чуть не убедило меня. Среди друзей - да, я
чувствовал это как никогда в своей жизни. Я заколебался. Передо мной снова
мигал тот же светофор, и всем своим существом я рвался нажать педаль до
отказа и проскочить его - умчаться прочь, вон, в тот призрачный закат, в
погоне за какой-то новой мечтой. Это было каким-то завершением, которого я
не мог и представить, чем-то, что могло заполнить пустую скорлупу...
Но, надевая рубашку, я почувствовал резкую боль в руке, и моя
собственная вязкая кровь облепила ткань вокруг моей кожи. Я ударил по
тормозам. Хватит рваться, во всяком случае, на сегодняшний вечер:
- Я знаю. Извините меня. Может быть, в другой раз, но... мне надо
ехать. Если только я найду свою машину, я припарковал ее на улице Тампере,
не знаю уж, как далеко отсюда.
На какое-то мгновение я испугался, что сейчас они спросят меня, что
такое машина. Однако Джип, хотя он явно был обижен и разочарован, небрежно
бросил:
- О`кей, Стив. Я понимаю. Пусть будет в другой раз. Мне и самому,
наверное, надо бы пойти назад на тот склад. Тампере, точно, это прямо за
этим домом, вперед и за угол, мимо большого старого таможенного склада,
сначала налево, потом направо, еще раз направо и вперед - там в конце ты
ее и увидишь. Понял? Пошли, я покажу тебе дорогу.
- Если это так просто, я сам справлюсь, спасибо. Ты иди занимайся
своими делами. И спасибо - спасибо за ремонт прокола, Катька... и за
выпивку, Мирко... Спасибо вам всем. - Все это прозвучало по-идиотски. Я
нервничал, мне не хотелось обижать этих странных и добрых людей. Мирко
только что-то проворчал, но Катька улыбнулась.
- Хорошо, Стефан. Приходи поскорее, а?
- Да уж, - засмеялся Джип, - пока у меня еще есть бабки.
- Есть или нет, все равно, - спокойно сказала Катька.
Джип повернулся к ней, его костлявая челюсть отвисла; Катька
погрозила ему кулаком, и он снова обернулся ко мне. С минуту он оглядывал
меня сверху вниз, словно заново оценивая:
- Да, ты уж приходи еще. Так или иначе. Пари держу, что придешь. И
вот еще что: если будешь искать меня и не найдешь, спроси Джипа-штурмана,
ладно? Просто Джипа-штурмана. Спрашивай любого, меня все знают. Любого,
ладно? До скорого, Стив. - Он порывисто шагнул вперед и стиснул мою руку с
неожиданной силой: - И спасибо, парень, СПАСИБО!
Я с неохотой остановился у двери и оглянулся назад. На улице,
казалось, было так темно и холодно, и мне не хотелось, чтобы этот хрупкий
очаг жизни и цвета так скоро ушел навсегда. Сколько шансов есть у нас,
чтобы вернуться в мечту? Мирко растворился в тенях. Джип положил голову на
колени Катьке, но смотрела она на меня. Она улыбнулась и медленно вдохнула
воздух. Я взглянул вниз и поднял щеколду. Дверь дважды скрипнула, и я был
изгнан в морской ветер, невероятно холодный и тяжелый от смрада гавани и
последних капель дождя. Я торопливо поднял воротник, а ветер словно в
насмешку хлестал рядом с моими ушами. Булыжники теперь блестели и мерцали

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ



Док. 115605
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 2


Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``