ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Леонид Платов.
Бухта Потаенная

-----------------------------------------------------------------------
`Избранные произведения в двух томах. Том второй`.
М., `Молодая гвардия`, 1980.
ОСR & sреllсhесk by НаrryFаn, 14 Маy 2001
-----------------------------------------------------------------------

Отечество славлю, которое есть,
Но трижды - которое будет.
В.Маяковский

1. ОБГОРЕВШИЙ КУСОК КАРТЫ

Нет, воспоминаний не пишу. Хотя, прослужив на флоте без малого полвека,
мог бы, конечно, вспомнить кое о чем - например, о Порте назначения. И
надо бы!..
Свободное время? Ну, его нашему брату отставнику не занимать стать.
Несколько лет назад я, представьте, даже предпринял такую попытку.
Уселся было за письменный стол, положил справа любимый свой `паркер` с
золотым пером, а перед собой стопу бумаги. И... ничего! Это ведь вам не
рапорт и не докладная записка. Раза два или три, правда, выдавил из себя
на полстранички что-то невыносимо тягучее, а дальше - стоп, будто наскочил
на мель с разгона и плотно сел на ней, не в силах оторваться!
Всегда завидовал в этом отношении нашему знаменитому адмиралу Сенявину.
Не читали его? Вот кто обладал редчайшим даром не только побеждать врага
на море, но и подчинять себе непокорные слова на бумаге!
Между тем мне довелось на днях прочитать мемуары одного
немецко-фашистского подводника, а по прочтении таковых захотелось дать ему
увесистого тумака в печати. Да, связано все с тем же Портом назначения!
Если это вас заинтересовало... Но, чур, ничего не записывать! Просто
слушайте и запоминайте! А ежели по ходу дела возникнут у вас какие-либо
вопросы, то милости прошу - отвечу. Так, понимаете ли, будет мне
свободнее, привычнее. Устный рассказ, беседа! Какое же может быть
сравнение? Что выйдет изо всего этого, поглядим, когда доскажу до конца.
Уговорились?..
Итак, вам сообщили обо мне, что в прошлом я - военный гидрограф.
Правильно. Однако не ищите мое имя на карте советской Арктики. Так уж
получилось, что его нет на ней. Другие наши гидрографы, в частности на
Балтике, были счастливее меня. Бог знает, может, я поскромничал? В 1912
году мне представлялся случай, но...
Есть, видите ли, в советской Арктике место, с коим теснейшим образом
связана моя военно-морская биография и даже, если хотите, выбор
правильного политического пути в октябре 1917 года. Вокруг этого места на
протяжении ряда лет возникали, фигурально выражаясь, вихри событий, и в
них помимо меня втянуто было еще немало людей - от пройдохи купца Абабкова
до восторженного фантазера радиотелеграфиста Валентина Гальченко.
Хотите увидеть на карте это небезынтересное местечко? Прошу вас. Вот
атлас! Искать нужно в бассейне Карского моря, на материковом берегу. Нет,
в Новую Землю не залезайте! Я же сказал: на материковом берегу!
Взгляните правее! Еще правее! Стоп! Это полуостров Ямал! Концом
карандаша вы уперлись в бухту Потаенную. Правильно! Она - моя крестница.
На карте такого масштаба этого, понятно, не видно, но здесь параллельно
берегу протянулась песчаная узкая коса, которая прикрывает с моря вход в
залив, по-местному губу. Вокруг на сотни километров расстилается плоская
низменность, мохово-лишайниковая тундра. Иные географы именуют ее
арктической степью.
Очень давно при необычных обстоятельствах я положил эту губу на карту,
как ни противился мне купец первой гильдии Абабков. Он, понимаете ли,
побывал там раньше меня и очень бы хотел припрятать ее от посторонних
глаз. Но мы с вами еще вернемся к купцу Абабкову...
Я вспомнил о губе вот по какому поводу. Недавно из ФРГ прислали мне
мемуары немецко-фашистского подводника, участника операции `Вундерланд`.
Не слышали о такой? Это закодированное название рейда в Центральную
Арктику в августе 1942 года тяжелого крейсера `Адмирал Шеер`,
сопровождаемого несколькими подводными лодками. По существу, наглый
пиратский набег, который кончился ничем. Хотя с нашей стороны, конечно,
были потери...
Мемуары названы немецко-фашистским подводником напыщенно: `Спуск в
ледяной ад`. Наше Карское море, видите ли, не понравилось этому голубчику,
он сравнивает его с адом, да еще ледяным!
Перелистайте книгу, если хотите. Вы ведь читаете по-немецки? Только
будьте осторожны, не выроните из нее закладочки. Я сделал их специально
для одного моего молодого друга и бывшего сослуживца, который прилетает на
днях в Ленинград - обычно проводит здесь свой отпуск.
Почему большинство закладок в конце книги? Очень просто. Заключительная
глава ее посвящена описанию корабельного десанта в Потаенную. Автор
мемуаров командовал этим десантом.
Несомненно, друга моего заинтересует больше всего именно заключительная
глава. Он получит возможность - довольно редкую для участника тех или иных
событий - еще раз увидеть их в неожиданном ракурсе, с точки зрения врага.
Вы уже наткнулись на карту Порта назначения? Это-то и есть самое
интересное в мемуарах - сюрприз, который я приберегаю к приезду своего
друга.
Снимок карты выполнен безупречно, слов нет! Имейте в виду, что
фотографировать пришлось с клочка бумажки, скомканного, разорванного,
полуобгоревшего. Приглядитесь получше: у этого края извилистая кайма
особенно черна! Чудо, что карта вообще уцелела на пожарище.
Совершенно верно: уцелел только правый ее угол - там, где название,
выведенное старательным круглым почерком: `Порт назначения`, а также часть
приморского города с набережной, площадями и прямыми, вытянутыми, как по
ниточке, улицами.
Вся левая сторона карты не сохранилась. Между тем на ней изображены
были подходы к порту, причалы, доки и песчаная коса с дамбой - то есть как
раз то, что больше всего интересовало гитлеровцев.
Да, эскиз! Конечно, эскиз, вдобавок выполненный карандашом! Командир
немецкого десанта, в руки которого попал полуобгоревший обрывок карты,
правильно воспринял это лишь как эскиз. Он посчитал, что порт и город
перерисованы кем-то с настоящей штабной карты.
А! Вам бросилось в глаза отсутствие меридианов и параллелей? Именно
так! Координаты Порта назначения не указаны. В этом-то, как говорится, и
загвоздка!
До самого последнего времени я ошибочно полагал, что карта пропала
безвозвратно, превращена вместе с деревянными постройками в пепел. Как
видите, нет! Неожиданно, спустя много лет, я ее обнаружил. И где? На
страницах книги, принадлежащей перу фашиста. Не парадоксально ли это? Но в
дальнейшем вы убедитесь: все, что связано с губой Потаенной, неожиданно и
парадоксально.
Вы улыбнулись? Да, мемуарист иногда позволял себе лирические
отступления. Наверное, прочли абзац, где написано о крымских яблоках? Как
там у него, позвольте-ка книгу:
`Мой приятель, тоже подводник, писал мне, что в Севастополе его научили
новому способу пить вино. Нужно взять большое яблоко, разрезать пополам и
выдолбить сердцевину. Получатся как бы две чаши, в которые и наливают
вино. Оно приобретает особый, двойной аромат!`
Вот вам! Один подводный подонок в августе сорок второго смакует вино на
руинах Севастополя, а другой в это же время бешено завидует ему и глотает
слюнки в `ледяном аду` Карского моря. Еще бы! В Потаенной гитлеровцам не
удалось разжиться ни вином, ни яблоками.
Зато, бродя взад и вперед по пепелищу, они наткнулись на нечто гораздо
более ценное - на этот полуобгоревший обрывок бумаги!
Воображаете смену выражений на лице командира десанта?
Вначале, понятно, ликование. Ах, до чего ему повезло! Он, а никто
другой, напал на след нового засекреченного русского порта в Арктике!
Затем, однако, ликование сменяется недоумением, досадой,
растерянностью. Где же этот порт? Как его найти?
Тем временем десантники приводят в чувство русского, у которого найдена
карта. Они с остервенением тычут в лицо ему карту. Присев на корточки
подле раненого - русский тяжело ранен, - переводчик поспешно переводит
вопросы командира: `Где это, где? Отвечай! Здесь - в Карском? Или западнее
- в Баренцевом? А может, восточное - в море Лаптевых?`
Ответ для гитлеровцев неожидан. Как у него в книге, у этого
немецко-фашистского мемуариста?
Ага! Нашел! `Русский матрос посмотрел на меня, потом негромко, но
выразительно сказал несколько слов. `Что он сказал, что? Переведите же
поскорей!` - поторопил я переводчика. Но тот имел почему-то смущенный вид.
`Это непереводимо, господин лейтенант, - ответил он. - Видите ли, матросы
на русском флоте ругаются очень замысловато. Он вас обругал, господин
лейтенант. Но я, конечно, постараюсь выразить его мысль более деликатно.
Это выглядит примерно так: `Тебе, - то есть вам, господин лейтенант, -
туда никогда и ни за что не дойти!` Или `не добраться` - может, так будет
точнее.
Не дойти? Не добраться? Ничего не понимая, я повернулся к русскому. Но
он был уже мертв. Странно, что на лице его застыла чудовищно-безобразная
гримаса, отдаленно напоминавшая улыбку...`
Впрочем, допрос мог быть продолжен, потому что среди развалин
гитлеровцы обнаружили еще одного `языка` - мальчишку лет
пятнадцати-шестнадцати. Но тут командир корабельного десанта, по не
зависящим от него обстоятельствам, был вынужден прервать свое пребывание в
Потаенной, вдобавок в убыстренном темпе. При этом, как пишет мемуарист,
шлюпка на отходе накренилась и мальчишка утонул.
Но это либо недоразумение, либо вранье. Вы, наверное, уже догадались,
что в данном случае речь идет о моем молодом друге, которого я поджидаю?
И все же, несмотря на потерю обоих `языков`, особо чувствительную в
данной ситуации, будущий мемуарист был непомерно рад и горд. Он успел
увезти с собой ценнейший трофей - карту!
Перебросим несколько страниц. Мемуарист пишет:
`Доставленная мною карта подверглась изучению в штабе германских
военно-морских сил на Крайнем Севере. По приказанию командования
разведывательная авиация, совершая дальние круговые полеты над обширной
акваторией Баренцева и Карского морей и прилегающей к ней береговой
территорией, настойчиво искала этот засекреченный, надежно запрятанный
порт. Усилия наших летчиков остались безрезультатными. Одна из волнующих и
опасных тайн русских в Арктике осталась неразгаданной.
Я должен выразить свое удивление и восхищение тем дьявольским
искусством, с каким русские маскировали свои военные объекты, превращая их
в некое подобие арктических миражей!`
Выражение `арктический мираж`, я уверен, особенно позабавит моего
друга. Ничего общего с миражем, что вы! Наоборот! Все на чрезвычайно
прочной, незыблемой основе!
Должен оговориться. Кое-что в книге, бегло перелистанной вами, остается
для меня неясным. Поэтому я составил перечень вопросов, которые собираюсь
задать своему другу по его приезде.
В частности, хочу спросить его насчет кудряшек. `Припомните-ка, - скажу
я, - каков был с виду переводчик? Этакий кудрявенький, хоть и не очень
молодой, лет около пятидесяти, - стало быть, примерно мой ровесник?`
Боюсь, что эта затея кончится ничем. `Помилосердствуйте! - воскликнет
мой друг. - До того ли мне было тогда, чтобы приглядываться к лицам
врагов? Да еще и запоминать, кто из них кудрявенький, а кто не
кудрявенький!`
И конечно, он будет прав.
А жаль! Кудряшки - особая примета. Мерзавец - с кудряшками!
В своих мемуарах немецко-фашистский подводник не называет фамилии
переводчика. Упоминает о нем пренебрежительно, вскользь: бывший офицер
русского флота, бывший гидрограф! В общем, с какой стороны его ни взять,
всюду он бывший.
А я почти уверен, что знаю его имя и фамилию. Да и как не знать!
Однокашники! Друзья детства!
Вы удивлены? О, то ли еще случается в жизни!
Знакомые, впрочем, обычно называли его не по фамилии, а по имени -
Атька. Полное имя его было Викентий. Но в раннем детстве он сам стал
называть себя Атькой. Так это за ним и осталось. Уж он и усы себе завел, и
офицерские погоны на китель надел, а для окружающих все был Атька и Атька.
Есть, знаете ли, такая категория людей, которых до преклонного возраста
называют уменьшительными именами.
В детстве мы, помню, пропадали с ним на Петровской набережной, играя в
Робинзона и Пятницу. Я был Робинзоном, Атька - Пятницей. А вся
Петроградская сторона считалась у нас необитаемым островом, каковым она,
впрочем, и была лет за двести до нашего рождения.
Вот что стоит еще отметить, это характерно: когда о наших проказах
делалось известно родителям и наступал неотвратимый час возмездия, Атьке
попадало гораздо меньше, чем мне! У него было такое скромное, невинное,
чуточку даже удивленное несправедливостью взрослых выражение лица, что ему
все прощали. Считали, что я дурно на него влияю.
Затем прошла пора детских игр, мы вместе с Атькой поступили в Морской
кадетский корпус, закончили его и были выпущены офицерами флота. А через
несколько лет наши с ним пути, вообразите, столкнулись в одной точке
Арктики, именно в губе Потаенной! Произошло это задолго до высадки там
немецко-фашистского корабельного десанта...

2. `ЛИЧНЫЕ СЧЕТЫ` С КАПИТАЛИЗМОМ

Теперь попрошу вас сделать усилие и вообразить меня молодым. Ну,
понятно, не слишком молодым, не гардемарином и даже не мичманом [первое
офицерское звание в дореволюционном русском военно-морском флоте]. Нет,
уже лейтенантом, - стало быть, опытным по дореволюционным меркам военным
моряком и, без ложной скромности скажу, неплохо зарекомендовавшим себя по
службе.
В связи с этим придется ненадолго вернуться к событиям далекого 1912
года.
Из книг вам, вероятно, известно, что для России канун первой мировой
войны был характерен самым безудержным предпринимательским ажиотажем?
Словно бы капитализм предчувствовал: скоро ему крышка! Повсюду
сколачивались состояния - зачастую в результате афер,
умопомрачительно-дерзких комбинаций. На глазах возникали, разбухали и
почти тотчас же лопались разнообразные акционерные общества, компании и
прочее. Дельцы отчаянно спешили. С остервенением обгоняя друг друга,
ловчили зашибить деньгу где можно, а порой и там, где нельзя.
На имя министра финансов неожиданно поступает письмо, из коего
явствует, что некто Абабков, архангелогородский купец, воспользовавшись
тем, что побережье Карского моря недостаточно изучено, втихомолку
разрабатывает на западном берегу Ямала залежи медной руды. Существует,
мол, неизвестная гидрографам губа, где удалось найти эту руду, причем в
состоянии, крайне редко встречающемся в природе, а именно - в чистом виде.
Шельма Абабков чувствует себя в припрятанной от начальства губе этаким
маленьким самодержцем, никому, ясное дело, налогов не платит, а выгоду
имеет преогромную. Медь, как известно, важна прежде всего для военных
нужд.
Вообще-то говоря, он, Абабков, - это выяснилось впоследствии - был
очень крупным по тем временам лесопромышленником, но решил, кстати,
подзаработать и на меди.
Это мы теперь с вами знаем, что в Ямало-Ненецком округе есть
месторождения железных руд, редких металлов, бурого угля, торфа и так
далее. А по соседству, на Таймыре, имеется еще более разнообразный
ассортимент полезных ископаемых, в том числе и медь.
Готов снять с книжной полки энциклопедию, чтобы подтвердить ею свои
слова. Не хотите? Да, в наше время это, конечно, общеизвестно.
Но в 1912 году Ямальский полуостров в наших глазах выглядел во многом
еще как tеrrа inсоgnitа - земля неизвестная.
Кем написано было разоблачительное письмо по поводу меди, я,
признаться, не поинтересовался - таким же, как Абабков, дельцом, тайным
его завистником и конкурентом, или каким-нибудь местным чиновником,
обойденным взяткой, а быть может, обидевшимся на Абабкова из-за мизерности
таковой? Да это в данном случае и не суть важно.
Начальство в Петербурге, естественно, переполошилось.
Министр финансов направил раздраженное послание морскому министру. Тот,
в свою очередь, навалился на подчиненного ему начальника гидрографического
управления. Воспоследовал, полагаю, гневный адмиральский разнос: `Что за
недосмотр? Почему на карте и в лоции нет упомянутой губы?` И вслед за
разносом приказание: `Этим же летом найти ее и закрепить на карте под
соответствующими координатами! Дабы, - присовокупил министр, - из-за вашей
нерадивости никому неповадно было нарушать законы и священные устои
Российской империи!`
Ну, коль скоро дошло дело до священных устоев, то сами понимаете...
Начальственный гнев по ступенькам служебной лестницы докатился до
рядовых гидрографов. Но в управлении у нас нашлись и скептики:
- Губа, не показанная на карте и в лоции? Невероятно! Да еще такая, на
берегах которой добывают медь, и, наверное, не первый год? Стало быть,
есть в этой губе причал? Шахтные постройки или открытый карьер на сопке?
Дома, где живут рудокопы? Наконец, между Архангельском и губой,
припрятанной Абабковым, совершаются регулярные рейсы? Нет, как хотите, это
ни то ни се, черт знает что, мираж какой-то арктический, порождение убогой
канцелярской фантазии!
Им возражали - и вполне резонно:
- Однако купец Абабков, он-то не мираж? О нем никак не скажешь: ни то
ни се, черт знает что, порождение канцелярской фантазии?
А другие подхватывали:
- Ого! И надо полагать, далеко не мираж! Этакий, наверное, купчинище
пудов на семь, на восемь, дремучей рыжей бородой до бровей зарос! (Всем
почему-то казалось, что он рыжий. Хитрый - значит, рыжий.)
Я несколько дней только, как вернулся из отпуска - проводил в Крыму
свой медовый месяц. Сами понимаете, не испытывал желания расстаться на
длительный срок с молодой женой. А путь по тем временам предстоял немалый
- в обход Скандинавии, через пять морей: Балтийское, Северное, Норвежское,
Баренцево и Карское. Ведь Беломорско-Балтийского канала тогда еще не было.
Но так нередко случается в нашей военно-морской жизни - на меня-то и
указал начальственный перст. Приказано было незамедлительно снарядить в
поход судно и отправляться в Карское море, а там, пройдя вдоль западного
берега полуострова Ямал, восполнить пробел в лоции и найти эту
запропастившуюся, к стыду нашему, губу.
Я начал готовиться к походу. И тут-то стало происходить что-то
невероятное...

Примерно за неделю до отплытия гидрографического судна жена моя
вернулась из города в сильном волнении.
Оказывается, в шелковом отделении магазина `Штандарт и Фабрикант` (был
такой магазин на Екатерининском канале - ныне канал Грибоедова) к ней
подошла незнакомая дама весьма представительной наружности, элегантно
одетая.
Притворясь, что выбирает что-то на прилавке, незнакомка вполголоса
спросила по-французски:
- Простите, я не ошиблась`, вы - супруга лейтенанта такого-то?
Жена ответила утвердительно.
- Меня чрезвычайно интересует зрение вашего мужа, - продолжала так же
вполголоса дама. - От этого, знаете ли, зависит его служебная карьера, а
также материальное благосостояние. Все ли хорошо у вашего мужа со зрением?
- Но он моряк! - удивившись, ответила моя жена. - У него не может быть
плохого зрения.
- Это жаль! - сказала незнакомка задумчиво. - Для мужа вашего и для вас
было бы гораздо лучше, если бы зрение его внезапно ухудшилось. И даже не
сейчас. Не сегодня и не завтра. А, скажем, через несколько недель...
И с этими словами она удалилась.
Не правда ли, фантасмагория? Жена решила, что в магазине с нею говорила
какая-то психопатка.
Предположение это вначале показалось мне единственно правдоподобным.
Ночью, однако, я проснулся и подумал: `Все же это странно! Почему мне
пожелали ухудшения зрения именно через несколько недель? Меня тогда не
будет в Петербурге. Я буду уже находиться в море, где-нибудь на подходах к
западному берегу Ямала... Позвольте! А не связано ли происшествие в
магазине `Штандарт и Фабрикант` с этой загадочной губой, утаенной от
Российской империи?..`
Само собой, я ничего не сказал жене, чтобы не волновать ее. Но к обеду
она вернулась просто вне себя. Встреча со зловещей дамой повторилась и,
представьте себе, на этот раз уже не в магазине, а на Невском!
Надо пояснить, что в ту пору жена моя была очень молода, почти девочка;
только весной закончила гимназию - и мы тут же поженились. Никак не
удавалось ей, помню, привыкнуть к новому своему положению - солидной
замужней дамы. Поведаю вам еще одну тайну. Она была сладкоежкой, до
самозабвения любила ореховый шоколад в плитках - был такой, назывался,
если не ошибаюсь, `Милка`.
Итак, сделав необходимые покупки, жена пополнила их излюбленной своей
`Милкой` - с намерением съесть шоколад немедленно. Поедать таковой на
Невском, спеша домой с покупками, было бы, по тогдашним понятиям,
неприлично в высшей степени. Поэтому жена задержалась у какого-то
ювелирного магазина, повернулась спиной к прохожим и, делая вид, что
разглядывает выставленные на витрине драгоценности, начала отламывать от
плитки кусочки и украдкой совать себе в рот.
Вдруг над ухом ее раздался знакомый вкрадчивый голос:
- Вам нравится это ожерелье? Нет? Наверное, внимание ваше привлекла вон
та бриллиантовая брошь? Что ж, она очаровательна. И, несомненно, очень
подойдет к цвету ваших волос. У вас хороший вкус... Кстати, как чувствует
себя ваш муж? Жалоб на ухудшение зрения нет? Но блеск такой дорогой броши
мог бы на некоторое время ослепить его, как вы думаете?
Жена робко ответила, что покупка подобных драгоценностей нам не по
средствам.
- О, пустяки! - небрежно ответила дама. - Ведь вы молодожены и,
конечно, не откажетесь от маленького, пусть запоздалого, свадебного
подарка?
- От вас? Но, собственно, почему, я не понимаю...
- Видите ли, я забочусь о зрении вашего мужа. Иногда для человека
бывает лучше не разглядеть что-то на берегу, чем разглядеть. Передайте
мужу, он поймет.
У жены не хватило духу оглянуться - столь страшна показалась ей эта
дама, преследовавшая ее с такой неотступной настойчивостью.
Быстрый шорох платья, легкие шаги... Жена осталась у витрины с
недоеденной `Милкой` в руке.
И что бы вы думали? В тот же вечер у дверей нашей квартиры позвонил
посыльный - `красная шапка` - и вручил жене моей сверток, присланный из
ювелирного магазина!
Вы не ошиблись, в свертке оказался футляр с той самой брошью!
Брошь была немедленно возвращена ювелиру, а я отправился в полицию, где
сделал официальное заявление о домогательствах аферистки.
Теперь, вне дома, жену сопровождал на некотором расстоянии невзрачный
человечишка в дымчатом пенсне - сыщик...

До отправления гидрографического судна оставалось два дня.
Я возвращался из порта домой усталый и злой. Перед отправлением, как
обычно, возникали новые и новые неполадки-недоделки, а сроки были жесткие,
начальство буквально наступало мне на пятки.
Меня на Миллионной окликнули. За мною тащился на извозчике Атька, уже
известный вам друг детства, бывший верный Пятница, неизменный соучастник
всех моих отчаянных проказ и шалостей.
С годами лицо бывшего Пятницы изменилось. Оно выглядело теперь помятым,
потасканным, старообразным, хотя мы с Атькой, как я уже вам докладывал,
были ровесниками. Однако кудряшки наперекор всему остались.
- Садись, подвезу! - крикнул он, остановив извозчика у тротуара. - Ведь
тебе на Большую Дворянскую? Нам по пути!
Но вскоре выяснилось, что нам с ним отнюдь не по пути!
Усевшись рядом с Атькой, я обратил внимание на то, что он сегодня в
каком-то взвинченном, необычном для него состоянии. Не в меру говорлив. То
и дело краснеет. Прячет глаза. Пьян, что ли, спозаранку?
Заботливо придерживая меня за талию, чтобы не тряхнуло на ухабах, он ни
с того ни с сего принялся читать вслух вывески магазинов, мимо которых мы
проезжали неторопливой извозчичьей трусцой.
- `Артур Коппель`! - провозглашал мой друг с чувством, даже с какой-то
дрожью в голосе. - `Г.Бюрге`! `Братья Бремле`! А вот, обрати внимание:
`Л.Бертран`! Тут же, под ним, еще и `Э.Бурхардт`! Сплошь иностранцы!
Каково?
Разумеется, не могу сейчас припомнить всего, что он бормотал. Но в моем
архиве сохранились дореволюционные газеты. На первых страницах их
печатались рекламные объявления. Желаете убедиться? Прошу вас. Ну вот хотя
бы несколько номеров `Биржевых ведомостей`. Читайте! `Фирма Ремингтон`,
`Фирма Зингер`, `Тюдор`, `Вестингауз`, `Л.Нобель`, `Братья Мори`, `Денье`,
`Зеефельдт`, `Стеффен`, `Джон Бернадт`, `Артюр`, `Оффенбахер и Ко`,
`Эквитебл, общество страхования жизни в Соединенных Штатах Америки,
учрежденное в 1859 г.`. Уф!.. Можете вообразить, сколько таких и им
подобных иностранных фамилий прочел Атька, пока мы трусили на извозчике по
улицам Петербурга? Заметьте, ни одной русской фамилии! На это как раз и
напирал бывший Пятница.
Я с удивлением покосился на него.
- Может, хватит, а?
- Но ты убедился?
- В чем я должен был убедиться? Вывески и сам умею читать.
- Нет, не умеешь. Читаешь, но не вчитываешься. Не вдумываешься, брат, в
эти вывески. Неужели тебя не волнует, что всем у нас заправляют
капиталисты иностранные? Ты же патриот своего отечества, ты - русский!
- О чем ты, никак в толк не возьму?
- О том, что наши русские богатства должны разрабатывать русские и на
русские деньги!
- Так ведь это сказал до тебя еще император Александр Третий!
- И правильно, по-моему, сказал! Он понимал, что у нас в России...
Но тут мы остановились у дома, где я жил.
- Я к тебе на минуточку, дельце есть! - сказал Атька.
- Заходи. К обеду угадал как раз. Жена будет рада, - сказал я и соврал:
жена терпеть его не могла.
Мы закурили у меня в кабинете, пока рядом, в столовой, гремели посудой,
накрывая на стол.
`Денег приехал просить, не иначе, - прикидывал я, поглядывая на гостя,
который явно был не в своей тарелке. - Правду, стало быть, говорят, что на
днях он жестоко продулся в шмен-де-фер` [азартная карточная игра].
- Ну говори, не тяни! - поторопил я. - Денег, что ли, призанять
захотел?
- А! Деньги, деньги!.. - встрепенулся гость. - По теперешним временам
кому не нужны они, деньги эти?.. Только ведь я не занять. Я, напротив,
тебе предложить хотел. И довольно солидную сумму. По старой дружбе...
Это было уже что-то сверхъестественное! Атька готов мне
покровительствовать и даже ссужать меня деньгами!
- А велика ли сумма-то?
Он назвал ее. Я насторожился. Цена той самой бриллиантовой броши!
- Но взамен от меня потребуется, наверное, адова работа? - спокойно
спросил я, стряхивая пепел от папиросы в пепельницу.
- Никакой! Абсолютно никакой! Наоборот, тебе даже придется отказаться
от работы.
- В отставку, что ли, прикажешь подать?
- Зачем в отставку? Заболей! Долго ли заболеть?
Так и есть! Опять она, эта таинственная незнакомка из магазина
`Штандарт и фабрикант`! Только сейчас, будто по волшебству, принявшая
облик друга моего детства.
- Слушай, не хитри, не петляй! - попросил я. - Давай в открытую, а?
Твоему доверителю, так будем говорить, очень не хочется, чтобы я положил
на карту эту самую губу на западном берегу Ямала. Хорошо. Допустим, я
заболел. Ты прав, по теперешним временам деньги каждому нужны. Однако свет
не на мне клином сошелся. На поиски губы отправится другой гидрограф,
только и всего.
- А это уж, брат, не твоя печаль!
- Например, ты отправишься? Я угадал? С охотой вызовешься заменить
больного товарища? А потом исхитришься и сумеешь ничего не увидеть на
берегу?
- А хоть бы и так? В Робинзоны я, знаешь, уже не играю. И в необитаемые
острова тоже. Рассуждаю трезво. Жили наши картографы без этой губы и еще
несколько лет как-нибудь перебьются. Медь кончается там, к твоему
сведению. Вот пусть и добирает ее себе этот купчина архангелогородский. Не
платит государству налоги? А тебе-то что? Ты же не государство! - Он
доверительно перегнулся ко мне со стула: - Повременить надо! Повременить!
Только и всего. Годика три-четыре, не больше. Доберет купчина остаточки,
тогда милости просим, открывайте на берегу Ямала все, что пожелаете!
От злости я потерял на какое-то время дар речи. А бывший друг моего
детства продолжал журчать над ухом все убедительнее, все увереннее:
- Ты же не глуп, ты должен понять. Ну, положишь на карту эту губу, а
дальше что? Как воронье, налетят эти стеффены, бернадты, оффебахеры! Я
обобщаю, понятно. Но ты убедился только что, это же факт наглядный,
русским купцам и промышленникам у нас в России продыха от иностранцев нет!
То-то и оно! Абабков, он, конечно, ловкач, и жмот, и все что ты хочешь,
зато, согласись, как-никак свой брат русак!
Он, видите ли, мало того, что добросовестно отрабатывал полученные им
за посредничество деньги, он еще и базу высокопринципиальную под это
подводил! Ай да Атька!
Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Вскочив, я отбросил
стул. Тотчас же вскочил и он, а за стеной в столовой вдруг воцарилась
тишина.
- Говоришь, свой брат русак? Врешь, это твой брат, а не мой! Да и какой
ты ему брат? Ты ему холуй, а не брат! Офицер русского флота к купчишке в
холуи нанялся! И уже не хочешь в Робинзоны? Теперь не хочешь, дрянь, не
хочешь?
В подобных случаях бог знает почему забываешь нужные слова. Под язык
подворачивается какая-нибудь чушь, безладица. К чему я, например, долдонил
ему про Робинзона?
Нет, я не бил его, не думайте обо мне плохо, хотя он, конечно,
заслуживал основательной трепки. Я просто схватил его обеими руками за
грудь, но так, что летний белый китель затрещал по швам, и то поднимал в
такт словам над стулом, то опускал с силой, будто задом его забивал сваю.
Жена высунулась из двери, ойкнула и скрылась.
Любопытно, что во время экзекуции Атька не сопротивлялся, несмотря на
то, что был раза в полтора выше меня и, если судить по кадетским временам,
намного сильнее. Он только морщился болезненно и все закидывал голову,
видимо опасаясь пощечин. А кудряшки его так и прыгали, так и танцевали над
потасканным, осунувшимся лицом. Помнится, больше всего меня злили именно
эти кудряшки.
Я потащил его к двери, и он, представьте, не упирался, послушно
перебирал ногами, по-прежнему сохраняя совершенное безмолвие.
- Чтобы и духу твоего!.. - напутствовал я его и швырнул ему с верхней
площадки перчатки и фуражку. Потом с грохотом захлопнул дверь.
И тут наступила реакция. Не отвечая на расспросы перепуганной жены, я с
трудом добрел до кабинета, закрылся на ключ и упал в кресло.
...Жене я не стал ничего объяснять. Предупредил лишь, что если в мое
отсутствие явятся знакомые офицеры, то ей надлежит протелефонировать
немедленно в порт. Понимаете ли, я ждал вызова на дуэль. В состоянии
аффекта, как тогда говорили, я довольно основательно утрамбовывал стул
бывшим Пятницей.
Но секунданты от Пятницы не явились. Он предпочел `проглотить обиду, не
разжевывая` - так говорят французы.
В назначенный день гидрографическое судно под моим командованием вышло
из порта.

Плавание из Санкт-Петербурга в Карское море было чуть ли не целой
экспедицией. Правда, ледовая обстановка тем летом сложилась благоприятная.
Преодолев два шторма средней силы, мы проскользнули Югорским Шаром из
Баренцева в Карское, вошли в огромную Байдарацкую губу и двинулись на
север вдоль западного берега Ямала. Справа по борту потянулась
однообразная, серая тундра.
Перевод слова `Ямал` знаете? По-ненецки это, собственно, два слова. `Я`
- `земля`, `мал` - `конец`. Стало быть, `конец земли`. Но на некоторых
наших картах сохранялось еще широкоупотребительное название - Самоедский
полуостров. Самоеды, самоядь - это по-старому ненцы.
К сожалению, координаты показанной на карте губы, в которой купец
Абабков нарушал законы Российской империи, оставались загадочными. О, в
том-то и штука! Видимо, тайный недоброжелатель Абабкова был человеком
невежественным в навигации, либо не сумел раздобыть нужные сведения. В
письме его, посланном в министерство финансов, было сказано лишь:
`западный берег полуострова Ямал, ближе к его оконечности`. А
протяженность Ямала - семьсот километров!
Военный гидрограф Иванов положил на карту материковый берег Карского
моря еще в 1829 году. Норденшельд высаживался на западном побережье Ямала
в 1875 году. Там дважды побывал Нансен. Но и после посещений Иванова,
Норденшельда и Нансена были, понятно, разные уточнения и дополнения.
Вообще в те годы в Арктике всякие сюрпризы были возможны. Не далее как
спустя год после нашей экспедиции гидрографические суда `Таймыр` и
`Вайгач` открыли к северу от мыса Челюскин архипелаг, ныне носящий
название Северной Земли.
Целый архипелаг, понимаете! А здесь речь шла всего лишь о какой-то
ничтожной губе. Ан попробуйте-ка усмотрите ее с моря, если тундровый берег
не только однообразен, но еще и весь изрезан маленькими заливами и
бухточками!
Надо, правда, отдать должное тайному недоброжелателю: в своем письме он
сообщил ряд важных географических подробностей, коими я в дальнейшем и
руководствовался.
В частности, он предупредил, что вход в губу прикрывает с моря
невысокая песчаная коса и тянется параллельно берегу, издали с ним
совершенно сливаясь. Каверза, придуманная природой специально для нашего
брата гидрографа! Неудивительно, что вход в губу, закрытый с моря косой,
трудно, почти невозможно усмотреть, тем более на значительном удалении.
Так и возникло это прискорбное для нас упущение на карте и в лоции, чем не
замедлил воспользоваться предприимчивый Абабков.
Поиски губы, не обозначенной на карте, - дело, поверьте, нелегкое,
кропотливое, выматывающее душу. Мы тщательно обследовали почти весь
западный берег полуострова Ямал и нигде не обнаружили этой губы. Но ведь
она была! Она, несомненно, была. В этом убеждало меня не только письмо
недоброжелателя, убеждали и неотвязные домогательства Атьки, а также
авантажной незнакомки. И хотя Атька разглагольствовал о том, что `свой
брат русак` добирает в губе `остаточки`, но, видимо, приврал по
обыкновению. Меди на берегу было еще немало. Сужу по цене бриллиантовой
броши. Цена была высока.
Каждый день я с напряженным вниманием вчитывался в лоцию Карского моря.
`Берег полуострова, - невозмутимо повествовала лоция, - большей частью
низменный, с неглубокими заливами, отделенными от моря песчаными косами`.
`Ах, даже так? - думал я, раздражаясь. - Значит, в этом отношении наша
губа ничем не отличается от других заливов?.. Но дальше, дальше!`
`Глубины у берега - от тридцати до пятидесяти метров. В отдельных
местах берег - откосый к морю, высотой до тридцати метров`. Это было
важно. Недоброжелатель как раз писал о высоком покатом береге (`откосе`),
не указывая, правда, его высоты.
Ободряло меня и то, что берег к северу постепенно понижался. Это тоже
совпадало с указаниями недоброжелателя.
Тем не менее никаких результатов пока не было. А путешествие уже
приближалось к концу, то есть судно готовилось обогнуть `конец земли`.
Нетерпение мое и команды возрастало. Мы были накалены до предела. Так,
вероятно, Колумб ждал возгласа: `Земля!` Я ждал возгласа: `Губа!`
Было объявлено, что командир выдаст денежное вознаграждение тому из
матросов, кто первым заметит вход в губу, не показанную на карте.
Наблюдение было усилено. На фок-мачте в бочке неотлучно сидел один из
сигнальщиков с биноклем.
Хорошо еще, что бессонное полярное солнце не уходило с небосвода - мы
имели возможность продвигаться без остановок, не тратя времени на якорные
стоянки.
С трепетом душевным я ожидал, что вот-вот прямо по курсу сверкнет
чистая вода, вдали возникнут смутные очертания острова Белого, а мы так и
не обнаружим утаенной от государства губы.
В девять тридцать памятного мне августовского дня сигнальщики на мачте
и на мостике усмотрели справа по борту нечто, показавшееся им
подозрительным. Я торопливо поднес бинокль к глазам. Да, верно! Береговая
полоса выглядела многоплановой, как на сцене в театре. За первой `кулисой`
- беспорядочным нагромождением песка и гальки - блеснула вода, из-за нее
выглянула вторая `кулиса` - такое же нагромождение песка и гальки. Так и
есть! Это - коса, а за косой прячется вход в губу!
Я поспешно заглянул в лоцию. Никакой губы на этих координатах не
значилось. Мы у цели! Господин Абабков, готовьте встречу гостям!
Я помнил о рифах и мелях и поэтому, несмотря на то, что меня била
лихорадка нетерпения, дождался прилива. Потом выслал лотовых на бак, и,
ведя промер глубин, обогнул выступ, и на малых ходах ввел судно в узкость.
Вот оно что! Недоброжелатель из Архангельска не предупредил, что
незваный посетитель рискует споткнуться о порожек! Оказывается, это была
не только гидрографическая каверза, это была еще и ловушка для
опрометчивых и торопливых навигаторов. Мало того, что проход между косой и
материковым берегом был узок, он был изогнут подобно самоварной трубе.
Словом, здешняя природа явно благоприятствовала нарушителям закона,
искавшим уединения.
Зато, едва лишь судно наше прошло узкость, мы очутились посреди залива
сказочной голубизны. Вода в нем даже не была подернута рябью - волнение с
моря почти не достигало сюда в штиль.
За косой был высокий берег, а еще дальше - неоглядные пространства
тундры, поросшей мхом и лишайником, вразброс лежащие валуны и среди них
лужи-лайбы, никогда не просыхающие летом. Все серо-серо! Тундра во всей
своей наготе, пустая, протянувшаяся на многие сотни километров к югу. И
ведь сейчас полярное лето, середина августа! А как мрачно, наверное, все
это выглядит зимой...
Впрочем, пейзаж - дело вкуса. Для Абабкова Потаенная являлась,
бесспорно, самым приятным уголком на свете.
Я, разумеется, не рассчитывал на то, что он встретит нас хлебом-солью.
Полагаю, и вообще-то он редко бывал в губе, полностью положившись на
своего управляющего. Вместо Абабкова нас встретили пять или шесть пестрых
сибирских лаек. Они сидели в ряд на мокром прибрежном песке и внимательно
следили за тем, как мы, подняв в заливе волну, швартуемся у шаткого
деревянного причала. Матросы попробовали было подозвать их, но собаки с
негодующим лаем разбежались.
Судя по всему, рудник работал до последнего дня - упрямый владелец его,
вероятно, продолжал надеяться, что зрение мое в море `ухудшится`. Надо
думать, люди Абабкова уехали отсюда буквально за несколько минут до нашей
высадки, тогда лишь, когда увидели, что судно, приближающееся с юга,
изменило курс и повернуло ко входу в губу. При этом они так торопились
убраться, что в суматохе не успели собрать всех своих ездовых собак.
Можно предположить, что рудокопам приказано было в случае опасности
`прибрать все под метелочку`. Однако они поленились, понадеялись на авось,
как частенько бывало в то время, и следы незаконного их пребывания в
Потаенной остались.
Мы убедились в том, что медь добывалась хищническим, чуть ли не
первобытным способом.
Рудокопы работали только летом. Жили они даже не в землянках, а в
каких-то ямах или норах. В одной из них матросы нашли котелок с

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 115423
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0