|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Сергей КАЗМЕНКО
Сборник рассказо и повестей СОДЕРЖАНИЕ: БРЕМЯ ИЗБРАННЫХ НАПРЯГИТЕ ВООБРАЖЕНИЕ
БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ ОЖИВЛЕННОЕ МЕСТО
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ДРЕВНЕГО МИФА ОХОТА НА ЕДИНОРОГА
ВОДОПОЙ ПАСТЬ
ВЫСШАЯ ИСТИНА ПОСЛАНИЕ
ГОЛОС В ТРУБКЕ ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ
ДЕНЬГИ ДЕЛАЮТ ДЕНЬГИ ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
ДО ЧЕТЫРНАДЦАТОГО КОЛЕНА ПОД ПРИЦЕЛОМ ОПАСНОСТИ
ЕРЕСЬ ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА НА ГВАБЛЯ
ЗАКОРЮЧКА ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ
ЗАЩИТНИКИ РЕКЛАМАЦИИ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ
ЗАПАС ПРОЧНОСТИ СВИДАНИЕ С КАДАВРОМ
ИЗГОНЯЮЩИЕ БЕСОВ СИЛА СЛОВА
ИСКУШЕНИЕ СОН РАЗУМА
ИСПОЛНИТЕЛЬ ЖЕЛАНИЙ СТРАШНЫЕ СКАЗКИ
КОГДА БОГИ СПЯТ УСЛОВИЕ УСПЕХА
КОММЕНТАРИЙ К ЛЕГЕНДЕ ФАКЕЛ РАЗУМА
ЛЕКЦИЯ ФАКТОР НАДЕЖДЫ
ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ?
МАТЕРИАЛИСТ
МИРОТВОРЦЫ
МНЕ ЗДЕСЬ НЕ НРАВИТСЯ
МУЗЕЙНАЯ РЕДКОСТЬ Сергей КАЗМЕНКО ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
Утрата тогда казалась невосполнимой.
Скорбь наша была безграничной.
Еще вчера, казалось бы, полный сил и творческих планов, вечный
возмутитель спокойствия, само имя которого многих приводило в ярость (и
давало, между нами говоря, неплохо на этой ярости заработать - но это так,
к слову), Он ушел из жизни - и оказалось, что вакуум, оставшийся на Его
месте, нечем заполнить.
Правда, мы далеко не сразу осознали всю несоразмерность потери.
Сейчас об этом как-то странно вспоминать, но первые два-три года после Его
безвременной кончины в Него продолжали по инерции лететь гневные стрелы
далеко не всегда объективной - что греха таить? - критики. Но постепенно
даже тем, кто не слишком-то жаловал Его при жизни, пришлось признать, что
в Его лице мы потеряли действительно большого мастера, настоящего
художника и человека. Конечно, Его творчество осталось с нами. Остались и
те, кто называл себя Его учениками и продолжателями Его дела. Но ничто
ведь не сможет заменить нам Его таланта и обаяния Его личности, все это -
лишь след от сгоревшего безвозвратно метеора.
Примерно так начал я свою речь на том юбилейном вечере. Хорошая
получилась речь. Прочувственная. И аплодировали мне дольше, чем
Рагунскому, хотя он и член Секретариата. И даже входил в свое время в
комиссию по установке памятника - этот тип всегда чует новые веяния и
умеет пролезать во все щели. Но сомневаюсь, чтобы он верил хоть чему-то, о
чем говорил. Я же не кривил душой, когда сказал, например, что всегда
выделял Его творчество из ряда серых поделок, заполонивших нашу
литературу. А то, что не говорил тогда об этом - что ж, время было другое.
И не всегда можно было прямо высказывать свои мысли и показывать свои
истинные симпатии. А что касается той статьи... Во-первых, подписал ее не
я один, а писал вообще Карбанов - не то сам, не то с чьей-то помощью. И,
по-моему, не стоило бы сейчас заострять на ней внимание. Обычный
литературный процесс, обычная критика, без которой, несомненно, Его талант
не смог бы развиться. К тому же тогда такие статьи лишь повышали
популярность автора, а то, что после этого издательство расторгло с Ним
договор, на Его творчестве сказалось весьма благотворно. Бывают такие
натуры, которые поднимаются лишь в борьбе с трудностями и способны
зачахнуть в тепличных условиях - Он был как раз из таких. Критика должна
быть суровой, но объективной, и тогда она поможет автору подняться на
новые вершины в творчестве. Надо только знать меру. Вот Рожин с Капустяном
этой меры не знали, они в свое время вообще призывали гнать Его из
литературы. Потому теперь и суетятся, стараются замолить грехи.
А мне замаливать нечего. И в своей речи на юбилейном вечере я,
сохраняя достоинство, поставил окончательную точку, определив свое
истинное отношение к Его таланту и Его вкладу в нашу великую литературу.
После юбилейного заседания состоялся банкет. Это, правда, нынче не
поощряется, но не устроить банкет в такой день было бы даже неприлично по
отношению к Его памяти. Речи на торжественных заседаниях - дело, конечно,
хорошее, но всего в таких речах не выскажешь. Обстановка не позволяет. А
поговорить было просто необходимо. Тем более, что, будь Он жив, банкета бы
не миновать - покойник любил погулять, что бы там ни говорили те, кто
сегодня причесывает его биографию. И закончиться такое гулянье могло бы
далеко не мирно, с Ним всякое бывало. Так что, будь Он жив, я не рискнул
бы пойти на такое мероприятие. Но сейчас, конечно, никаких эксцессов мы не
ждали - люди все собрались солидные, с положением, умеющие держать себя в
руках.
Во главе стола мы поставили Его портрет, перенесенный из вестибюля -
тот, что висел над президиумом во время торжественного собрания, был бы
слишком велик. На этом портрете Он был совсем как живой, и улыбаясь
смотрел на всех нас, расположившихся за столом. Правда, устроители вечера
перестарались - в жизни Он никогда не носил костюмов, а уж надеть галстук
его не заставило бы, наверное, и обещание напечатать какое-нибудь из его
произведений в солидном журнале. Но, думаю, приодев Его, устроители не
ошиблись - в самом деле, появление Его в столь торжественной обстановке в
каком-нибудь разодранном свитере и с прилипшей к губам папиросой было бы
совершенно неуместным. Нужно всегда действовать сообразно обстановке.
Поначалу, как это обычно бывает, атмосфера за столом была несколько
напряженной. Не все присутствующие находились друг с другом в хороших
отношениях, и только такой важный повод заставил нас собраться вместе. Но
постепенно, после первых тостов, языки развязались. Пошли разговоры,
кто-то вспомнил забавные эпизоды из Его биографии - о Нем можно было
рассказывать часами и не повторяться. Только Рожин совсем не к месту вылез
со своим тостом об истинном патриотизме и гражданственности, которыми
всегда отличалось Его творчество. Тут к месту было бы процитировать
рожинскую статью пятилетней давности, где автор обвинял Его как раз в
отсутствии гражданской позиции. Ей-богу, я чуть было не сделал такую
глупость, но вовремя вспомнил, что мою предпоследнюю рукопись еще могут
отклонить, и многое зависит от того, как поведет себя рожинский свояк. Но
я бросил взгляд на Его портрет и подмигнул, показывая, что меня-то Рожину
провести не удастся. Он, как мне показалось, подмигнул мне в ответ.
Честное слово, Он был мировым мужиком!
Потом слово взял Сухарчук.
Этот тип везде пролезть умудрится. Будь моя воля, уж его-то я никогда
на банкет не пригласил бы. Хотя, если разобраться, все мы здесь немного
посторонние, никто из нас не мог бы при жизни причислить себя к Его
друзьям. Разве что Филя - но Филя в друзьях-приятелях со всей богемой. Но,
честное слово, просто немыслимо было бы увидеть здесь всю ту публику, с
которой Он обычно водился. Да и сам Он... Ну кто бы мог подумать еще
несколько лет назад, даже после того, как Он уже ушел от нас, что придет
час, когда каждый будет рад считаться Его другом? Мне тогда эта мысль
показалась бы дикой, несуразной. Но почему? Ведь Он такой же, как и все
мы. Не завидовал же я, в самом деле, Его таланту и популярности? Зависть и
злоба - удел неудачников или же бездарей вроде нашего Рожина, у меня
просто нет причин для этого. И потому мы с Ним вполне могли бы дружить. Я
посмотрел в Его сторону, и мне показалось, что Он понимает мои мысли. Да и
как Ему не понять - ведь мы с Ним люди одного масштаба, и, проживи Он
дольше, я уверен, наша духовная близость, которую подсознательно я всегда
ощущал, привела бы к крепкой дружбе. Иначе просто быть не могло. Жаль,
жаль, что я не понял этого раньше.
А впрочем, ничего ведь еще не потеряно.
Общего разговора за столом давно уже не было. Народ разбился на
группы, где-то хохотали над очередным анекдотом, где-то пытались вести
серьезные разговоры, высказывая, как это обычно бывает, массу кажущихся
умными мыслей. Я поднялся, слегка покачиваясь подошел к Нему и сел рядом,
на место, с которого только что встал Капустян.
Он молча посмотрел мне в глаза.
- Не понимаю, - сказал я, закуривая. - Как ты его терпишь? Вспомни,
что он писал о тебе.
Он, как мне показалось, усмехнулся, но ничего не ответил. Ну конечно,
Он намекал на то, что и я не без греха. А сам Он что, никого никогда не
обидел? Да здесь, за этим самым столом больше половины тех, кто был Им так
или иначе обижен - но никто Его ни в чем не винит. Ведь Он же слышал,
какие произносились тосты, какие речи. В конечном счете, не так уж сильно
Они все Его обижали. В конечном счете, все мы квиты, и надо бы позабыть
все обиды.
Это примерно я Ему и высказал. Не помню уж, какими словами.
- А вот Капустян, - я нагнулся к самому Его уху, - тот действительно
сволочь. Он же...
- Капустяна ты не трогай, - сказал Он жестко. - Капустян человек
нужный.
Я сначала и не понял ничего. И только потом сообразил - и в голове
сразу прояснилось, как будто и не пил вовсе. Ну как я раньше не подумал -
Он же собирается свалить Хлобукова. Ну да, тогда, само-собой, без
Капустяна делать нечего. Я посмотрел на Него с интересом и уважением.
Действительно, надев этот костюм и галстук, Он здорово изменился. Кто бы
мог подумать раньше, что с Ним можно будет проворачивать такие дела? Зато
теперь... Мы же всю эту сволочь вот где держать будем! И я, чтобы он
понял, что на меня во всем можно положиться, показал Ему сжатый кулак и
сказал:
- Вот где они все у нас теперь будут!
- Это ты правильно понимаешь, - Он похлопал меня по плечу. - Заходи
завтра, договоримся, - и Он подмигнул мне правым глазом.
Я подмигнул Ему в ответ.
Мы с Ним прекрасно понимали друг друга.
Сергей КАЗМЕНКО МАТЕРИАЛИСТ
Петр Гаврилович Вразмов был закоренелым, последовательным
материалистом. Он не верил в бога, чертей и прочую оккультную ерунду,
видел во всем этом лишь чье-то желание нажиться на легковерии недалеких
людей, и потому, считая себя человеком неординарным, смотрел свысока на
всех, кто проявлял хоть малейшие признаки идеалистического сознания. Легко
понять поэтому его возмущение, когда однажды перед самым концом рабочего
дня к нему в отдел кадров зашел элегантно одетый молодой человек и изъявил
желание купить его, Петра Гавриловича, бессмертную душу. Приняв это
предложение за глупый и по меньшей мере неуместный розыгрыш, Петр
Гаврилович вежливо - на всякий случай, чтобы не кусать потом локти с
досады - но твердо предложил молодому человеку удалиться. Но тот оказался
настойчивым.
- Я говорю совершенно серьезно, - сказал он в ответ на повторную
просьбу Петра Гавриловича покинуть кабинет и не мешать работать. - Мы
действительно хотим купить вашу душу.
- Да за кого вы меня принимаете? - возмутился наконец Петр
Гаврилович. - И вообще, кто вы такой? Я вас не знаю. Вы из какого отдела?
- Отвечу на первый вопрос, - не проявив и тени беспокойства сказал
молодой человек. - Мы принимаем вас за того, кем вы являетесь на самом
деле - за настоящего, чистого материалиста. В наше время, да будет вам
известно, такие люди - редкость не меньшая, чем во времена инквизиции.
Смешно сказать, но и сегодня почти все люди во что-то верят - кто в
Бермудский треугольник, кто в светлое будущее, кто в экстрасенсов, кто в
филиппинскую хирургию, а некоторые даже в бога. Редко удается найти такую
кристально чистую, не замутненную верой душу, как ваша. Поэтому мы и
предлагаем вам продать ее.
- Ну вот что, - сказал Петр Гаврилович, потеряв, наконец, терпение, -
сейчас я вызову охрану, ей все это и изложите. У нас, в закрытом
институте, не место для глупых розыгрышей, - и он потянулся к телефону.
Но к величайшему удивлению Петра Гавриловича телефон прямо на его
глазах растаял в воздухе. Ничего не понимая, он ощупал место на столе, где
только что стоял аппарат, потом поднял глаза на посетителя. Впервые,
наверное, за многие годы, у него появилось ощущение нереальности
происходящего.
- Может, предложите мне сесть? - спросил молодой человек.
- Садитесь, - через силу выдавил из себя Петр Гаврилович и посмотрел
налево, на тумбочку у окна. Но телефона не было и там.
- Напрасно ищете, - весело сказал молодой человек.
- А куда он делся?
- Вам, конечно, трудно в это поверить. Но он исчез.
- Как это - исчез?
- Да так - исчез, и все. Не будем отвлекаться. Итак, сколько вы
хотели бы получить за свою душу?
- Я не совсем понимаю... - как-то потерянно начал было Петр
Гаврилович, но молодой человек перебил его:
- В вашем понимании нет никакой необходимости. Вы же, например,
совсем, - на этом слове он сделал ударение, - не понимаете специфики
работы вашего института, но это не мешает вам заниматься подбором кадров.
Давайте разговаривать как деловые люди. Я предлагаю вам совершить сделку.
Вы получаете значительную сумму денег, мы - вашу бессмертную душу. После
вашей естественной смерти, разумеется.
- Н-но это же абсурд!
- Абсурд? Ну и что? Разве мало в нашей жизни абсурда? Если уж
говорить об абсурде, то разве не абсурд, что вы вчера послали докторов и
кандидатов наук на овощебазу? А не абсурд то, что именно вам на месткоме
выделили единственную на институт трехкомнатную квартиру как особо
нуждающемуся? Если разобраться, то вся наша жизнь состоит из абсурда. Я
предлагаю вам абсурдную сделку - что ж, вы, как материалист, должны от нее
отказываться? Ведь вы же не верите в существование души - значит и
потерять вы ничего не можете. А приобретете солидную сумму денег,
материальные блага...
Петр Гаврилович сидел в кресле и мучительно пытался разобраться в
происходящем. Что это - розыгрыш? Но почему? Ведь сегодня же не первое
апреля. Да и кому придет в голову разыгрывать его, столь ответственного
работника? И потом телефон - ну куда же он все-таки подевался?
- Вы напрасно мне не верите, - снова заговорил посетитель. - Мы
только зря теряем время. Рабочий день уже закончился, а где это видано,
чтобы вы засиживались на работе? Чтобы не быть голословным, я предлагаю
вам сразу, сейчас же после подписания контракта, сто двадцать шесть тысяч
четыреста наличными. Или те же деньги на сберкнижке. Причем с гарантией,
что никому не придет в голову спросить, откуда же взялись эти деньги.
- П-почему именно сто двадцать шесть тысяч четыреста?
- Потому что вам этого хватит на всю оставшуюся жизнь.
- Откуда вы знаете? А если я их сразу же потрачу?
Глаза молодого человека как-то странно сверкнули.
- Знаем, - веско сказал он. - Хватит.
Петру Гавриловичу стало не по себе.
- А если я не соглашусь?
- Сделка не состоится - только и всего. Но вы об этом будете жалеть
потом всю оставшуюся жизнь. Ведь что для вас душа? Так, фикция, пар. А мы
предлагаем за нее настоящие, реальные деньги.
- А если я попрошу больше?
- Торгуйтесь, - всем своим видом молодой человек показал полное
безразличие.
- Три миллиона триста восемьдесят четыре тысячи, - назвал Петр
Гаврилович первое пришедшее в голову число.
На коленях у посетителя вдруг возник небольшой черный дипломат.
Открыв его, он стал молча выкладывать на стол пачки денег. Много пачек -
гораздо больше того, что уместилось бы в дипломате.
- Можете пересчитать, - сказал молодой человек, закончив. - Только
вам не потребуется так много. Родственников своих вы не очень любите, а на
личные нужды вам хватит и названной мною суммы.
Деньги, невиданные деньги лежали на столе перед Петром Гавриловичем.
И все эти деньги станут его собственными деньгами, стоит лишь согласиться
на нелепое, невероятное условие - продать душу! Он осторожно протянул
руку, взял пачку сторублевок, ощупал ее со всех сторон.
- Деньги не фальшивые, можете не сомневаться. Впрочем, все это будет
оговорено в договоре, - посетитель вновь открыл крышку дипломата, достал
оттуда лист плотной желтоватой бумаги и положил его перед Петром
Гавриловичем. - Вот, пожалуйста, извольте ознакомиться.
- Что это? - спросил тот.
- Это текст договора. Если вы согласны, то распишитесь в правом
нижнем углу.
- Кровью?
- Как угодно, - молодой человек усмехнулся. - Мы не настаиваем на
крови - можно и шариковой ручкой.
Петр Гаврилович пробежал текст договора глазами. Все было как
положено - назван товар, его, Петра Гавриловича Вразмова бессмертная душа,
названа цена, приведены гарантийные обязательства сторон. Прочитав до
конца, Петр Гаврилович снова вернулся к началу договора и стал его
перечитывать. Он не верил, не верил - но огромные деньги лежали перед ним
на столе, и не верить в них было просто невозможно. Рука его сама-собой,
помимо воли потянулась за шариковой ручкой... Но вдруг он остановился,
пораженный возникшей в сознании мыслью.
- А зачем вам моя душа? - спросил он, почему-то шепотом.
- Ну это уж наше дело, - совершенно безразличным, каким-то блеклым
голосом ответил посетитель, но от этих его слов Петр Гаврилович вдруг
ощутил озноб.
Дрожащей рукой он положил шариковую ручку обратно и отодвинул от себя
договор.
Посетитель усмехнулся.
- Что ж, я заранее знал, что сразу вы не согласитесь. Редко кто
подписывает сразу, - он раскрыл дипломат и стал сгребать в него деньги со
стола. Они падали как в бездонную яму. - Не торопитесь, подумайте. Когда
решитесь - я снова загляну к вам, - он сбросил в дипломат последнюю пачку
денег, щелкнул замками. - А сейчас, - сказал он, вставая, - не смею больше
отнимать ваше драгоценное время, - и он растаял в воздухе.
Петр Гаврилович хотел что-то сказать, но замолчал на полуслове - он
был в кабинете совершенно один. Звонил телефон, снова возникший на краю
стола. Прямо перед глазами лежал, как бы подчеркивая, что все происшедшее
не было галлюцинацией, договор. Петр Гаврилович потянулся, чтобы взять его
в руки, но, едва пальцы его коснулись бумаги, как договор вспыхнул голубым
пламенем и через секунду рассыпался пеплом, даже не опалив пальцев.
...Ночь Петр Гаврилович провел без сна. Он думал. Думал о том, что за
просто так, за ничто, за пар, за душу, в существование которой он все
равно не верил, ему предлагают деньги, деньги огромные, невообразимые.
Намек на то, что ему хватит ста с небольшим тысяч он решил всерьез не
принимать - он и сам был мастер поторговаться, и этот прием его не
испугал. Хорошо, что он не подписал договор сразу, такой шанс выпадает
далеко не каждому и лишь раз в жизни. Обидно было бы продешевить. Цифры
роились в мозгу у Петра Гавриловича, и с каждым часом число нулей в них
возрастало. Воистину нет предела человеческим мечтаниям! Он планировал и
планировал свою будущую беззаботную, богатую жизнь - и вдруг содрогнулся.
Ведь не за просто же так ему предлагают такие огромные деньги. Так не
бывает, чтобы деньги давались за ничто. Они хотят получить взамен его,
Петра Гавриловича бессмертную душу, воспользовавшись тем, что он не верит
в ее существование. Зачем, зачем она им нужна?!
И вдруг он вспомнил, что ответил посетитель на этот вопрос: `Ну это
уж наше дело`. Вспомнил - и весь покрылся холодным потом от ужаса. Сразу
поблекли, растворились все мечты о безбедной и беззаботной жизни, а взамен
пришел страх перед тем неведомым, что послужит за эту жизнь расплатой.
Наутро он все для себя решил. Нет, в бога и всякую чертовщину он,
конечно, не верит. Но продавать свою вполне материальную бессмертную душу,
обрекая ее, возможно, на вполне материальные вечные муки он не согласен ни
за какие деньги.
Молодой человек больше никогда не приходил. И Петр Гаврилович не
жалел об этом.
Сергей КАЗМЕНКО ПАСТЬ,
или
Самое последнее путешествие знаменитых конструкторов
Трурля и Клапауция
Задумали как-то знаменитые конструкторы Трурль и Клапауций слетать на
досуге к бесконечности и обратно вернуться, но уже с другой стороны, чтобы
доказать, что Вселенная круглая. Задумано - сделано. Собрали они продуктов
на две недели, книг на два месяца, бумаги чистой и чернил на два года,
инструменты свои захватили, все это в ракету погрузили, сами в нее сели и
не мешкая полетели. Так разогнались, что дух захватывает, а им все мало.
Звезды да планеты мимо пролетают - они на них никакого внимания не
обращают, потому что если поминутно отвлекаться, до бесконечности ни в
жисть не добраться.
Долго ли коротко ли летели, только вдруг видят: прямо по курсу
планета ни на одной из звездных карт не обозначенная. Вскочил Трурль с
проклятиями и к рычагам бросился, чтобы развернуть ракету да облететь эту
планету, а Клапауций трубу подзорную вынул, метра на два в длину ее
раздвинул, глянул на планету да как закричит:
- Вот это да!
Выхватил у него Трурль трубу подзорную, посмотрел в нее да так и
ахнул от удивления. Потому как увидел картину совершенно необычайную:
прямо посреди планеты разверзлась дырища огромадная неизвестно какой
глубины. И идут к этой дырище со всех сторон дороги - и железные, и
шоссейные, и канатные, и даже монорельсовая одна, но видно, что не
работает она. И мчатся по дорогам этим поезда и автомашины, доверху добром
всяческим нагруженные - и рыбой, и мясом, и фруктами, и другими самыми
разнообразными продуктами, и консервными банками, на которых иностранными
буквами неизвестно даже что написано. А по другим дорогам другое всякое
добро подвозят - мебель и игрушки, телефоны и раскладушки, книги и ботинки
и даже переводные картинки. Короче, чего ни назови - все везут. К дырище
подвозят и вниз сбрасывают. А рядом трубопроводы проложены, и качают по
ним в дыру эту и нефть, и молоко, и пиво, и лучшие вина, и даже духи
всякие, так что и до ракеты аромат доносится. Ну а дыра эта все как есть
без разбора проглатывает и даже как будто пережевывает, только иногда
что-то обратно выплевывает.
Подивились конструкторы на картину эту необычайную и решили, что надо
непременно выяснить, что это за дыра такая, да откуда она взялась. А
поскольку бесконечность все равно от них никуда подеваться не могла, то
порешили они это дело не откладывать, чтобы потом возвращаться не
пришлось. Затормозили они ракету, облетели планету и приземлились на
другой ее стороне, потому как знали, что есть во Вселенной вещи, с
которыми шутки плохи.
Вышли они из ракеты и направились к деревне ближайшей, надеясь у
прохожих все исподволь выяснить. Вот входят они в деревню и видят: идет
навстречу прохожий. Останавливает его Трурль и учтиво спрашивает:
- А не скажешь ли ты нам, любезный, что это у вас тут на планете за
дыра такая, куда все добро сбрасывают, а она его поглощает? Мы приезжие,
ничего такого раньше видом не видывали, ни о чем таком слыхом не слыхивали
и очень удивляемся.
Услышал эти речи прохожий и сначала затрясся мелкой дрожью и побелел,
а потом позеленел весь и отвечает, что знать, мол, ничего не знает,
ведать, мол, ничего не ведает, потом пригнулся, по сторонам оглянулся и
порскнул в переулок ближайший, только конструкторы его и видели.
Подивились они на поведение такое, но делать нечего, пошли дальше.
Видят - другой прохожий идет. Теперь уже Клапауций вперед выступил и речь
завел:
- А скажи ты нам, пожалуйста, любезный, что это у вас тут на планете
за дыра такая, куда все кидают, а она все это даже будто бы поглощает?..
Он и закончить толком не успел, как прохожий этот побелел, задрожал,
потом позеленел, пригнулся, по сторонам оглянулся и порскнул в переулок
ближайший, только конструкторы его и видели.
Еще больше удивились конструкторы, но делать нечего, дальше пошли. Уж
больно любопытство их разобрало. Только было собрались они третьего
прохожего расспросить, как вдруг завоет что-то - прямо оглушило,
засверкает - прямо ослепило. Понаехала со всех сторон полиция, схватили
конструкторов и кинули в машину специальную, на все случаи жизни
универсальную, те даже и слова сказать не успели. А в машине этой уже
давешние прохожие сидят, и один из них белый, а другой зеленый, оба дрожат
и ни слова не говорят. Поняли тут конструкторы, что влипли в историю
нехорошую. Да только им не привыкать, и не из таких переделок при помощи
гения технического выбираться приходилось.
Долго ли, коротко ли везли их - наконец привезли. Выволокли из
машины, внесли в зал огромный и на пол бросили. Не сразу конструкторы в
себя пришли, но потом очнулись, поднялись, отряхнулись, по сторонам
оглянулись. Видят - стоит посреди зала стол огромный, и сидят за тем
столом министры. Все как один - Первые министры, только во главе стола
Самый Первый министр сидит и хмуро на всех глядит. А другие ему в рот
смотрят, ждут, когда он что-нибудь гениальное скажет, по должности ему
положенное. А вокруг стола секретари бегают, атташе всяческие прыгают,
секретарши снуют, чай подают, бумажки приносят и уносят - короче, кипит
работа.
Тут Самый Первый министр на конструкторов грозно взглянул, потом
секретаря подозвал и что-то ему на ухо прошептал. Тот кинулся в угол и
давай там на машинке строчить, а Самый Первый министр всех остальных
окинул взором грозным да и спрашивает:
- Кто единогласно за данное предложение?
Все Первые министры руки подняли, все единогласно хотят. Глянул на
них снова Самый Первый министр да и спрашивает:
- Кто желает в поддержку принятого решения выступить?
Вскочил тут толстый Первый министр, что по правую руку от Самого
Первого сидел, и давай рот раскрывать. Только конструкторы как ни
старались - ни слова не услышали. Встроили они себе недавно в уши
устройства специальные, чтобы речи бессодержательные не пропускали, вот
эти устройства и сработали. Потом выступил тощий Первый министр, что по
левую руку от Самого Первого сидел. И толстому хлопали, и тощему хлопали,
а конструкторы так ни слова и не услышали. Тут как раз секретарь с
решением отпечатанным подоспел и по знаку Самого Первого министра его
зачитал. А в решении том говорилось: казнить конструкторов наутро, а за
что про что казнить - о том ни слова. Тут же снова полицейские налетели,
руки конструкторам вывернули да в темницу их отвели.
Оправились немного конструкторы и стали думать, как же им теперь из
такой лютой беды выбраться. Да сколько ни думали - ничего придумать не
сумели. Наконец, наступила ночь. И вдруг распахнулась дверь темницы и
входит в окружении свиты толстый Первый министр, что по правую руку от
Самого Первого сидел. Поставили ему посреди темницы стул с ножками из
чистого золота, сел он, грозно посмотрел вокруг - всех как ветром сдуло.
Только он да конструкторы в темнице остались. Спрашивает он их тогда
голосом грозным:
- Правда ли, что вы и есть те самые знаменитые конструкторы Трурль и
Клапауций, которые все, что угодно, сделать могут?
- Правда, - выступил вперед Клапауций. - Мы и есть знаменитые
конструкторы Клапауций и Трурль, и все, что угодно можем сделать, и даже
более того. Только прикажите, господин Первый министр.
Нахмурился тот и говорит голосом еще более грозным:
- Знайте же, презренные, что я теперь Самый Первый министр, потому
как прошлого Самого Первого мы за милость, к вам проявленную, подвергли
критике. Надо было вас немедленно казнить, а не ждать до утра.
Ужаснулись тут конструкторы, но сказать ничего не сказали, только
спросили:
- А за что же такое нас казнить?
- Нарушили вы, конструкторы презренные, секретный Указ о том, что о
нашей Пасти ни говорить ничего нельзя, ни спрашивать, ни даже намекать на
то, что она существует, ни слышать, как кто-то говорит, спрашивает или
намекает, потому что нет ее вообще, а наказание сей Указ нарушившему
только одно - смертная казнь.
Еще больше ужаснулись конструкторы, даже говорить ничего не стали. А
Самый Первый министр на дверь темницы оглянулся и говорит голосом уже не
таким грозным:
- Есть у меня для вас работа. Если сумеете хорошо выполнить, я, может
быть, вас и помилую. Нет - пеняйте на себя.
- Только прикажите, - отвечают конструкторы, - а мы уж себя покажем.
Им бы только до инструментов своих, в ракете оставленных, добраться,
а там даже Самый Первый министр не страшен.
- А задание у меня такое будет: нужно укротить нашу Пасть немного,
чтобы не пожирала она столько добра всяческого. Справитесь?
- Так ваша милость, - Клапауций отвечает, - справиться-то мы,
конечно, справимся, но мы же не знаем пока, что это за Пасть такая.
- Пасть эту мы сами нашли и сами выкормили. Была она вначале
маленькой совсем, окурком заткнуть можно было. Но мы ей погибнуть не дали,
кормили всем самым лучшим, ничего для нее не жалели, все отдавали. И вот
теперь она так выросла, что грозится нас самих вместе с планетой нашей
пожрать, если мы ей пищи достаточно не добудем. Чем только мы ее ни кормим
- ей все мало, она только еще больше вырастает и еще страшнее становится.
Отвечайте немедленно: можете вы ее аппетиты укоротить, или же приказать
вас казнить немедленно?
Подумали немного конструкторы, посоветовались, потом Трурль вперед
выступил и говорит:
- Знаем мы рецепт один. Только нужно, чтобы нам инструменты наши
доставили и работать бы не мешали.
- А что это за рецепт такой? - с подозрением Самый Первый министр
спрашивает.
- Надо ее голодом уморить. Только это теперь не просто будет,
придется хитрость применить.
- Э-эээ, - говорит тут Самый Первый министр, - вы, я вижу, так ничего
и не поняли. Был уже у нас один такой, что Пасть нашу дорогую уморить
хотел, когда она еще не такой страшной была. Да только мы его вовремя
разоблачили и самого же Пасти и скормили. Не-ет, нам нужно, чтобы и Пасть
была, и нам самим при Пасти не так страшно было.
Хотел тут Клапауций сказать, что быть такого не может, что по всем
законам Пасть такая либо может расти беспредельно, либо от голода
погибнет, но Трурль вовремя ему на ногу наступил и, вперед выступив,
сказал:
- Мы, - говорит, - величайшие из конструкторов. Все, что угодно
сделать можем, и это сделаем. Доставьте нам наши инструменты, а остальное
- не ваша забота. Будет и Пасть у вас, и вы при Пасти будете.
Только он это сказал, как распахнулась дверь в темницу, и ворвались в
нее полицейских сотня да тюремщиков сотня, да солдат сотня, а за ними
вошел тощий Первый министр, что по левую руку от Самого Первого накануне
сидел. Схватили они конструкторов и толстого Самого Первого министра, вмиг
руки-ноги им связали и на пол бросили. А тощий Первый министр вокруг них
бегает и кричит, что он теперь Самым Первым стал, потому что заговор
против дорогой Пасти раскрыл и страшное преступление предотвратил. А еще
кричит, что надо всех злоумышленников казнить немедленно, не дожидаясь,
пока машинистки приговор отпечатают.
Выплюнул Трурль песок, что в рот ему набился, и закричал:
- Так ведь Пасть и вас сожрет в конце концов.
- Ну и что? - новый Самый Первый министр отвечает. - Зато - в самую
последнюю очередь.
И ничего он больше говорить им не стал. Только пальцем шевельнул - и
потащили несчастных к самому краю Пасти да и вниз сбросили. А заодно
сбросили вниз и солдат сотню, и тюремщиков сотню, и полицейских сотню,
чтобы никто ничего не разгласил, и Указ еще издали о том, что ничего
вообще не случилось. А Пасть всех их проглотила, облизнулась и только еще
страшнее стала.
И никто не знает, как там на этой планете дела сейчас обстоят,
сожрала ли Пасть уже всех жителей или еще только готовится. Доподлинно
известно только одно - Самого Первого министра она сожрет в самую
последнюю очередь.
Сергей КАЗМЕНКО ЕРЕСЬ
Едва взглянув на планету, отец Фловиан понял: он не ошибся в
расчетах. Нет, не зря миссионерское общество `Звездная братия` направило
его именно в эту звездную систему. Рука Провидения двигала им, когда он
задавал программу полета роботу-пилоту, и потому первая же планета,
встреченная на пути, оказалась обитаемой.
Корабль отца Фловиана огибал планету на высоте около двухсот
километров, и куда бы ни падал его взор, везде замечал он следы разумной
деятельности. Он видел многочисленные деревни и небольшие города, видел
распаханные поля и проселочные дороги, стада скота на пастбищах и
парусники, пересекающие океаны. Эта планета была обитаема, и она, как
указывал никогда не ошибающийся робот-пилот, еще не значилась в
справочниках. А потому можно было не опасаться, что ее коснулась скверна
современной цивилизации. Отец Фловиан представил себе мирных кротких
туземцев, которые будут с благоговением внимать его проповедям, и скупая
мужская слеза скатилась по его щеке. Какое счастье, что именно он,
посланец `Звездной братии`, первым из людей попадет на эту планету и
сумеет обратить обитателей ее в истинную веру до того, как ступит на ее
поверхность гнусная нога безбожника! Какое счастье, что слова истины,
которые он принесет сюда, успеют к тому времени преобразить планету и
превратят ее в бастион веры! Скоро, совсем скоро здесь вырастут
многочисленные соборы и монастыри, скоро, совсем скоро расцветут здесь
истинная вера и любовь к ближнему, трепет перед Создателем и
непримиримость к его врагам. Все это будет, непременно будет, потому что
воля Создателя и предусмотрительность `Звездной братии` снабдили его, отца
Фловиана, достаточными средствами для достижения благой цели. Все это
будет, непременно будет, и уже через пять-семь лет скромные, милые туземцы
станут трудиться день и ночь в поте лица своего со светлыми мечтами о
прекрасном будущем и о грядущем блаженстве в Царстве Божием, а он, их
духовный отец, будет напутствовать их на этом праведном пути. Ибо
Благодать Господня распространяется на всех, кто уверовал в Него всею
душой, будь они хоть двухголовыми или же крылатыми и покрытыми чешуей
чудовищами.
Облет планеты заканчивался, пора было подумать о посадке. Отец
Фловиан выбрал внизу зеленую равнину в устье большой реки и приказал
роботу-пилоту снижаться. Не прошло и десяти минут, как корабль, разорвав
по пути небольшую тучку, мягко опустился на обширную поляну недалеко от
берега реки. Отец Фловиан сотворил благодарственную молитву Всевышнему,
затем поднялся на ноги и, открыв люк, выглянул наружу. Светило солнце,
пели птички, порхали с цветка на цветок разноцветные бабочки. Он опустил
трап и, неся в руках крест, Библию и икону с изображением святого Карла,
торжественно ступил на землю и замер на несколько мгновений для того,
чтобы наблюдающий из люка робот-иконописец хорошенько запечатлел в своей
памяти этот исторический момент. Мягкая, ласковая трава так и звала
поваляться на ней, но не к лицу служителю Господа, облаченному такой
важной миссией, предаваться телесным радостям. Для этого еще придет время.
Отойдя немного от корабля, отец Фловиан огляделся. Место было выбрано
удачно. Вдоль опушки леса проходила проселочная дорога, сбегавшая прямо к
реке. Берег был пологий, но река, судя по всему, глубокой и полноводной,
так что многие паломники смогут прибывать по воде. Климат здесь, видимо,
ровный, земля богатая, да и приношения прихожан будут, наверное,
обильными, так что на первых порах, когда из первоначально
сформировавшейся паствы надо будет отбирать наиболее твердых в вере, тех,
кто понесет ее знамя дальше по планете, миссия ни в чем не будет
испытывать недостатка.
Пока отец Фловиан размышлял таким образом, рабочие роботы уже начали
выносить из корабля детали сборного миссионерского домика и миссионерской
церкви. Оставалось лишь указать им, где начать строительство и как лучше
оборудовать гипнопункт первичного приобщения к вере. Отец Фловиан уже
раскрыл было рот, чтобы отдать распоряжения, как вдруг заметил движение на
краю поляны. Приглядевшись, он увидел, что оттуда, ступая прямо по
нехоженой траве, идет к нему, странно переваливаясь, необычное существо.
Создатель придал ему форму мешка высотой около полутора метров с чем-то
вроде крыльев по бокам. По передним краям крыльев шли пальцеобразные
отростки - штук по тридцать на каждом крыле, а на выступе в верхней части
мешка виднелись три глаза и огромный рот с фиолетовыми губами. Нижняя
половина мешка была прикрыта темной материей. Отец Фловиан мог считать,
что ему повезло - существо это было явно симпатичным по галактическим
меркам. Он подождал, пока незнакомец достаточно приблизится, а затем
сделал несколько шагов навстречу и произнес:
- Здравствуй, сын мой...
Он хотел было перекрестить незнакомца, но рука его сама собой застыла
в воздухе, потому что тот вдруг ответил на чистейшей звездной латыни,
языке, на котором, по воле Создателя, могли объясняться во множестве
обитаемых миров и который по этой причине Объединенная Церковь давно взяла
на вооружение:
- Здравствуй, сын мой. Что привело тебя на эту планету?
Отец Фловиан онемел от удивления. Заметив это, незнакомец заговорил
мягким, ласковым голосом:
- Я настоятель здешнего монастыря, главного на этой заблудшей
планете, отец Каллоидий. Создатель возложил на меня тяжкую, но почетную
миссию обращать ее погрязших по неведению в грехе обитателей в истинную
веру.
- Неисповедимы пути твои, Господи! - обратив взор к небу, воскликнул
отец Фловиан.
- Аминь! - молитвенно сложив крылья, подхватил отец Каллоидий.
- Меня зовут отец Фловиан, брат мой. Я прибыл с Земли для того, чтобы
обратить обитателей этого мира в истинную веру. Я думал, что они до сих
пор живут в грехе и неверии. Сколь же безгранична милость Создателя, раз
он уже позаботился о приобщении к вере детей своих, населяющих этот мир!
- Аминь! - вновь отозвался отец Каллоидий, потом мигнул средним
глазом и, взглянув на роботов, суетящихся у корабля отца Фловиана, сказал:
- Быть может, вы окажете честь нашему монастырю и посетите его? Он совсем
недалеко, за холмом. Пусть ваши роботы пока занимаются делами, а мы
пройдемся по дороге. Вы ведь способны передвигаться по суше?
- Ну конечно же, - отец Фловиан был до глубины души тронут заботой
инопланетянина.
Дав роботам задание, он двинулся следом за отцом Каллоидием. Выйдя на
дорогу, они повернули к лесу и завели тихую благочестивую беседу. Сначала
немного поговорили о погоде и видах на урожай. Потом отец Каллоидий
заговорил о трудностях, столь знакомых каждому миссионеру - о яростном
сопротивлении неверующих, о достойном сожаления нежелании многих из
обитателей обращаемого мира трудиться не жалея собственных сил, отказывая
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 115307
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 1
|
