ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Sреаking In Тоnguеs
Лавка Языков

Элвин Джонсон

БИТВА ДИКОЙ ИНДЮШКИ
и другие рассказы

Перевел Геннадий Башков

От редактора: Настоящий текст печатается в авторской редакции.




ОБ АВТОРЕ


Элвин Джонсон написал множество разнообразных книг и заслужил репутацию
выдающегося уч╗ного, издателя и государственного деятеля. Уроженец прерии,
он сумел выучиться в колледже, воевал в испано-американской войне,
преподавал экономику в ведущих американских университетах, участвовал в
создании Новой школы социальных исследований, редактировал журнал
`Нью-Рипаблик`, опубликовал ряд научных книг и три романа. Во время Второй
мировой войны, будучи председателем Комитета по борьбе с дискриминацией,
Джонсон разработал проект, который впоследствии стал законом штата
Нью-Йорк по борьбе с дискриминацией, и организовал агентство по е╗
осуществлению.
Эта живая и удачная книга - свидетельство того, что долгая и
разнообразная жизнь (а ему было 88 лет в 1961 году) не приглушила его веры
в добро, стремления бороться за правое дело, его жизнерадостности и
влечения к шутке. Джонсон - первопроходец Америки в самом тонком смысле
слова.
Этот сборник рассказов - подлинный вклад в американский фольклор. Элвин
Джонсон прекрасно помнит старые времена и да╗т нам уникальную возможность
взглянуть на эту эпоху, брызжущую жизнерадостностью, юмором и энтузиазмом,
эпоху освоения Американского Запада.
Никто со врем╗н Уиллы Кэзер не писал так просто и красиво о стойких
мужчинах и женщинах, укрощавших дикую прерию. Читая эти т╗плые,
убедительные рассказы, переносишься в дал╗кое прошлое первопроходцев в
суровом приграничном краю.
Действие рассказов Э.Джонсона происходит в последней четверти прошлого
века в сельской местности Среднего Запада. Это время освоения новых
земель, становления фермерства, формирования американской нации. Несмотря
на то, что действие удалено от нас на столетие, происходившее тогда
удивительно созвучно переживаемой нами сейчас эпохе. Здесь речь ид╗т и о
взаимоотношениях разных национальностей, включая индейцев, и о развитии
предпринимательства, освещается вечно живая тема общения с природой и
братьями нашими меньшими, описаны отношения между людьми в самых
невероятных условиях и ситуациях, борьба добра со злом, милосердие. Книга
написана с добрым юмором, без каких-либо претензий на занимательность, и
вс╗ же читается с огромным интересом.
Книга издана в 1961 году в г. Нью-Йорке издательством Fаwсеtt
Рubliсаtiоns, Inс.





Любимой дочери моей Дороти Дейрап, многому научившей меня своим
несгибаемым характером и личным мужеством.




БИТВА ДИКОЙ ИНДЮШКИ


Давайте перенес╗мся со мной ненадолго в Старую Небраску, Территорию
Небраски во времена заварухи в Конгрессе по поводу Канзаса и Небраски.
Для жителя восточного побережья Небраска представляла собой часть
большой американской пустыни. Для первопроходца, проезжавшего верхом по
равнине и волнистым холмам, это трава, из которой состоит вс╗ живое. В
пойме рек трава так высока, что е╗ цветущие макушки хлещут вас по лицу,
когда вы проезжаете по ней верхом; на холмах - это богатая поросль
питательнейшей травы, на которой можно пасти миллионы голов скота. Для
первопроходца - это прекрасная земля, какой она должно быть и
представлялась всем до того, как новое поколение романтиков начало славить
пустынные горы, покрытые снегом, как единственный подходящий пьедестал для
романтического героя.
В то время, о котором я пишу, поселений было мало, они были невелики и
разбросаны там, что позднее стали называть поречными графствами от границы
Дакоты до Канзаса. Они быстро росли, отчасти благодаря усилиям
аболиционистов по привлечению туда людей, которые давали бы отпор
`рабовладельческим силам`, отчасти в результате попыток руководителей
рабовладельческих штатов увеличить население, которое сдержало бы натиск
аболиционистов. Мощь политических сил сходила на нет по мере продвижения
на север. В тех краях, о которых я пишу, на самом северо-востоке,
выражения `рабовладельческие силы` и `аболиционисты` были не больше чем
просто словами. Поселенцам нужны были здесь новые жители, но уже по
социальным и экономическим причинам.
Эти первые поселенцы в нашем графстве были почти все коренные
американцы, преимущественно из северных штатов, значительное меньшинство
было из Кентукки, Миссури и Арканзаса.
Однако, была и одна норвежская семья, Хьялмар Бьорнсон с женой Триной.
Поселенцы не знали, что в скандинавских странах J призносится как Y в
английском. Как они ни пытались произнести эту фамилию, в результате
получалось Б-джорнсон. А что касается имени Хьялмар, то тут они вообще
становились в тупик.
В конце концов Бьорнсон сам приш╗л к ним на выручку. Если где-нибудь в
магазине его называли шведом, то он кричал им в ответ: `Не, не! Норвежец.`
Тогда они стали звать его Норски. А что до Хьялмара, то в отношении им╗н
вообще не было ничего святого. Годилась любая замена. А так как имя Пит
подходит любому, то Хьялмар Бьорнсон стал Питером Норски, имя это в конце
концов и стало официальным. Свою усадьбу он так и оформил на имя Пита
Норски.
У себя в Норвегии Пит Норски был умелым мастером, портным. В Англии и
Шотландии грубые мастеровые мясоеды склонны презирать портных. Потягивая
пиво, они обычно распевали: `Девять портных стоят одного мужика`. `Она
думала, что портняжка ей не повредит`. Но в Скандинавии портные по шкале
мастеровых ценились очень высоко. Внешность благородного сословия
находилась в их руках. Демократические приличия не дают портным
возможности имитировать благородных в одежде, но они носят ладно
подогнанное платье, оно у них должным образом вычищено и отутюжено, очень
аккуратно заплатано и заштопано, коли уж того требует быстротекущее время.

Британские мастеровые строго придерживаются своей специальности.
`Мастер на все руки толком не знает ни одного ремесла`. У скандинавских
ремесленников совсем другая точка зрения. `Тот, кто владеет только одним
ремеслом, никогда не сможет достичь вершин в сво╗м собственном деле`.
Питер Норски сумел стать хорошим плотником, маляром, штукатуром и даже
достаточно сносным кузнецом, умевшим не хуже любого подковать коня,
изготовить из прутка гвоздь нужного размера, выковать лезвие топора так,
что его не нужно было точить, и мог закалить его.
В среде первопроходцев Пита знавали как очень полезного человека. Он
построил себе домик из жердей, единственного наличного в то время
лесоматериала. Адамово дерево - легкое и крепкое, но обладает
отвратительным свойством коробиться.
При высыхании каждая его клеточка сжимается. Если вы думаете, что доски
из него можно сохранить ровными, прибив гвоздями их края, то вы
недооцениваете силу сжатия его волокон. Они выдернут гвозди любой
величины. И это вызывало серьезные трудности у
домостроителей-первопроходцев. Щепу, даже сосновых пиломатериалов, достать
было невозможно. Крышу приходилось крыть досками из Адамова дерева от
конька до карнизов, прич╗м щели между ними приходилось затыкать паклей.
Доски с паклей коробились, и дождь протекал в дом.
У Пита Норски было шестое чувство древесины, которое гласило, что доски
из сердцевины старых деревьев не коробятся. Волокна уже усталые, стремятся
к покою.
Он отобрал доски соответствующим образом и построил себе крышу, которая
не протекала.
Если бы Пит не был таким хитроумным и деловым, первопроходцы презирали
бы его, поскольку он в╗л себя как джентльмен. Независимо от того, носил ли
он комбинезон или воскресный костюм, вс╗ на н╗м выглядело ладно. Платье у
него всегда было впору и всегда в хорошем состоянии. Как и все остальные
первопроходцы он носил на шее красный платок под палящим солнцем во время
уборки, но в то время, как остальные подвязывали платок под подбородком
как прид╗тся, у Пита этот узел превращался в большой шикарный бант.
Встретившись с дамой, он не просто кивал ей головой, а церемонно кланялся
в пояс. Все первопроходцы брились поутру в воскресенье, и к вечеру в
следующую субботу их рожи представляли собой красочную коллекцию
щетинистых портретов: черных и каштановых, рыжих и ржавых. Пит же брился
ежедневно. `Он может себе это позволить, - обычно говорил муж жене,
которая упрекала его, ставя Пита в пример, - так как у себя на родине Пит
ведь был и цирюльником и умеет содержать бритву в прекрасном состоянии`.
Но весь этот стиль как бы проходил мимо жены его, Трины. Она была у
него рабыней, или как первопроходцы выражались по этому поводу, его скво.
Она вс╗ время была в работе: по дому, в саду, то она бежала кормить
цыплят, то поросят, то доила корову, сбивала масло в старомодном чане,
делала норвежский сыр. Она одевалась в любую старую тряпку, которая могла
прикрыть ей тело. Никто никогда не обращался к ней с разговором, и она
никогда никому ничего не говорила. Если кто-либо из соседей появлялся в
доме Пита, то вероятнее всего слышал, как Пит командовал Триной очень
суровым голосом, как бы обещая ей взбучку. Как говорили женщины, таковы
порядки у них на родине, где у женщин не было никаких прав.
Все первопроходцы занимались охотой. У каждого мужчины было ружь╗, а у
некоторых даже винтовки. Там водились невероятные стаи степной дичи, и у
каждого первопроходца, которому не лень прогуляться часок-другой по
дубовым лесам по берегам речных откосов, где дичь питалась желудями,
помимо кукурузы, оставшейся на полях, на обеденном столе всегда было полно
дичи. Хватало и кроликов и нескольких видов американских зайцев, на
которых можно охотиться, если ты меткий стрелок. Крупной же дичи было
мало. В заросших кустарником долинах иногда попадались лоси, да изредка
олени. Но их вскоре уничтожили. Первопроходцы надеялись найти бизона, так
как на востоке полагали, что огромные пастбища Небраски усыпаны стадами
бизонов. Но их тут никогда и не бывало. Бизоны водятся на зимних
пастбищах. В холмистых прериях западной Небраски и Дакоты и дальше на
запад в Монтане растут низкие травы, которые превращаются в питательное
сено на подходе зимы. В побитых морозом длинностебельных травах
практически нет питательных веществ. Кроме того, те районы, где раст╗т
высокая трава, зимой покрыты снегом, а районы с низкой травой - нет. Стадо
бизонов может забрести в края с высокой травой, но вскоре возвращается к
над╗жным зимним пастбищам.
Первопроходцам встречались стада диких индеек, которые гнездились в
длинной полосе кустарника, тянувшегося вдоль реки. Вскоре всех их
перебили, за исключением одного хитрого индюка, которому удавалось уцелеть
из года в год.
Каждый охотник просто мечтал добыть этого индюка. Двадцать пять
охотников исходили вдоль и поперек этот кустарник в надежде подстрелить
птицу. Они иногда слышали, как он токует в близлежащем леске и на цыпочках
пробирались туда, но вдруг оказывалось, что он находится в четверти мили
позади них. Первопроходцы не знали того, что теперь известно всем, что
дикий индюк, как и койот - искусный чревовещатель. Защита его в том и
состоит, чтобы звучать так, как будто бы его там и нет.
Никто из охотников не мог сравниться в упорстве и азарте с Питом
Норски. Можно было подумать, что вся жизнь его просто зависела от этого
индюка. И другие охотники проводили день за дн╗м в бесплодной охоте. Пит
же охотился ночами, лунными ночами. У индюка должно было быть место
ноч╗вки где-нибудь высоко на ветке. Пит начинал с опушки леса, обходил
каждое дерево вокруг и разглядывал его. Ничего нет. Другое дерево. Тоже
ничего.
Вы даже представить себе не можете, сколько больших деревьев раст╗т на
полосе в полмили шириной и четыре мили длинной. Также невозможно
представить себе, какое терпение таилось в душе у Пита. Дерево за деревом
обходил он в течение лунной ночи. Ничего. Дело было в ноябре, и вся листва
уже опала. Это помогало. Но вс╗ же холодно. Время от времени Питу
приходилось прыгать на месте и хлопать себя по бокам, чтобы не застывала
кровь.
Ночь за ночью после полнолуния. Дерево за деревом обходил он. Ничего,
ничего - но что это там такое на толстом суку в пятидесяти футах над
головой Пита? Хвост индюка! Птица сидела близко к стволу, а голова у не╗
без сомнения спрятана под крылом. Несчастный! Стрелять вверх бесполезно,
вся дробь уйд╗т в ствол. В ста футах от дерева Пит начал различать птицу,
ещ╗ через сто футов все контуры е╗ тела ясно обозначились. Но мог ли Пит
правильно прицелиться в неверном свете заходящей луны? Лучше подождать. И
тем временем согреть пальцы во рту. Они от холода скрючились так, что
трудно как следует прицелиться.
С геологической медлительностью приближался рассвет. Индюк встрепенулся
на ветке и вполголоса что-то пробормотал. `Куда же, - вероятно спрашивал
он себя, - подевались индюшки?` Он поднялся выше, и из отдал╗нного края
леса раздалось его мощное токованье.
- На этот раз меня не обманешь, - сказал Пит. Для верного прицела было
недостаточно светло, но он нажал курок. Птица с шумом упала на землю. Пит
бросил ружь╗ и кинулся к добыче, как будто она могла ещ╗ куда-то деться.
Дикие утки не нагуливают жиру, так как они слишком много летают. Если бы
этого индюка откармливали в птичнике, он весил бы фунтов сорок.
Индюк! Он добыл его! Невероятно! Он схватил и прижал его к груди, как
любимое существо. Кровь ещ╗ текла, он чувствовал, как она проникает ему
сквозь одежду.
Ну так что же? Он победил!
До того места, где Пит оставил лошадь и телегу, было больше мили. Индюк
становился вс╗ тяжелее и тяжелее, пока он ковылял по кустарнику. И вот,
наконец, он взобрался на рессорное сиденье повозки и отправился домой. Вс╗
ещ╗ было темно, и он слишком устал, чтобы следовать всем изгибам дороги,
но лошадь знала дорогу. Три мили, и вот он у своих ворот. Расседлал лошадь
и отпустил е╗, чтобы та сама отправилась в стойло. Вытащил индюка из
повозки и вош╗л в дом.
- Трина, вот индюк. Кофе.
У Трины на плите уже стоял кофейник со свежим кофе. Она налила ему
чашку кофе, добавила сливок и поставила чашку перед ним. Он залпом выпил
кофе, запрокинул голову назад и тут же уснул. Он не спал уже три ночи, а
дн╗м ему удавалось поспать только урывками. Трина положила ему под голову
подушку и занялась своей работой.
Через пару часов он внезапно проснулся с чувством, что что-то упустил.
Да, конечно, сообщить остальным охотникам, что можно больше не ходить на
охоту.
Индюка добыл он. С трудом он поднялся на ноги.
- Кофе, Трина.
Она принесла ему ещ╗ одну чашку. - Завтракать будешь?
- Нет, надо сходить сказать им, чтобы не ходили охотиться на индюка
сегодня.
Трина сурово посмотрела на большое кровавое пятно на куртке мужа, но
ничего не сказала. Ей не пристало предлагать что-либо своему господину и
хозяину.
Пит оседлал коня и во весь опор голову пон╗сся к хижине Джесси
Хартхорна, самому старому из первопроходцев и, в некотором роде, вожаку.
Джесси уже встал и пил первую чашку кофе.
- Тот индюк, Джесси, я достал его.
- Достал? Прекрасно. Я было собирался сегодня за ним опять. Теперь
можно сидеть дома. К тому же вроде бы вот-вот пойд╗т снег.
- Он очень большой. Хитрый. Но я висел на н╗м десять дней. Мы вс╗ это
потом отпразднуем. Прид╗шь?
- Обязательно.
Пит ездил от дома к дому вс╗ утро. Та же самая история повторялась
везде, те же дружеские поздравления, то же согласие приехать на пир. Пит
отправился домой, сожрал обед, завалился в постель и проспал десять часов.
Одно обстоятельство озадачивало приглаш╗нных на праздник.
Как мог Пит устроить пир на двадцать пять человек в своей крошечной
избушке из двух комнаток по двенадцать квадратных футов каждая? Летом
можно было бы устроить стол под деревьями. Но сейчас ведь был конец ноября.
Однако они не учли изобретательности и энергичности Пита, рука которого
уже почти касалась короны блестящей общественной карьеры. На лесопилке в
четыр╗х милях от дома можно было получить практически за бесценок столько
горбылей, округлых внешних плах от бр╗вен, сколько захочешь. Все они были
одинаковой длины, двенадцати футов, и некоторые из них тяжеленные, как
бр╗вна. Пит возил их домой воз за возом. Самые тяж╗лые из них он закопал
на два фута в землю в качестве столбов по периметру параллелограмма
размером сорок футов на десять. Он приколотил подходящие горбыли как
раскосины к этим столбам и накрыл всю эту постройку плахами. Такая крыша
не устояла бы против дождя, но от снега-то уж годилась. Он приколотил
чистую обшивку из горбылей, из горбылей же настелил пол, из них же
сколотил стол и скамейки, а также кухонный столик для провизии.
Притащил из дома большую жестяную печку-плиту и установил е╗ в одном из
углов, где уже было навалено сухих дров на неделю впер╗д.
И пока Пит строил свой пиршественный дом, Трина с утра до вечера
готовила пищу для праздника. К утру великого дня вс╗ было готово: большие
пироги с начинкой из изюма, огромные бадьи, наполненные дикими сливами,
которые она вычистила и сварила из них компот, большая бадья с зеленью,
только что с грядки - единственная зелень, которая осталась после
ноябрьских морозов, какой-то особенный сорт капусты, неизвестный в
Америке. Очень живописными были буханки свежеиспеч╗ного хлеба в два раза
выше тех, что были известны первопроходцам.
Трина знала стародавний секрет приготовления дрожжей, которые и дали
такой результат. Женщины в округе поговаривали, что она подмешивает в
дрожжи толч╗ной селитры, что они считали опасным. Если она и делала это,
то дрожжи, наверное, съедали е╗, так как в пышном хлебе не привкуса е╗ не
было.
Гости собрались дружно и толпились в уютно натопленной комнате,
восхищались плотницким искусством Пита, а уж от стола они были просто в
восторге. `И где только эта женщина нашла столько скатертей, чтобы накрыть
такой длинный стол, откуда у не╗ столько материи, что е╗ хватило на
набитые сенном подушки на скамейках?` Они разглядывали буханки хлеба,
пироги, невероятное изобилие слив и удивительно зел╗ную капусту. А от чего
ещ╗ больше у них текли слюнки, так это от запаха жареной индейки.
Пит толкался в этой компании, сияя от законной гордости.
Он пригласил их взять стаканы и обходил гостей с большим кувшином,
разливая золотистую жидкость, которую он называл чем-то вроде мюда. Она
была просто великолепна. Их не огорчила изрядная крепость напитка, которую
обволакивала ароматическая жидкость.
Это, объяснил Пит, напиток богов из Валгаллы. Трина приготовила его из
м╗да, разбавленного по его мнению четырьмя частями воды с толч╗ными
дрожжевыми корками. Кувшин ставили за печку, чтобы он грелся и бродил. Он
вс╗ ещ╗ бродил немного до сих пор. Когда гость подносил стакан к губам, к
ним поднимались золотистые пузырьки. Вошла Трина, с трудом неся на большом
деревянном подносе индюшатину. Поднос этот Пит вырезал именно для этого
случая из большой дубовой плахи. Она поставила его во главе стола. Пит
пригласил гостей рассаживаться, сел сам и начал рассматривать нож для
разделки. Его надо было немного подправить. Он несколько раз прош╗лся
ножом по точильному камню. Трина с опущенной головой стояла в конце стола.
Нож был очень острым и нарезал ломоть за ломтем с такой л╗гкостью, как
будто бы это был нежнейший цыпл╗нок. Пит отрезал кусок от шеи и плеча.
Оттуда высыпалась горсть зерна. Зоб! ` Боже мой, она зажарила птицу
целиком,` - подумал Пит. Он чуть не упал в обморок. Его охватил безумный
гнев.
- Трина! - заорал он. - Потроха!
Трина побежала к дверям и понеслась к дровяному сараю.
Пит схватил палку, которой помешивал огонь, и убежал вслед за ней. По
мере того, как погоня продолжалась, раздавались визг и вопли.
- Черт подери! - воскликнул Джесси. - Ну и что тут такого. Когда я в
первый раз разделывал птицу, то вынул пищевод и аорту, но и понятия не
имел, что вместе с ними надо удалить и зоб. Пришлось сортировать, но ведь
то же самое произошло и с моей женой.
- И с моей, - сказал кто-то из гостей.
- И с моей, - подхватил другой.
- Бедная женщина, это у не╗ первая индюшка.
- Послушайте, мужики, - сказал Джесси. - Нельзя нам тут обедать без
хозяина. Он считает себя опозоренным и к столу уж не верн╗тся. Она же,
бедняжка, вся побитая, завалится рыдать на кровать. Я сейчас ещ╗ хлебну
этого напитка, который Пит называет пойлом, и убираюсь отсюда ко всем
чертям.
- И я.
- Я тоже.
Все так и договорились. Допили медовуху и разъехались по домам.
А что же стало с Триной? Любопытство так и раздирало Джесси. Через день
он поехал к Питу за поперечной пилой, которая ему вовсе не была нужна.
Подъезжая к дому Пита он услышал чистый и громкий голос поющей женщины.
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
(В лесу гуляли две девицы)
Первопроходцы не имели обыкновения стучать в двери и дожидаться
приглашения войти. Они чувствовали себя одной семь╗й, и им нечего было
скрывать друг от друга. Джесси просто открыл дверь и вош╗л.
Трина стирала бель╗. Рукава у не╗ были закатаны до плеч.
Ух ты, какие сильные белые руки! Мускулы, игравшие под почти прозрачной
кожей, блестевшие от мыльной воды, сделали бы честь любому силачу.
- Госпожа Норски, - сказал Джесси. - Я приш╗л попросить у Пита
поперечную пилу.
- Она выпрямилась. Какая высокая женщина! Джесси ещ╗ не приходилось
видеть е╗ в полный рост.
- Пит в амбаре, - сказала она. - Он с удовольствием одолжит вам пилу.
Джесси отправился в амбар. Пит сидел там на ворохе сена. На голове у него
была повязка, правая рука забинтована. Он встал, казалось, с трудом и
заложил левую руку за спину, как будто бы у него там болело. Джесси сразу
же сделал для себя вывод.
- У тебя был несчастный случай, Пит?
- Рубил дерево, а оно упало не так, как хотелось. Ветвями и зацепило.
- А, это леший хотел тебя задрать, но ты его обдурил.
- Да.
- Я приш╗л попросить у тебя поперечную пилу.
Пит сходил к сараю с инструментом и прин╗с пилу, огромную страшную
железяку в семь футов длиной. С ней Джесси и уехал. Когда он отъехал
настолько, что его нельзя было услышать, у Джесси вырвался раскат хохота,
который он вс╗ это время подавлял. Лошадь испуганно остановилась, а
длинная пила повизгивала у не╗ на боку.
- Ну и дурацкая же мысль, - сказал он себе, - возить пилу на лошади
верхом. Да если лошадь взбрыкн╗т и скинет меня, то пила распилит меня
пополам.
Но лошадь не взбрыкнула. Джесси бросил пилу у своего дровяного сарая и
поехал к ближайшему соседу.
- Ты представляешь, она отвалтузила его, - сказал он вместо приветствия.
- Что? Кого?
- Трина. Отметелила его. Распевает теперь как жаворонок, а он сидит в
амбаре весь перебинтованный. Говорит, что на него упало дерево.
- Как это она сумела? Он хоть и жилист, но очень сил╗н.
- Зато она не жилиста. Она стирала, и я видел е╗ руки.
Толстые, как столбы у забора, и одни мускулы. Я себе предоставляю это
так. Он погнался за ней, а она схватила оглоблю и выбила палку у него из
рук. Рука у него вся забинтована. Затем она трахнула его по башке. На
голове у него тоже повязка. Затем она повалила его и отмутузила, как
хотела.
- Ну и поделом ему.
- Пойду расскажу ребятам.


На следующий день Трина носила дрова. Посмотрела на поленницу. На обогрев
праздничного дома ушло много дров. Теперь их не хватит до весны. В это
время Пит обычно валил деревья, чтобы запастись на зиму, а теперь он
ничего не делал, а только болтался около амбара, кутаясь в сво╗ пальто.
Трина взяла топор и пошла к дровянику. Пит, увидев е╗, пожал плечами.
Но услышав, как начал бухать топор, неравномерно и неумело, он не выдержал
и пош╗л к дровяному сараю.
Трина рубила бревно. Но вместо глубокой подсечки с одной стороны, после
которой надо было делать подсечку с другой, она подрубала дерево вокруг,
как говорили первопроходцы, обгрызая его по-бобриному.
- Трина, так ты не перерубишь его.
- Перерублю, со временем. Кому-то надо рубить дрова, а то пом╗рзнем. Ты
лучше иди домой и готовь обед.
- Трина, ты же знаешь, что я не умею готовить. Дай-ка топор.
Поколебавшись, Трина отдала ему топор. После того, как он сделал
несколько умелых ударов, она ушла прочь. И она сготовила ему превосходный
обед. Он плотно поел и снова отправился к дровянику. На следующий день
после завтрака он снова отправился туда и рубил бревно за бревном.
Вернувшись на обед, он не наш╗л Трины, а холодный обед ждал его на столе.
Он заглянул в сарай. Упряжки на месте не было.
- Вот те на, - сказал он себе. - Она ушла от меня.
Но на закате солнца она подъехала к дому, распрягла коней и поставила
из в сарай. Она вошла в гостиную, где, тоскуя, сидел Пит. Он вздрогнул.
- Это ещ╗ что такое?
На ней была ярко-красная блузка с отделкой старым золотом, похожая на
шлем шляпка, тоже ярко-красного цвета, с огромным голубым пером и юбка,
которую в те времена называли шотландской.
- Где ты взяла эти одежды?
- В Су-Сити.
- Да ни одна американка не будет носить такого платья.
- Потому-то оно и досталось мне по деш╗вке.
- По деш╗вке? Но у тебя ведь совсем не было денег.
- Я продала свои сер╗жки. Они мне ни к чему. Я не могла их носить. Они
были мамины. Но и мама не носила их. Она получила их от своей бабушки, муж
которой был большим человеком. Она была богатой женщиной и могла позволить
себе носить их. Моя же мать была бедной, и я тоже.
- И сколько же тебе дал за них ювелир?
- Двести долларов.
- Двести?
- Да. Ты помнишь маленькие яркие камушки? Это бриллианты.
Я израсходовала совсем немного денег себе на платье. И ещ╗ осталось
достаточно на любую одежду тебе.
- Я не трону этих денег.
- Хорошо. Но видишь ли, это платье мне не совсем впору.
Продавец сказал, что если я подожду, то он подыщет швею и подгонит его,
но я ответила, что мой муж сделает это лучше.
- Но я же не дамский портной.
Пит встал и обош╗л е╗ вокруг, глядя на платье глазами мастера. Достал
из печки кусочек угля и сделал какие-то таинственные метки на жакете,
велел ей снять его и пометил что-то на юбке. Затем он осмотрел подол.
- Юбка слишком коротка, а отворот подола слишком узок.
- Да, поэтому я взяла вот этот миленький отрез темно-синей ткани, чтобы
надставить.
Пит хмыкнул. Но наутро взялся переделывать платье. Работал он быстро, и
к середине дня можно было делать примерку. Он смотрел на не╗ в новом
платье со вс╗ возрастающим удовлетворением.
- Тебе надо поправить прич╗ску. Она у тебя похожа на гнездо какой-то
большой птицы. Садись, сейчас сделаю.
- Ты сделаешь мне прич╗ску?
- Я полгода служил у парикмахера. Женщины часто заходили сделать себе
прич╗ску.
Он расчесал ей волосы. Какие они длинные, и густые, и мягкие! Он всегда
считал, что волосы у не╗ льняного цвета. Теперь же увидел, что в них много
золотых прядок.
Он запл╗л две толстых длинных косы и уложил их на голове короной так,
что она покрывала всю голову до самой шеи.
- А теперь, давай-ка посмотрим шляпу. Он вынул перо, которое свисало
сзади шляпы, вставил его сбоку, изменил залом и надел шляпу на голову
Трине. Отступил назад, чтобы лучше видеть.
Красный цвет шляпы и жакета отдавал алым отсветом у не╗ на щеках, от
которого очень выигрывала голубизна е╗ глаз, которые теперь были на одном
уровне с его глазами и смотрели в них. Пит почувствовал, как у него
сдавило горло. Такая роскошная женщина, а теперь он е╗ потерял.
Как будто прочитав его мысли, Трина ступила впер╗д и обвила его своими
мягкими теплыми руками. Поцеловала его. У него помутилось в глазах. Она
поцеловала его ещ╗ раз и ещ╗ крепче обняла. Голова у него закружилась. Что
стоили горы унижений в сравнении с этим? Он робко поцеловал е╗. Она
решительно откликнулась.
Джесси открыл дверь и вош╗л со взятой взаймы пилой. Но они не слышали
его. Они не заметили порыва морозного воздуха, от которого бешено
заплясало перо на шляпке Трины. Они не услышали бы и выстрела из ружья.
Джесси поставил пилу в угол неподал╗ку от двери и вернулся к своей повозке.
- Чудно вс╗-таки вс╗ в этом мире, - сказал он сам себе.


Вот так и закончилась эпопея Битвы дикой индюшки, не так ли? Да нет. Всем
известно про реб╗нка, который узнав о том, что Вильгельм Телль сбил
стрелой яблоко с головы своего сына, спросил: `И кому же досталось
яблоко?` Я не был тем реб╗нком, но вполне мог бы им быть. И никак не могу
закончить рассказ там, где ему следовало бы кончиться, так как мне
нравятся только жизненные истории, а жизнь, как-никак, вс╗ продолжается.
Мо╗ рожденье случилось лет двадцать спустя после Битвы дикой индюшки, и
прошло ещ╗ лет пятнадцать, прежде чем я стал понимать толк в фольклоре
нашего края.
Память об этом обеде и сопутствующих ему событиях вс╗ ещ╗ была жива,
главным образом в таких поговорках среди женщин, что, если хочешь вновь
разжечь любовь мужа, то надо сбить его с ног, отвалтузить что есть мочи и
затем предстать перед ним в изумительном новом платье.
Джесси, теперь уже дедушка Джесси, по-прежнему жил в сво╗м старом
домишке. Это был благодушный старик с длинными шелковистыми седыми
волосами и бакенбардами.
Он так и не научился читать, и может быть поэтому память его стала
галереей гравюр, где ни одно слово не изменилось. Я слыхал, как он
рассказывал историю о том, что он называл битвой дикой индюшки три раза,
при этом не было ни малейших вариаций.
Был сезон молотьбы. Соседи объединяли силы в это время для такой
работы, и я, крепкий пятнадцатилетний парень, следовал за молотилкой от
соседа к соседу. Мо╗ дело состояло в том, чтобы держать мешок для
весовщика. Это была одна из тех работ, где подросток мог делать то же, что
и взрослый.
В тот раз мы молотили долю дедушки Джесси. Как это было принято во
время молотьбы, мы сидели на мешках в кругу после обеда, и мужики
рассказывали всякие истории. Кто-то попросил дедушку Джесси рассказать
историю Битвы дикой индюшки.
Это была буквально та же история, что я слышал раньше.
- Дедушка Джесси, - спросил я. - А что стало с индюшкой? Она что,
досталась собакам?
- Ну не-ет. После того, как я узнал, что Пит с Триной помирились, я
пош╗л к ним и сказал: `Пит, вы с Триной ведь не съели же всю индюшку? Я
пров╗л так много холодных дней, пытаясь добыть е╗, что теперь мне кажется,
у меня есть право хоть на маленький кусочек.`
- Она совсем зам╗рзла, - ответил Пит.
- Прекрасно. Доставай топор и отруби мне кусочек. Я поставлю его в
печь, и получится ничуть не хуже свежей. Даже лучше. Мясо от мороза
становится ещ╗ нежнее.
Пит не очень-то обрадовался такому обороту, но достал топор и пилу и с
первого же удара отрубил ногу вместе с коленном - мяса там хватило бы на
целую семью.
- Пит, - снова сказал я, - Трина ведь наверняка положила внутрь
какой-нибудь приправы. Давай распилим тушку пополам, а я отколю кусочек
топором.
Пит слегка по╗жился. Я схватил пилу, но он отобрал е╗ у меня и распилил
птицу сам. Лучшей приправы едать мне не приходилось, она была из хлеба и
пряностей, какой-то зелени, на вкус похожей на лук. Боб Макгрегор сказал
мне, после того, как получил свою порцию, что это был лук-порей. У них на
родине он раст╗т в каждом огороде.
- Я знал наверняка, Пит посчитал, что Трина не выпотрошила индюка. Вот
почему я заставил его распилить тушку. То, что он увидел, немного
взбодрило его.
Я рассказал об этом остальным, и они все пришли и получили по куску.
Трина испекла нам новый пирог, а Пит прин╗с новый кувшин того прекрасного
напитка, который он называл мюд.
- Почему они уехали из Небраски, - спросил я, - и куда?
- Об этом ты лучше спроси у своего отца. Он приехал сюда той же весной,
как они уехали. Он был на распродаже их имущества и купил ту самую
поперечную пилу, о которой я рассказывал. Отец твой довольно близко
познакомился с ними. Он ведь умел разговаривать на том же наречии, что и
они, по-шведски или что-то в этом роде.
- Папа, - спросил я в тот же вечер, - дедушка Джесси говорит, что ты
был знаком с семь╗й Норски, и можешь рассказать, почему они съехали и куда.
- Я был знаком с ними немного. Они уехали через месяц после того, как я
приехал сюда. Уехали потому, что жена Пита хотела переселиться куда-нибудь
в город, чтобы определить детей в хорошую школу. Школа у нас и теперь не
очень-то хорошая, а тогда они были ещ╗ хуже.
- Сколько у них было детей?
- Два мальчика и девочка.
- А ты знаешь, куда они уехали?
- Куда-то на тихоокеанское побережье.
- Дедушка Джесси говорит, что ты купил пилу у них на распродаже.
- Да, это была лучшая пила в округе, да она и сейчас такая. Пит научил
меня как с ней обращаться.
Вот и вс╗, что мне удалось разузнать от отца.
Пятьдесят лет спустя мне пришлось побывать на тихоокеанском побережье.
Я устроился на ночь в одной из гостиниц Сиэтла и коротал время за вечерней
газетой. На глаза мне попался некролог, занимавший две трети колонки.
Доктор Хьялмар Норски. Неужели это Пит? Нет, он не мог прожить столько
лет. Я пробежал глазами колонку. Родился в Небраске неподал╗ку от города
Омади.
Надо же, это ведь город, где мои родители получали почту в годы около
моего рождения. Позднее Миссури обрушила всю свою ярость на этот город,
подрезала всю его территорию, превратила его улицы и переулки в ил,
который затем разбросала по берегу Айовы. Я посмотрел дату рождения. Это
былогод спустя после Битвы дикой индюшки. Хьялмар Норски был врачом с
гораздо более чем местной репутацией, его глубоко уважали и любили не
только пациенты, но и вся округа. У него остался брат, президент большой
деревообрабатывающей компании, и сестра, которая уже была на пенсии после
долгой и блестящей службы в качестве директора школы.
Отец его, Питер Норски, был известным архитектором и строителем, мастер
на все руки! Немало городов и селений на северо-западе обязаны красотой
своих общественных и частных зданий Питеру Норски. Мать доктора Норски,
Катрина Норски, ходила в начальную и среднюю школу вместе со своей
дочуркой Бодил, чтобы выучиться языку, набраться знаний и затем принять
участие в борьбе за права женщин. Она стала руководителем этого движения у
себя в округе, была настолько активной и энергичной, что сумела вовлечь в
это дело не только всех женщин, но и мужчин, занимавших хоть какое-либо
положение в обществе. После начала борьбы за избирательные права для
женщин обе партии выдвинули е╗ кандидатом в Конгресс, но она отказалась,
ссылаясь на преклонный возраст.
Ну вот и вс╗ по поводу этого некролога. Автор не знал только одного.
Причиной всего этого была Битва дикой индюшки, во время которой Трина не
только избавилась сама от тирании Пита, но в конечном счете, освободила и
самого Пита.


ПОДРУЖКА МОЯ, ТОНИ


У моего отца была прекрасная норовистая лошадь, Кейт. Ему очень хотелось,
чтобы она ожеребилась, так как в нашем хозяйстве на ферме весь транспорт
состоял из четыр╗х лошадиных сил, то есть у нас было всего четыре лошади.
Одна из них становилась уже старой и немощной. Года через четыре е╗
пришлось бы отправлять на покой. А через четыре года только что зачатому
жереб╗нку было бы уже три года, что вполне годилось, чтобы занять место в
упряжке с телегой или плугом. Но Кейт по природе своей была целомудренной
и разборчивой. Отец познакомил е╗ с благородно ржавшим першероном, но Кейт
пренебрегла им. Тогда он попытался свести е╗ с блестящим черным морганом,
а Кейт грубо лягнула его. Был также галантный жеребец смешанных кровей по
кличке Гидальго, так как в н╗м была и испанская кровь. У него была
репутация неотразимого ухаж╗ра. Но Кейт отвергла и его.
Очевидно она была против любви по расч╗ту.
Между нашим и соседским пастбищем пролегала дорога. С нашей стороны
была хорошая изгородь из колючей проволоки, такая же была и у соседа. У
него был пони для верховой езды, небольшой гнедой индейский жеребец
величиной примерно в половину настоящей лошади. Это животное имело
обыкновение подходить к изгороди, ржать и визжать в сторону Кейт. Очевидно
это были злые и обидные речи на лошадином языке, так как они приводили
Кейт в ярость. Она прижимала уши назад, е╗ прекрасная морда при этом
принимала ужасный вид, она походила при этом на одну из людоедствующих
лошадей в греческой скульптуре Диомеда.
В конце концов она так возненавидела этого несносного конька, что
несмотря на сво╗ прекрасное воспитание, перепрыгнула через наш забор,
пересекла дорогу, перемахнула через соседский забор и предложила негодному
жеребцу выяснить отношения.
Когда на пастбище лошади действуют друг другу на нервы и доходят при
этом до предела, они становятся задом друг к другу и начинают лягаться
вплоть до истерики. При этом они пригибают голову к земле и брыкаются,
стараясь попасть в круп другой обеими задними ногами. При этом урон обычно
бывает невелик, если только у них нет острых подков. Но и фермер не
настолько глуп, чтобы выпускать норовистую лошадь свободно на пастбище.
Кейт с жеребчиком устроили драматическое представление, которое
проходило с переменным успехом. Перепуганный, я наблюдал за ними издали.
Мне казалось, что такие гулкие удары могут оказаться губительными. Но отец
сказал, что ничего страшного нет и что скоро они устанут. Так оно и вышло,
и с осознанием незапятнанной чести они разошлись восвояси, пощипывая
траву. Отцу пришлось сходить и привести Кейт назад, ибо она была слишком
хорошо воспитана, чтобы при возвращении снова прыгать через забор. Отцу
пришлось прошагать целую милю, чтобы провести е╗ через двое ворот. С
неделю вс╗ было тихо и мирно. Затем несчастный кон╗к снова начал
приставать к Кейт с несносным ржаньем и визгом на сво╗м конском наречии. И
ей опять пришлось перемахнуть через оба забора. Она была страшно сердита,
и жеребец поскакал от не╗ прочь, пока они не скрылись из виду за небольшим
холмом. Мы слышали удары копыт, но в конце концов вс╗ стихло. Затем Кейт
вернулась к забору, чтобы е╗ забрали домой. При этом она была сама не
своя, покорная и унылая. Когда отец пристегнул уздечку к поводку, чтобы
провести е╗ в ворота, она последовала за ним с трогательной покорностью.
Несколько недель у не╗ не было е╗ обычной горделивости. Видимо, они
договорились окончательно, так как жеребчик больше не появлялся у забора
со своими жуткими конскими речами. В последующие несколько месяцев у нас
не было лучше лошади, чем Кейт, покладистей и примерней. Но отец ходил
озабоченный и, наконец, объявил: `Кейт понесла от этого негодного
индейского пони.`
Так оно и было. В положенный срок Кейт стала матерью самого маленького
и прелестнейшего жереб╗нка на свете. Кобылка была так мала, что ей
приходилось сильно вытягивать шею, чтобы дотянуться до предназначенного ей
природой питания.

Кейт немного стеснялась, но была преданной матерью. Отец же смотрел на
приплод кисло. `Никакого толку из этого не будет`. При этом он гладил свою
благородную бороду, как это делал обычно в раздумьи.
- Элвин, а ты бы хотел получить этого жереб╗нка в свою собственность?
Хотелось ли мне? Да ни один рыцарь, получая шпоры и коня у своего
господина, не был в таком восторге, как я. Мне было только семь лет, а я
уже владел тем, что когда-нибудь станет кон╗м.
Я назвал е╗ Антонией, по имени героини одной из историй не то в
`Спутнике молод╗жи`, не то на странице для детей в сельском издании
нью-йоркского `Уорлда`, не то в толедском `Блейде`. Память моя не
сохранила подробностей, но это было в 1880 году, когда пророки прерий
распевали такую песнь:
В тысяча восемьсот восемьдесят первом году Света наступит конец.


Итак, е╗ назвали Антонией, но из-за того, что в родословной у не╗ был
индейский пони, то, несмотря на пол, е╗ стали звать Тони.
Дней через пять Тони уже тв╗рдо стояла на ногах и начала знакомиться с
миром в меру своего понимания. Она внимательно присматривалась ко мне и
решила, что я - человечий жеребенок, с которым можно играть. Дети обычно
играют с котятами и щенятами, ягнята играют с тачками, которых они считают
за волков. Тони же хотелось играть со мной, а мне - с ней.
Тони, конечно же, умела играть только во врожд╗нный вариант шумных игр,
которые горожане иногда путают с возн╗й в Конгрессе. Если выражаться по
научному, то смысл этих игр заключается в розыгрыше. Игра бывает трех
видов. Лошадь делает вид, что хочет укусить, хватая вас за уши или пальцы
своими мягкими губами, или же клад╗т свою огромную зубастую морду вам на
плечо. Но на самом деле она не кусает. Вторая игра - это когда она делает
вид, что вы за ней гонитесь. Третья состоит в том, что она нес╗тся галопом

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 114973
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 1