|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ СТИВЕН КИНГ.
ТЕМНАЯ БАШНЯ 1-4 ТЕМНАЯ БАШНЯ-1: СТРЕЛОК
ТЕМНАЯ БАШНЯ-2: ДВЕРИ МЕЖДУ МИРАМИ
ТЕМНАЯ БАШНЯ-3: БЕСПЛОДНЫЕ ЗЕМЛИ
ТЕМНАЯ БАШНЯ-4: КОЛДУН И КРИСТАЛЛ СТИВЕН КИНГ.
ТЕМНАЯ БАШНЯ-3: БЕСПЛОДНЫЕ ЗЕМЛИ перевод с английского Рины Ружже, редактор - Наталия Ачеркан, 1995 ~...~ - курсив
#...# - курсив внутри курсива (другой курсив)
$...$ - текст другого формата внутри основного текста (уже, чем
основной)
<<*..>> - сноски
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
`Бесплодные земли` - третья часть длинной истории, навеянной и в
известной степени основывающейся на эпической поэме Роберта
Браунинга `Чайльд Роланд к башне темной пришел`.
Первая книга, `Стрелок`, рассказывает о том, как Роланд,
последний стрелок в мире, `сдвинувшемся с места`, преследует и в конце
концов догоняет человека в черном, чародея по имени Уолтер, который
в ту пору, когда Срединному Миру - Межземелью - еще удавалось
сохранять единство, притворно добивался дружбы с отцом Роланда.
Догнать этого колдуна-получеловека - не конечная цель Роланда, а лишь
очередная веха на пути к могущественной и таинственной Темной
Башне, стоящей в нексусе времени.
Собственно, кто такой Роланд? Каков был его мир до того, как
сдвинулся с места? Что есть Башня, и для чего он с таким упорством
ищет ее? Мы располагаем лишь обрывочными ответами. Роланд,
безусловно, своего рода рыцарь, один из тех, кому поручено сохранить
(или, возможно, спасти) мир, запечатлевшийся в их памяти
`проникнутым любовью и светом`. Однако насколько воспоминания
Роланда соответствуют тому, каков был его мир на самом деле, вопрос
весьма спорный.
Мы ~знаем~, что, раскрыв любовную связь своей матери с
Мартеном, чародеем куда более могущественным, чем Уолтер, Роланд
был принужден до срока пройти испытание на зрелость; мы знаем, что
это Мартен в надежде, что мальчик не выдержит испытания и будет
`отослан на Запад`, в безлюдные пустыни, устроил так, чтобы Роланд
узнал об интрижке матери; нам известно, что, выдержав испытание,
Роланд камня на камне не оставил от планов Мартена.
Нам также известно, что между миром стрелка и нашим миром
существует некая странная, но основополагающая связь и что сообщение
между мирами порой возможно.
В пустыне, на постоялом дворе у давно заброшенного почтового
тракта, Роланд встречает мальчика по имени Джейк - мальчика, чья
жизнь в нашем мире оборвалась; мальчика, которого толкнули под
колеса автомобиля на перекрестке в центре Манхэттена. Джейк Чэмберс
умер под пристальным взглядом человека в черном, Уолтера, и очнулся в
мире Роланда.
Им не удается вместе догнать человека в черном - Джейк погибает
во второй раз... теперь из-за того, что стрелок, поставленный перед
вторым мучительнейшим выбором в своей жизни, решает пожертвовать
символическим сыном. Роланду предоставлено выбирать между Башней
и мальчиком, и он избирает Башню. Последнее, что Джейк говорит
стрелку перед тем, как сорваться в пропасть: `Раз так, идите. Есть и
другие миры, не только этот`.
Последнее столкновение Роланда и Уолтера происходит на
пропыленной голгофе, усеянной гниющими костями. Человек в черном
предсказывает Роланду будущее по колоде карт Таро, обращая особое
внимание стрелка на три ~очень~ странных карты - это Невольник,
Владычица Теней и Смерть (`но не твоя, стрелок`).
Вторая книга, `Двери между мирами`, начинается с того, что
вскоре по завершении своего столкновения с Уолтером смертельно
усталый стрелок пробуждается среди ночи на берегу Западного Моря и
обнаруживает, что прилив принес с собой стаю ползучих плотоядных
созданий, `кошмарных омаров`. До того как Роланду удается
ускользнуть за ограниченные пределы досягаемости хищных тварей,
омары серьезно ранят его. Стрелок лишается большого и указательного
пальцев правой руки. В довершение всего отравленный ядом
омароподобных чудовищ Роланд, вновь пустившись краем Западного
Моря на север, в дороге заболевает... быть может, смертельно.
На пути Роланда оказываются три двери - они стоят на
прибрежном песке свободно, ничем не закрепленные. Каждая из дверей
открывается - для Роланда и только для Роланда - в наш мир;
собственно, в тот большой город, где жил Джейк. Стремясь спасти свою
жизнь и переправить в свой мир тех троих, что должны сопровождать его
к Темной Башне, Роланд трижды посещает Нью-Йорк в трех разных
точках нашего временного континуума.
Эдди Дийн - это ~Невольник~, пристрастившийся к героину
молодой человек из Нью-Йорка конца восьмидесятых. Шагнув ~у себя~
в дверь на морском берегу, Роланд оказывается в сознании Эдди Дийна в
ту минуту, когда Эдди, выступающий в роли `челнока` (он везет кокаин
для субъекта по имени Энрико Балазар), приземляется в аэропорту
Кеннеди. В ходе их с Эдди мучительных совместных приключений
Роланду удается достать немного пенициллина и переправить Эдди
Дийна в свой мир. Героиноман Эдди, обнаружив, что умыкнут туда, где
героина (а также, к слову сказать, и жареной курочки, столь любимой
морячком Лупоглазом) нет и в помине, мягко говоря, не испытывает
восторга.
Вторая дверь приводит Роланда к ~Владычице Теней~ - на самом
деле это ~две~ женщины в одном теле. На сей раз Роланд неожиданно
для себя оказывается в Нью-Йорке начала шестидесятых, в обществе
прикованной к инвалидному креслу молодой активистки движения за
права человека. Зовут ее Одетта Холмс. Внутри Одетты прячется хитрая,
коварная и полная ненависти Детта Уокер. Но результат перемещения
этой `двойной` женщины в мир Роланда для Эдди и быстро слабеющего
стрелка эфемерен. Одетта убеждена, что происходящее с ней - не то сон,
не то иллюзия; Детта, наделенная умом гораздо более грубого, по-
звериному прямого склада, не мудрствуя лукаво целиком посвящает себя
задаче убить Роланда и Эдди, которые видятся ей белыми дьяволами-
мучителями.
Джек Морт, серийный убийца, скрывающийся за третьей дверью
(Нью-Йорк середины семидесятых),- это ~Смерть~. Морт дважды
становился причиной больших перемен в жизни Одетты Холмс-Детты
Уокер, хотя ни они обе, ни он сам об этом не знают. За свою безумно (но
- о! - так осмотрительно) прожитую жизнь Морт, чей ~mоdus ореrаndi~
<<*1>> - либо толкать жертву, либо что-нибудь сбрасывать на нее
сверху, успел проделать с Одеттой и то, и другое. Когда Одетта была
ребенком, он сбросил ей на голову кирпич, отчего девочка впала в кому,
а на свет явилась Детта Уокер, тайная сестра Одетты. Много лет спустя,
в 1959 году, в Гринвич-вилледж, Морт вновь случайно встречает Одетту
и толкает ее под поезд метро. Вопреки замыслу Морта, Одетта снова
остается в живых; впрочем, дорогой ценой: подъезжающий к станции
поезд отрезал ей обе ноги. Лишь присутствие самоотверженного
молодого врача (и, быть может, злобного, но неукротимого духа Детты
Уокер) спасает ей жизнь... или так кажется. На взгляд Роланда, эти
взаимосвязи предполагают действие силы гораздо более
могущественной, чем простое совпадение; он убежден, что титанические
силы, витающие вокруг Темной Башни, вновь стягиваются к ней.
Роланд узнает, что Морт, возможно,- ключ еще к одной тайне,
разгадка парадокса, способного свести с ума. Ибо жертва, к которой
подкрадывается Морт в миг, когда стрелок входит в его жизнь,- не кто
иной, как Джейк, мальчик, встреченный Роландом на постоялом дворе и
сгинувший под горами. Роланд никогда не имел причин ни сомневаться
в рассказе Джейка об обстоятельствах его гибели в нашем мире, ни
задаваться вопросом, кто был убийцей Джейка - разумеется, Уолтер.
Когда вокруг того места, где лежал умирающий Джейк, собралась толпа,
мальчик увидел его, одетого священником, и описание не вызвало у
Роланда ни малейших сомнений.
Он и поныне уверен: о да, Уолтер, бесспорно, был там. ~Но
предположим, Джек Морт, а не Уолтер толкнул Джейка под колеса
подъезжающего `Кадиллака`~. Возможно ли это? Роланд затрудняется
сказать наверняка, однако, если дело обстоит именно ~так~, где же
сейчас Джейк? Мертв? Жив? Застрял где-то во времени? А если Джейк
Чэмберс по-прежнему живет и здравствует в своем родном мире
Манхэттена середины семидесятых, ~почему Роланд еще помнит о нем?~
Несмотря на такое повергающее в недоумение и, возможно,
опасное развитие событий, испытание дверьми между мирами - и
извлечением троих - заканчивается для Роланда успешно. Эдди Дийн
примиряется со своим местом в мире Роланда, потому что влюбляется во
Владычицу Теней. Детта Уокер и Одетта Холмс, номер два и номер три
из тройки Роланда, сливаются в единую личность, сочетающую в себе
черты и Детты, и Одетты, когда стрелок наконец оказывается в силах
заставить оба этих `я` признать друг друга. Получившийся гибрид
способен и принять любовь Эдди, и ответить на нее. Одетта Сюзанна
Холмс и Детта Сюзанна Уокер, таким образом, превращаются в новую
женщину - ~третью~: Сюзанну Дийн.
Джек Морт гибнет под колесами поезда метро - того самого
легендарного поезда `А`, который пятнадцатью или шестнадцатью
годами раньше отхватил ноги Одетте. Невелика потеря.
А Роланд Галаадский впервые за столько лет, что и не счесть,
больше не одинок в своем странствии, в поиске Темной Башни. Катберта
и Аллена, сопровождавших его во дни давно минувшие, сменили Эдди и
Сюзанна... но у стрелка есть одна особенность: он приносит друзьям
несчастье.
`Бесплодные земли` подхватывают нить повествования о
приключениях трех пилигримов на просторах Межземелья спустя
несколько месяцев после столкновения у последней двери на взморье.
Путники уже изрядно углубились внутрь материка. Время отдыха
близится к концу, пришла пора учения. Сюзанна учится стрелять... Эдди
- резать по дереву... а стрелок познает, каково по капле терять рассудок. (Замечу еще одно: мои нью-йоркские читатели поймут, что я
позволил себе некоторые вольности в обращении с географией города.
Надеюсь, меня можно за это простить.)
Что там за корни в земле, что за ветви растут
Из каменной почвы? Этого, сын человека,
Ты не скажешь, не угадаешь, ибо узнал лишь
Груду поверженных образов там, где солнце палит,
А мертвое дерево тени не даст, ни сверчок - утешенья,
Ни камни сухие - журчанья воды. Лишь
Тут есть тень под этой красной скалой
(Приди же в тень под этой красной скалой)
И я покажу тебе нечто, отличное
От тени твоей, что утром идет за тобою,
И тени твоей, что вечером хочет подать тебе руку;
Я покажу тебе ужас в пригоршне праха.
Т.С.Элиот, `Бесплодная земля`
Перевод А. Сергеева.
Когда ж порой случалось вознестись
Чертополоха стеблю над травой
Косматой непокорной головой,
Ее упрямо устремляя ввысь,
Сонм родичей согбенных `Покорись!`
Роптал, терзаясь ревностию злой.
В шершавых смуглых стрелках щавеля,
Истоптанных в сплошной кровоподтек
(Как будто чтоб отринуть и намек
На чаяние зелени), земля
Сквозь дыры светит - кто наоставлял
Прорех и погубил живой листок?
Кто здесь прошел, калеча и топча
Былинку ль, нежный стебелек с цветком,
Колючку ли? Поведает о ком
Оттиснутая в мураве печать?
Должно быть, выбрел зверь лесной из чащ,
Своим звериным умыслом влеком.
Роберт Браунинг, `Чайльд Роланд` - Что это за река? - лениво спросила Миллисент.
- Всего лишь ручей. Ну, может быть, не ручей, а ~речонка~. Она
называется Пустоструйка.
- Правда?
- Да,- подтвердила Уинифред,- именно так.
Роберт Эйкман, `Рука руку моет`
КНИГА ПЕРВАЯ: ДЖЕЙК
УЖАС В ПРИГОРШНЕ ПРАХА Часть 1
МЕДВЕДЬ И КОСТЬ 1 В третий раз она имела дело с боевыми патронами... и впервые ей
предстояло выхватить револьвер из кобуры, сооруженной для нее
Роландом.
Боевых патронов у них было вдоволь; вернувшись из мира, где до
поры своего извлечения жили-поживали Эдди и Сюзанна Дийн, Роланд
принес их три с лишним сотни. Но иметь вдоволь боеприпасов не
означало, что их можно транжирить; собственно говоря, совсем
напротив. Боги не одобряют мотовства. Роланд, воспитанный в этом
убеждении сперва отцом, а затем величайшим из своих учителей,
Кортом, и по сей день твердо верил: боги не обязательно карают сразу,
но рано или поздно час расплаты неизбежно настает... и чем ожидание
дольше, тем оно тягостнее.
Как бы то ни было, поначалу боевые патроны не были нужны.
Роланд, занимавшийся стрельбой так давно, что красавица-негритянка в
инвалидном кресле и не поверила бы, первое время делал ей замечания,
ограничиваясь наблюдением за тем, как она целится и имитирует
стрельбу по установленным им мишеням. Она училась быстро. И она и
Эдди - оба учились быстро.
Как и подозревал Роланд, оба родились стрелками.
Сегодня Роланд с Сюзанной пришли на поляну, которую от
лесного лагеря, вот уже два месяца служившего им пристанищем,
отделяло меньше мили. Дни шли, приятно похожие один на другой.
Стрелок исцелялся телом, а Сюзанна и Эдди меж тем учились тому, чему
он непременно должен был их научить: как выследить, подстрелить и
выпотрошить добычу; как сперва растянуть, а затем выдубить и
просушить шкуры убитых ими животных; как использовать возможно
больше, чтобы ни единая часть звериной туши не пропала даром; как
находить север по Древней Звезде и восток - по Праматери; как слушать
лес, в котором они очутились,- за шестьдесят, а то и больше, миль к
северо-востоку от Западного Моря. Эдди сегодня остался в лагере, но
стрелка это не смутило. Роланд знал: дольше всего помнишь те уроки,
что даешь себе сам.
Однако важнейшим по-прежнему оставался тот урок, что всегда
был самым важным: как стрелять и неизменно попадать в цель. Как
убивать.
По краю поляны неровным полукругом выстроились темные
душистые ели. Южнее земля внезапно обрывалась и круто уходила на
триста футов вниз рядами осыпающихся сланцевых карнизов и
разломами утесов, подобными маршу исполинской лестницы. Посреди
поляны бежал вытекающий из чащи чистый прозрачный ручей; он
журчал по глубокому руслу, прорытому в ноздреватой земле и рыхлом
крошащемся камне, чтобы затем хлынуть по колючему от острых
каменных осколков скальному ложу, отлого нисходящему к обрыву.
Вода падала по этим ступеням каскадами, образуя множество
красивых дрожащих радуг. За краем обрыва лежала великолепная
глубокая долина, тесно заросшая все теми же елями; лишь несколько
огромных старых вязов заартачились и не позволили себя выжить. Эти
последние возвышались над темной хвоей, красуясь пышными, сочно-
зелеными кронами,- деревья, состарившиеся, быть может, еще до того,
как родной край Роланда вступил в пору юности; никаких признаков
того, что долине случалось гореть, стрелок не замечал, хотя полагал, что
вязы нет-нет да и притягивали молнию-другую. И что молнии были не
единственной опасностью. Когда-то давным-давно в лесу жили люди - за
минувшие недели Роланд несколько раз натыкался на следы их
пребывания. Артефакты <<*2>> эти по большей части были
примитивны, но среди них попадались черепки глиняной посуды, какую
можно было изготовить только на огне. А огонь - штука злобная, с
восторгом ускользающая из рук, давших ей жизнь.
Над этим, словно взятым из детской книжки, пейзажем возносился
свод безупречно синего неба, в котором несколькими милями дальше,
крича хриплыми старческими голосами, кружили вороны. Казалось, их
снедает тревога, точно надвигалась гроза. Роланд потянул носом, но
дождем и не пахло.
Слева от ручья лежал валун. На нем Роланд разложил шесть
обломков камня. Все они были густо испещрены вкраплениями слюды и
в теплом послеполуденном свете блестели, как отшлифованные стекла.
- Последняя возможность,- сказал стрелок.- Если кобура неудобна,
пусть хоть самую малость, скажи сейчас. Мы пришли сюда не затем,
чтоб зря переводить патроны.
Вскинув бровь, Сюзанна сардонически взглянула на него, и на миг
Роланд разглядел в ее глазах Детту Уокер. Так порой в пасмурный день
сверкнет на стальном бруске солнечный луч.
- А что бы ты сделал, если б она ~была~ неудобная, но я не сказала
бы тебе об этом? Если бы я все шесть этих крохотных фиговинок услала в
белый свет как в копеечку? Дал бы мне по темечку, как тот старикан, ваш
учитель?
Стрелок улыбнулся. В последние пять недель он улыбался чаще,
чем в пять последних лет.
- Этого я сделать не могу, ты же знаешь. Во-первых, мы были
детьми - детьми, еще не прошедшими обряда посвящения в мужчины.
Дать оплеуху в наказание дитяти можно, но...
- В моем мире приличные люди не одобряют, когда милых крошек
угощают колотушками,- сухо сообщила Сюзанна.
Роланд пожал плечами. Ему было трудно представить себе
подобный мир - разве не говорилось в Великой Книге: `Кто щадит дитя,
тот его губит`? - но он не думал, что Сюзанна лжет.
- Ваш мир не сдвигался с места,- сказал он.- Там многое по-
другому. Согласись, я видел это своими глазами.
- Наверное.
- Во всяком случае, вы с Эдди - не дети. Было бы неверно
обращаться с вами, как с детьми. Если и требовались испытания, вы оба
их выдержали.
Роланд, хотя и ничего не сказал Сюзанне, думал о том, чем
завершилось их приключение на морском берегу - Сюзанна тогда ко всем
чертям разнесла трех неуклюжих омароподобных тварей раньше, чем те
успели ободрать его и Эдди до костей. Он заметил ее ответную улыбку и
подумал, что, пожалуй, она вспомнила о том же.
- Ну, так что ты собираешься делать, если я промажу?
- Посмотрю на тебя. Думаю, этого будет довольно.
Сюзанна задумалась, потом кивнула.
- Пожалуй.
Она снова проверила револьверный ремень. Он шел через грудь,
почти как ремень кобуры скрытого ношения (приспособления, которое
Роланд мысленно называл `докерской лямкой`), и выглядел довольно
немудрено, но на то, чтобы должным образом довести эту портупею до
ума, потребовалась не одна неделя проб и ошибок и основательная
подгонка. Ремень и револьвер (его источенная временем сандаловая
рукоять сторожко торчала из допотопной промасленной кобуры) в свое
время принадлежали стрелку; кобура тогда висела у его правого бедра. В
последние пять недель немало времени у Роланда ушло на то, чтобы
понять: больше ей там не висеть никогда. Спасибо чудовищным омарам,
теперь он окончательно и бесповоротно стал левшой.
- Ну так как? - снова спросил он.
На этот раз Сюзанна рассмеялась.
- Роланд, удобней это старье уже никогда не будет. Ладно. Ты
хочешь, чтобы я стреляла, или будем просто сидеть и слушать вороний
концерт?
Он почувствовал, как под кожей у него закопошились крохотные
колкие пальчики напряжения, и подумал, что в подобные минуты,
вероятно, даже внешне угрюмый, неприветливый и деланно-грозный
Корт ощущал нечто весьма схожее. Роланду хотелось, чтобы Сюзанна
стреляла хорошо... ему ~нужно~ было, чтобы она хорошо стреляла.
Однако показывать, как сильно он этого хочет, как остро в этом
нуждается, было нельзя; это могло бы привести к катастрофе.
- Еще раз скажи мне свой урок, Сюзанна.
Та вздохнула в притворном раздражении... но заговорила, и тогда
ее улыбка растаяла, а красивое темное лицо стало серьезным. И вновь
стрелок услышал, как с губ Сюзанны, обретая в ее устах новизну,
слетают старые вопросы и ответы. Как естественно они звучали... и
вместе с тем - как странно и страшно:
- Не рукой целюсь; та, что целится рукою, забыла лик своего отца.
Оком целюсь.
Не рукой стреляю; та, что стреляет рукою, забыла лик своего отца.
Разумом стреляю.
Не из револьвера убиваю...
Она внезапно умолкла и указала на сверкающие слюдой камни на
валуне.
- Все равно, убить я никого не убью - это же просто ~камешки~,
малюпусенькие ~камешки~.
Судя по выражению ее лица - чуть надменному, чуть капризному -
она полагала, что Роланд придет в раздражение, возможно, даже
рассердится. Роланд, однако, в свое время сам побывал в теперешнем
положении Сюзанны и не забыл, что ученики отличаются
неуживчивостью и горячностью, что они самонадеянны и способны
укусить в самый неподходящий момент... а еще он открыл в себе
неожиданный талант. Он умел учить. Более того, ему ~нравилось~
учить, и время от времени он ловил себя на том, что гадает, не
справедливо ли это и в отношении Корта. Ему думалось, что
справедливо.
Снова раскричались вороны, хрипло, резко, теперь - в лесу у них за
спиной. Какая-то частица сознания Роланда отметила, что эти новые
крики звучали скорее обеспокоенно, чем просто сварливо; птицы галдели
так, будто их вспугнули во время кормежки. Однако раздумывать над
тем, что распугало стаю ворон, Роланду было недосуг, у него имелся
более важный предмет для размышлений, и он просто отправил
полученную информацию в архив, вновь сосредоточив все свое внимание
на Сюзанне. Поступить с учеником иначе - значило напроситься на
второй, менее игривый укус. С кого тогда следовало бы спрашивать? С
кого, как не с учителя? Разве не учил он Сюзанну больно кусаться? Разве
не учил он этому их ~обоих~? Сорвите со стрелка доспехи считанных
суровых строк обряда, заглушите стальной перезвон немногих
ритуальных вопросов и ответов, и не в том ли окажется его суть? Разве не
окажется он (или она) всего лишь человеком-соколом, выученным
клевать по команде?
- Нет,- возразил он.- Это не камни.
Сюзанна, приподняв брови, снова заулыбалась. Теперь, когда она
поняла, что стрелок - по крайней мере, ~пока~ - не вспылит, как бывало
порой, когда она выказывала нерасторопность или непокорность, в ее
глаза вернулся глумливый блеск солнца на стали, ассоциировавшийся у
Роланда с Деттой Уокер.
- Неужто нет? - Она все еще беззлобно поддразнивала его, но
стрелок подумал, что, если позволить, это добродушное подтрунивание
превратится в злую издевку. Сюзанна была напряжена, взвинчена и
наполовину выпустила когти из мягких лап.
- ~Нет~,- повторил он, отвечая насмешкой на насмешку. Теперь и
его губы вновь начинали складываться в улыбку, но в улыбке этой не
было ни мягкости, ни веселья.- Сюзанна, ты помнишь ~кобелей
беложопых~?
Ее улыбка начала блекнуть.
- ~Кобелей беложопых~ из Оксфорд-Тауна?
Улыбка исчезла.
- Ты помнишь, что эти ~кобели беложопые~ сделали с тобой и с
твоими друзьями?
- Это была не ~я~,- сказала Сюзанна.- Это была другая женщина.-
Ее глаза потускнели, в них появилось угрюмое выражение. Роланд
терпеть не мог, когда она так смотрела, что, впрочем, вовсе не мешало
ему чувствовать одобрение: это был ~надлежащий~ взгляд; взгляд,
говоривший о том, что растопка горит хорошо и скоро огонь
перекинется на поленья.
- Нет. Ты. Нравится тебе это или нет, это была Одетта Сюзанна
Холмс, дочь Алисы Уокер Холмс. Не ~теперешняя~ ты - ты ~прежняя~.
Помнишь пожарные шланги, Сюзанна? А золотые зубы помнишь - ты
увидела их, когда тебя и твоих друзей с хохотом поливали из
брандспойтов в Оксфорде - помнишь, как сверкали эти зубы?
За множество долгих ночей у маленького костра она рассказала им
с Эдди и об этом, и о многом другом. Стрелок понимал не все, но слушал
внимательно. И запоминал. В конце концов, боль - орудие. Иногда самое
лучшее орудие.
- Какая муха тебя укусила, Роланд? Зачем тебе нужно, чтобы я
вспоминала всякую мерзость?
Теперь угрюмые глаза блестели угрожающе; они напомнили ему
глаза Аллена, какими те делались, когда добряка Аллена наконец
удавалось вывести из себя.
- Эти камни - люди,- негромко проговорил Роланд.- Те люди, что
заперли тебя в камере, предоставив тебе обмараться. Люди с дубинками
и собаками. Люди, которые обзывали тебя черномазой п**дой.
Он наставил на валун палец и повел его слева направо:
- Вот тот, который ущипнул тебя за грудь и захохотал. Вот тот,
который сказал, что предпочитает проверить, не запихала ли ты что-
нибудь себе в задницу. Вот тот, что обозвал тебя шимпанзе в
пятисотдолларовом платье. Вот тот, который все водил и водил
дубинкой по спицам колес твоего кресла, покуда тебе не начало казаться,
что этот звук сведет тебя с ума. Вот тот, который обозвал твоего друга
Леона ~красным пидором~. А вот этот, последний, Сюзанна,- это Джек
Морт. Вот они. Эти камни. ~Эти люди~.
Дыхание Сюзанны участилось, грудь под патронной лентой с
тяжелым грузом пуль поднималась и опускалась быстрыми короткими
толчками. На Роланда она уже не смотрела; ее взгляд был устремлен на
пестревшие крапинками слюды обломки камня. Позади, в некотором
отдалении, с треском повалилось дерево. К нестройному вороньему хору
в небе добавились новые голоса. С головой уйдя в игру, которая
перестала быть игрой, ни стрелок, ни женщина этого не заметили.
- Да ну? - выдохнула Сюзанна.- Вон как?
- Да, так. Ну - скажи же свой урок, Сюзанна Дийн, и скажи без
ошибки.
Теперь слова падали с ее губ кусочками льда. Правая рука на
подлокотнике инвалидного кресла едва заметно дрожала, как мотор,
работающий вхолостую.
- Не рукой целюсь; та, что целится рукою, забыла лик своего отца.
Оком целюсь.
- Хорошо.
- Не рукой стреляю; та, что стреляет рукою, забыла лик своего
отца.
Разумом стреляю.
- Так было испокон веку, Сюзанна Дийн.
- Не из револьвера убиваю; та, что убивает из револьвера, забыла
лик своего отца.
Сердцем убиваю.
- ~Так УБЕЙ же, во имя отца своего!~ - крикнул Роланд.- ~УБЕЙ
ИХ ВСЕХ!~
Рука Сюзанны расплывчатым пятном мелькнула между
подлокотником кресла и рукояткой шестизарядного револьвера Роланда.
Секунда - и револьвер был выхвачен; левая рука молодой женщины
пошла вниз, взводя курок неуловимо быстрыми движениями, мягкими и
бархатисто-легкими, как взмахи трепещущего крылышка колибри. Над
долиной глухо прогрохотали шесть выстрелов, и пять из шести
каменных обломков, выставленных на валуне, в мгновение ока перестали
существовать.
Секунду-другую, покуда перекатывалось затихающее эхо, ни
Роланд, ни Сюзанна не заговаривали и словно бы даже не дышали.
Безмолвствовало (по крайней мере, пока) и воронье. Стрелок нарушил
молчание двумя невыразительными, но странно категоричными
словами:
- Весьма похвально.
Сюзанна посмотрела на револьвер в своей руке так, точно видела
его впервые. От дула поднималась тонкая струйка дыма - абсолютно
прямая в безветренной тиши. Молодая женщина медленно вернула
револьвер в кобуру под грудью.
- Похвально, но не идеально,- наконец сказала она.- Один раз я
промазала.
- Разве? - Роланд подошел к валуну и взял в руки уцелевший
обломок камня. Мельком взглянул на него и перебросил Сюзанне.
Она поймала камень левой рукой; правая, с одобрением заметил
Роланд, оставалась подле убранного в кобуру револьвера. Сюзанна
стреляла лучше и свободнее Эдди, но именно этот урок усвоила не так
быстро, как он. Будь она с ними во время перестрелки в ночном клубе у
Балазара, возможно, это произошло бы быстрее. Роланд видел: теперь
она наконец учится и этому. Сюзанна посмотрела на камень и в верхнем
углу увидела отметину - выбоинку глубиной от силы в одну
шестнадцатую дюйма.
- Ты его только зацепила,- сказал Роланд, возвращаясь,- но в
стрельбе подчас царапина - это все, что требуется. Если зацепишь кого-
нибудь, собьешь ему прицел...- Он умолк.- Почему ты так на меня
смотришь?
- Ты что же, не понимаешь? В самом деле не понимаешь!
- Нет. Твои мысли часто закрыты для меня, Сюзанна.
В его голосе не было ни капли ершистости, и Сюзанна
раздраженно тряхнула головой. Быстрый, изобилующий поворотами и
пируэтами танец, в котором кружилось ее `я`, порой нервировал
Роланда; на Сюзанну такое же действие неизменно оказывала кажущаяся
неспособность стрелка говорить о чем-либо помимо того, что
непосредственно занимало его мысли. Роланд был самым большим
~буквалистом~, с каким ей доводилось сталкиваться.
- Ладно,- сказала она,- я ~объясню~ тебе, почему я так на тебя
смотрю, Роланд. Потому что ты сделал подлость, вот почему. Ты сказал,
что не поднимешь на меня руку, ~не сможешь~ поднять на меня руку,
пусть даже я вконец распоясаюсь... но ты либо соврал, либо глуп как
пень, а я ~знаю~, что ты вовсе не дурак. Бьют не всегда рукой, как может
засвидетельствовать любая женщина и любой мужчина моей расы. Там,
откуда я родом, есть короткая поговорка: слово не обух...
- ...костей не поломает,- закончил Роланд.
- У нас вообще-то говорится несколько иначе, но я полагаю, это
достаточно близко. Как ни скажи, все равно чушь собачья. То, что ты
мне устроил, неспроста называется `словесной поркой`. От твоих слов
мне ~больно~, Роланд, они ~оскорбительны~... ты собираешься и
дальше стоять здесь и уверять, будто не знал, что так получится?
Она сидела в кресле, сурово, пытливо и настороженно глядя на
Роланда снизу вверх, и он - уже не в первый раз - подумал, что
инвалидное кресло инвалидным креслом, но ~беложопым кобелям~ в
родном краю Сюзанны надо было обладать либо недюжинной
смелостью, либо непроходимой тупостью, чтобы злить эту женщину. И,
поскольку Роланду довелось ходить меж них, он не думал, что ответ на
вопрос - смелость.
- Менее всего меня заботило, обидишься ты или нет,- терпеливо
сказал он.- Я заметил, что ты показываешь зубки, и понял, что ты
вознамерилась укусить, а потому сунул тебе в пасть палку. Это возымело
действие... не так ли?
Теперь ее лицо выражало обиженное изумление.
- Ах ты, ~гад~!
Вместо ответа стрелок забрал револьвер из Сюзанниной кобуры,
двумя уцелевшими пальцами правой руки неловко откинул в сторону
барабан и левой рукой принялся перезаряжать каморы.
- В жизни не видела такого наглого, такого беспардонного...
- Тебе ~непременно~ нужно было укусить,- сказал Роланд
прежним терпеливым тоном.- Не то ты стреляла бы совсем не так, как
должно,- рукою и револьвером вместо ока, разума и сердца. Почитать ли
это подлой уловкой? Почитать ли это наглостью? Думаю, нет. Я думаю,
Сюзанна, что наглость, своеволие и спесь нашли прибежище в ~твоем~
сердце. Я думаю, что это ~ты~ горазда на всякие подвохи и каверзы.
Впрочем, это меня не тревожит. Совсем напротив. Стрелок без зубов - не
стрелок.
- Черт возьми, я-то ~не~ стрелок!
Он оставил эту реплику без внимания; он мог себе это позволить.
Если Сюзанна не стрелок, он - косолап-пересмешник.
- Будь это игра, возможно, я повел бы себя иначе. Но это не игра.
Это...
Роланд на мгновение поднес здоровую руку ко лбу и задержал ее
там, растопырив пальцы над левым виском. Кончики пальцев, увидела
Сюзанна, едва заметно дрожали.
- Что тебя беспокоит, Роланд? - мирно спросила она.
Рука медленно опустилась. Стрелок вставил барабан на место и
вернул револьвер в кобуру.
- Ничего.
- Нет, чего. Я же видела. И Эдди тоже. Это началось почти сразу
после того, как мы ушли от моря. Что-то неладно, и становится все хуже.
- Все в порядке,- повторил он.
Протянув обе руки, Сюзанна забрала ладони стрелка в свои. Ее
злость прошла - по крайней мере, в эту минуту. Она серьезно взглянула
Роланду в глаза.
- Мы с Эдди... этот мир нам чужой, Роланд. Без тебя мы здесь
неизбежно погибнем. Пусть с твоими револьверами, пусть умея стрелять
- ты научил нас стрелять достаточно хорошо,- мы все равно неминуемо
погибнем. Мы... мы зависим от тебя. Поэтому расскажи мне, что
неладно. Позволь мне попытаться помочь. Позволь ~нам~ попытаться
помочь.
Роланд никогда не относился к тем людям, которые хорошо
разбираются в себе или хотели бы разобраться; концепция самосознания
(не говоря уже о самоанализе) была ему чужда. В его обычае было
действовать - быстро справиться, что же подсказывает ему его
абсолютно загадочная внутренняя механика, и действовать. Из них
троих стрелок был устроен наиболее совершенно: глубоко
романтическая сущность этого человека была заключена в варварски
простую оболочку, слагавшуюся из природного чутья и прагматизма.
Вот и теперь Роланд быстро прислушался к себе - и решил все рассказать
Сюзанне. О да, с ним ~творилось~ что-то неладное. Вне всяких
сомнений. Неладное творилось с его рассудком - что-то простое, под
стать его натуре, и такое же таинственное, как та странная бродячая
жизнь, к какой эта натура его побуждала.
Он уже раскрыл рот, чтобы сказать: `Я растолкую тебе, что
неладно, Сюзанна, и сделаю это всего в трех словах: я схожу с ума`. Но
не успел издать и звука, как в лесу повалилось еще одно дерево -
повалилось с оглушительным скрипом и треском, ближе, чем первое. Не
будучи на сей раз так сильно увлечены замаскированным под урок
поединком воль, и Роланд и Сюзанна услышали этот треск, услышали
поднявшийся следом взволнованный вороний грай, и оба отметили тот
факт, что дерево рухнуло неподалеку от их лагеря.
Взгляд широко раскрытых, испуганных глаз Сюзанны,
обращенный в ту сторону, откуда донесся шум, вернулся к лицу стрелка.
`Эдди!` - сказала она.
Позади них над темно-зеленой цитаделью леса раскатился рев -
оглушительный вопль ярости. Снова рухнуло дерево, за ним еще одно.
Шум, с каким они валились, напоминал ураганный минометный огонь.
`Сухой лес,- подумал стрелок.- Мертвые деревья`.
- ~Эдди!~ - Сюзанна сорвалась на пронзительный крик.- Что бы
это ни было, ~оно около Эдди~! - Ее руки метнулись к колесам
инвалидного кресла, начиная тяжелую, утомительную работу - разворот.
- Оставь, некогда.- Роланд подхватил Сюзанну под мышки и
вытащил из кресла. И ему, и Эдди уже случалось носить ее, когда дорога
становилась слишком неровной для инвалидной коляски, но Сюзанну
по-прежнему изумляло пугающее, безжалостное проворство стрелка.
Только что она сидела в своем инвалидном кресле, купленном осенью
шестьдесят второго в лучшем нью-йоркском магазине медицинской
техники, и вот уже, словно капитан команды болельщиков, рискованно
балансирует у Роланда на плечах, крепко обхватив мускулистыми
бедрами его шею, а он, закинув руки за голову, вжимает ладони ей в
поясницу. Стрелок пустился бегом, шлепая разбитыми сапогами по
устланной хвоей земле между колеями, оставленными колесами
инвалидного кресла.
- Одетта! - крикнул он, в минуту сильного волнения возвращаясь к
имени, под которым впервые узнал ее.- Не потеряй револьвер! Отцом
твоим заклинаю!
Роланд во весь дух мчался между деревьями. Он увеличил и без
того размашистый шаг, и по ним с Сюзанной подвижной мозаикой
заскользило кружево тени вперемежку с яркими цепочками солнечных
бликов. Дорога пошла под уклон. Сюзанна подняла левую руку, чтобы
отвести ветку, вознамерившуюся сбить ее с плеч стрелка, и в тот же миг
резко опустила правую, придержав рукоять старинного револьвера.
`Миля,- подумала она.- Сколько нужно времени, чтобы пробежать
милю? Сколько понадобится времени, если Роланд будет так
выкладываться? Если он сумеет держать темп на этих скользких иголках
- немного... но, может, и слишком много. Господи, пусть с Эдди ничего
не случится... пусть с моим Эдди ничего не случится`.
Словно в ответ она услышала, как невидимый зверь вновь взревел.
Его оглушительный голос был точно гром. Точно приговор.
2
В лесах, некогда известных как Великие Западные Леса, он был
самым большим созданием. И самым древним. Многие из огромных
старых вязов, замеченных Роландом в долине внизу, были еще только-
только пробившимися из земли прутиками, когда этот медведь явился из
туманных неизведанных просторов Внешнего Мира, словно жестокий
странствующий монарх.
Когда-то в Западных Лесах жили люди Древнего Племени (это их
следы в последние недели время от времени попадались Роланду) - жили
в вечном страхе перед исполинским бессмертным медведем. Обнаружив,
что на новых землях, куда они пожаловали, они не одни, люди поначалу
пытались убить его, но их стрелы, хоть и приводили зверя в ярость, не
причиняли серьезного вреда. Зато, не в пример прочим лесным тварям,
не исключая и хищных кустарниковых кошек, что устраивали себе
логова и производили на свет потомство в дюнах на западе, великана не
ставил в тупик ~источник~ его мучений. Нет; он, этот медведь, знал,
откуда берутся стрелы. ~Знал~. И за каждую стрелу, нашедшую цель в
живой плоти под косматой шкурой, забирал у Древнего Племени троих,
четверых, а то и целую дюжину. Детей, если мог до них добраться;
женщин, если не мог. Воинами он пренебрегал, и это было унизительнее
всего.
С течением времени людям стала ясна истинная природа зверя, и
попытки убить его прекратились. Он, конечно же, был воплощением
демона - или призраком божества. Они нарекли его `Мьяр`, что на языке
Древнего Племени означало `мир под миром`. Восемнадцать с лишним
веков длилось неоспоримое господство этого семидесятифутового
медведя в Западных Лесах, и вот он умирал. Возможно, поначалу
орудием смерти стало некое микроскопическое живое существо,
попавшее в медвежий организм с едой или питьем; возможно, винить
следовало весьма преклонный возраст великана; скорее всего, дело было
в сочетании того и другого. Важна была не причина, а окончательный
результат: невероятный, потрясающий мозг косматого гиганта
опустошала, превратив в свою кормушку, стремительно
увеличивающаяся колония паразитов. После многих лет расчетливого
звериного здравомыслия Мьяр сошел с ума.
Медведь понял: в его лесу опять появились люди; он правил в этой
чаще, и какой бы обширной она ни была, ни одно значительное
происшествие в ее пределах не ускользало от его внимания надолго. Он
убрался подальше от новоприбывших - не из страха, а оттого, что ему до
них, как и им до него, не было никакого дела. Потом за работу взялись
паразиты, и чем сильнее Мьяром овладевало безумие, тем больше крепла
уверенность лесного исполина в том, что это опять Древнее Племя, что
расстановщики капканов и выжигатели леса вернулись и вскоре вновь
примутся за прежнее вредное озорство. Только лежа в своей последней
берлоге, в добрых тридцати милях от занятого новоприбывшими места,
и чувствуя себя на заре каждого следующего дня хуже, чем на закате
предыдущего, он пришел к твердому убеждению, что Древнее Племя
наконец изыскало действенную пагубу: яд.
На этот раз он шел не за тем, чтобы отомстить за пустячную рану -
он шел бесследно уничтожить врагов, пока их яд не успел доконать его...
и в дороге мысли исчезли. Осталась лишь багровая ярость, монотонное
поскрипыванье заржавленной штуки у него на темени -
расположившейся меж ушей вращающейся штуки, которая когда-то
делала свое дело в приятной тишине,- да пугающе обострившееся
обоняние, которое безошибочно вело его к лагерю трех пилигримов.
Медведь, которого по-настоящему звали не Мьяром, а совершенно
иначе, продирался через лес точно некое подвижное сооружение,
косматая башня с красновато-коричневыми глазками. В этих глазах
тлело безумие и жар лихорадки. Огромная голова, одетая гирляндой
сломанных веток и облетевшей хвои, безостановочно вертелась из
стороны в сторону. То и дело раздавался приглушенный акустический
взрыв - АП-ЧХИ! - зверь чихал, и из мокрых ноздрей летели тучи
корчащихся белых паразитов. Лапы, вооруженные трехфутовыми
кривыми когтями, раздирали древесные стволы. Он шел, поднявшись на
дыбы, продавливая в мягкой черной почве под деревьями глубокие
следы. От него едко пахло свежей смолой и застарелым, закисшим
дерьмом.
Штука у него на макушке жужжала и поскрипывала, поскрипывала
и жужжала.
Курс медведя оставался почти неизменным: прямая, которая
должна была привести к становищу тех, кто дерзнул вернуться в его лес,
кто посмел с недавних пор наполнить его голову тягостной, неведомой,
мучительной болью. Древнее ли это племя, новое ли, оно погибнет.
Порой, завидев сухое дерево, он довольно далеко отклонялся от прямой
дороги, чтобы повалить мертвый ствол. Оглушительный треск падения -
сухой, взрывной - тешил зверя; когда в конце концов дерево во всю свою
прогнившую длину растягивалось на лесной подстилке или застревало,
привалясь к одному из сородичей, медведь спешил дальше в наклонно
падающих снопах солнечного света, помутневшего от носившейся в
воздухе древесной пыли.
3
Двумя днями раньше Эдди Дийн вновь занялся резьбой по дереву.
В последний раз он пробовал что-то вырезать, когда ему было
двенадцать. Эдди помнил, что в свое время любил и, кажется, неплохо
умел резать по дереву. Помнить последнюю подробность наверняка
молодой человек не мог, но на то, что память его не подводит, указывало
по меньшей мере одно обстоятельство: Генри, его старший брат, видеть
не мог Эдди за этим занятием.
`Ага,- говорил обычно Генри,- гляньте-ка на нашего маменькина
сыночка. Что сегодня мастерим, тютя? Домик для куколки? Ночной
горшочек для своей писюльки-масюльки? Утеньки, какой
СИМПОМПОНЧИК!`
Генри никогда ничего не запрещал Эдди открытым текстом; он
никогда не подходил к братишке и не говорил без обиняков: `Будь добр,
брось это, браток. Понимаешь, больно здорово у тебя выходит, а мне
нож вострый, когда у тебя что-нибудь здорово выходит. Потому что,
видишь ли, это ~у меня~ все должно получаться на-ять. У ~меня~. У
Генри Дийна. А стало быть, вот что я, пожалуй, сделаю, брат мой:
начну-ка я тебя за определенные вещи подымать на смех. Я не буду
говорить напрямик `не делай так, это меня раздражает`, а то еще
подумают, будто я - ну, ты понимаешь - с прибабахом. Но дразниться-то
можно, ведь старшие братья ~всегда~ дразнятся, верно? Это ведь часть
образа. Я буду дразнить тебя, доводить и обсмеивать, пока ты просто-
напросто не #бросишь# это б***ство на х**! Хорэ? Нет возражений?` ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 114835
Опублик.: 21.12.01
Число обращений: 0
|
