ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

КОРАБЕЛЬНИКОВ Олег
Рассказы

Надолго, может, навсегда
Мастер по свету
Маленький трактат о лягушке и лягушатнике
Гололед
Дом и домовой
Стол Рентгена
О свойствах льда
Встань и лети
Башня птиц

Да, человек есть башня птиц,
Зверей вместилище лохматых.
В его лице мильоны лиц,
Четвероногих и крылатых.
И много в нем живет зверей,
И много рыб со дна морей.
В. Заболоцкий

ГЛАВА ПЕРВАЯ
Этим летом на большом протяжении горела тайга, и все десантные бри-
гады были стянуты к очагу, но все равно, несмотря на усилия и жертвы,
огонь медленно расползался вслед за ветром, и только реки не пропускали
его, сдерживали неумолимое продвижение, опрокидывая в себя раскален- ную
лавину. Все, что могло двигаться в тайге, все, кто имел ноги и кры- лья,
уходили от огня, и только деревья и травы, сроднившиеся с землей, умира-
ли молча, да и то старались посылать свои семена по ветру, на лапках
птиц, в шерсти животных - подальше от огня и гибели.
Гремели взрывы в тайге, надрывно ревели бульдозеры, в дыму и чаду
без отдыха работали люди. И Егор был одним из тех, кто по целым неделям
не выходил из тайги, валил лес, пускал встречные палы, закладывал аммо-
нал и сил своих не жалел. Он не раскаивался, что выбрал эту профессию,
он чувствовал себя солдатом тяжелой и беспощадной войны. Он защищал тай-
гу, ее неподвижные деревья, бегающих, ползающих и летающих жителей ее и
ролью своей гордился. За это время он научился многому, и все беды его
недавнего городского бытия - развод, уход из института, бездомность и
неприкаянность - казались здесь мелкими и ненастоящими. Перед огромными
пространствами гибнущего леса, перед пеклом верхового пожара, кипящими
реками, обугленными трупами зверей и черными километрами мертвой тайги
все прошлое со своими горестями и страданиями казалось придуманным
кем-то и болью в душе его не отдавалось.
В то утро он отделился от бригады и, следуя заранее намеченному пла-
ну, пошел на восток, в обход длинного огненного клина, чтобы наметить
границу, дальше которой пожар пройти не должен. Он шел налегке, и только
топор в чехле, нож в ножнах, коробок спичек да компас на ремешке были
при нем.
Утро было безветренное, это обещало медленное продвижение пожара, в
основном низового, а значит не слишком страшного и более удобного для
укрощения. Продвигаясь по сырому склону, проклиная густые заросли, Егор
вдруг ощутил, что приближается пожар. Это не совпадало с первоначальными
планами, но запах гари, низкий, еще редкий дым и еле слышный треск горя-
щих деревьев говорили ясно - огонь близко. Егор остановился, долго и
чутко прислушивался и понял, что пожар движется к нему и надо бежать,
пока не поздно. Впереди, с шумом, не разбирая дороги, выскочили в ложби-
ну запаренные лоси; увидев Егора, они круто развернулись и, ломая кус-
тарник, исчезли в чаще. И уже невидимые ему, бежали от пожара звери по-
мельче, громко кричали птицы, колыхались кусты, трещал валежник под мно-
жеством ног.
Не дойдя до конца лога, Егор стал поспешно подниматься на крутой
склон сопки, рассчитав, что огонь, преодолев последний барьер, будет
медленней скатываться вниз, сдержанный восходящим потоком воздуха. Сырые
травы скользили под ногами, густой подлесок мешал подъему; задыхаясь,
Егор забрался на вершину сопки и отсюда увидел, что огонь совсем рядом -
на вершине соседнего холма, и это означало, что времени для спасения ос-
талось совсем немного, от силы минут пятнадцать. Треск сучьев, стволов,
ломаемых и калечимых огнем, становился все громче и громче. Он подгонял
Егора. Чуть ли не скатываясь вниз по противоположному склону, где-то по-
середине, он вдруг услышал песню.
Кто-то шел внизу и спокойно пел на непонятном языке, а песне вторил
неразборчивый хор, словно бы это плакальщицы шли за гробом и причитали,
подвывали жалобно, каждая на свой лад. И Егор подумал, что это, быть мо-
жет, местные жители идут по логу, и, если они так спокойны перед лицом
огня, значит, опасность не столь уж и велика. Егор уже мог разобрать от-
дельные слова, но все равно не понимал их, а между ритмическими повтора-
ми песни он услышал короткое щелканье бича. После каждого щелчка причи-
танье хора усиливалось, и Егор никак не мог отвязаться от ощущения, что
где-то уже слышал нечто похожее. Этот длинвый, не разделенный на слова
вой был знаком ему. По высокой траве он скатился вниз и увидел то, что
поразило его и заставило остановиться.
По узкой тропке неторопливо шагал невысокий старик с коротким кнутом
в руке, а позади, растянувшись гуськом, шли волки. Штук десять или две-
надцать, разных возрастов, но одинаково понурые, они семенили, поджав
хвосты и подвывая на разные голоса в такт щелканью кнута. Старик и пел
эту непонятную песню, и Егор, замерев на склоне, не нашел ничего друго-
го, как закричать:
- Эй, пастух! Ты что, волков за собой не видишь? Сматывайся, пока
цел!
Старик повернулся к Егору, скользнул по нему равнодушным взглядом и,
не прекращая своего шествия, отвернулся. Волки даже не посмотрели в сто-
рону Егора. На короткий миг Егор увидел лицо старика и по желтым морщи-
нистым щекам догадался, что это, наверное, эвенк.
Ветер дохнул близким жаром, и Егор, махнув рукой на странную процес-
сию, бегом пересек лог, в метре от последнего волка, и так же бегом, не
сбавляя скорости, побежал по низине в противоположную сторону. Он понял,
что пожар перешел в верховой, и скорость его продвижения превышала любую
мыслимую скорость, на которую способен человек. Стало ощутимо жарко, рев
огня нарастал, и Егор увидел, как гребень желтого палящего пламени мед-
ленно переваливает через сопку и душной тяжелой волной начинает скаты-
ваться вниз. В отчаянии и безнадежности Егор заметался по логу, задыха-
ясь от дыма, почти ничего не видя из-за копоти и гари, наполнившей низи-
ну, и вдруг услышал женский голос. Кто-то там, в дыму, звал его, спокой-
но и ласково:
- Егор, ступай за мной, ступай. Да не сюда, дурачок, не сюда. Вот
заполошный-то!
И женщина засмеялась. Голос ее был негромок, но отчего-то не заглу-
шался ничем, словно бы она стояла за спиной и говорила прямо в уши. Егор
оглянулся на голос и увидел неширокую полосу, идущую от него в глубь го-
рящей тайги. И эта полоса была не затронута огнем, словно бы ее отгоро-
дили невидимой стеной. По обе стороны бушевал огонь, а в ней росли де-
ревья, и роса на травах, и паутинка не колышется на ветру. И он ступил в
нее, ощутив прохладу летнего утра, и побежал, чувствуя, как стена огня
смыкается за его спиной и горящие ветки опаляют следы. Впереди что-то
мелькнуло, вот из-за сосны выглянула чья-то голова, вот обнаженная рука
махнула ему из-за куста смородины, вот тихий звенящий смех послышался за
плечом. Егор боялся остановиться, огонь подгонял его, и некогда было за-
думаться или окликнуть того, кто шел впереди.
Страх исказил чувство времени, и, пока вокруг стоял треск, падали
деревья и ломались сучья, казалось, что длится это несколько часов, и
Егор, давясь воздухом, бежал и бежал, пока не отдалился шум пожара и по
краям полосы не появились обугленные, но уже не горящие деревья. Он за-
медлил бег, перешел на шаг, а потом и вовсе остановился. И спасительная
полоса уперлась в огромный ствол кедра, а там, за ним, начиналась выж-
женная зона. Егор обернулся. Позади, насколько хватало взгляда, стояла
дымная, черная тайга, и языки огня проскальзывали меж деревьев. Егор сел
на узкий пятачок зеленой травы под кедром, привалился к нему спиной и
вытер пот со лба. Что-то зашуршало, посыпалась хвоя, зеленая шишка,
подпрыгивая, покатилась по траве и зарылась в пепел. Ктото засмеялся над
головой.
- Кто ты? - спросил Егор, задрав голову.
Тихий смех перешел в цоканье белки и через минуту - в крик сойки. И
тут Егор увидел, как кедр изменяется на глазах. Зеленая хвоя превра- ща-
ется в серый пепел и осыпается, ветви скрючиваются, чернеют и сам ствол
обугливается, без огня, становясь похожим на окружающие деревья. Хохот
филина послышался сверху, мягко прошелестели невидимые кры- лья, и тихий
ласковый голос донесся уже издалека:
- Ступай, Егор, ступай. Путь долог, жизнь коротка. Иди к реке.
К исходу суток он наконец-то добрел до боковой границы огненного
клина. Она была отграничена неширокой рекой, а на том берегу было зе-
лено и тихо, и странно было смотреть на живую тайгу после всего уви-
денного. Он упал в воду, настоянную на муравьях и мяте, долго и жадно
пил, потом тщательно вымылся и даже выполоскал рубаху. Лежал на зе- ле-
ном берегу и смотрел на тот, другой, обугленный, как на пейзаж иной пла-
неты. Искореженная, изуродованная тайга, черный и серый цвет до горизон-
та.
Стекло компаса разбилось, и стрелка выпала. Егор выбросил никчемную
коробочку, определил направление по лишайнику и пошел на север. Заблу-
диться он не боялся, где-то рядом были деревни и непременно - люди.
Он тщетно искал хоть какую-нибудь тропку, проторенную человеком, но
кругом были только высокие травы, названий которых он не знал, кустарни-
ки, деревья, мхи и лишайники. Ноги проваливались в невидимые ямы, напол-
ненные водой, докучал гнус и - самое главное - пришел голод. Егор шел и
шел на север, припоминая, что на карте в этом направлении должны быть
река и село на берегу. Отдирая полосы сосновой коры, он жевал сладкова-
тую мякоть, ел мясистые стебли борщевика, выкапывал клубни саранок. Уже
редкие в тайге, они были мучнисты и безвкусны. Но голода это не утоляло,
нарастала слабость, усталость не проходила после коротких привалов.
И пришла первая ночь одиночества.
Он развел костер, потратив шесть драгоценных спичек. Оставалось еще
десять. Разорванная и прожженная одежда не грела, он лег поближе к кост-
ру, огонь обжигал лицо, а спина все равно мерзла. Тогда он нару- бил
пихтача, накрылся им сверху и подстелил снизу, и следил только, чтобы
лапник не загорелся.
Мысли были невеселыми, но все же он надеялся на лучшее и даже предс-
тавить себе не мог, что никогда не выйдет из тайги. Он задремал и в снах
своих увидел город, от которого отвык, но по которому скучал осо- бенно
сильно именно сейчас. Во сне он шел по асфальтовой дороге, и сте- риль-
ный ветер ровно дул в лицо. По краям дороги росли никелированные деревья
с алюминиевыми листьями, как вешалки с номерками. И кто-то шел ему навс-
тречу, не то зверь, не то человек, и кто-то кричал или пел вдали.
Во сне он радовался тому, что слышит живой человеческий голос, и од-
новременно боялся его, как будто он мог причинить беду.
И проснулся он от ощущения близкой беды, сдавившей горло. Костер по-
гасал, Егор встал, подбросил валежник и тут в самом деле услышал челове-
ческий голос.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Егор медленно отодвинулся от костра, задержал дыхание. Кто-то кри-
чал вдалеке. Звонкий голос, по-видимому девичий и, кажется, даже ве- се-
лый. Слов не разобрать, только долгие гласные: а-а, у-у, о-о! Как будто
поет. Егор определил направление ветра, встал и закричал сам. Сопки пог-
лощали эхо, звуки голоса быстро погасали. Но ему показалось, что невиди-
мая девушка отвечает на более высокой ноте и чуть-чуть погромче. Тогда
он загасил костер и зашагал в темноте в ту сторону. То и дело подавал
голос и с радостью убеждался, что его слышат и отвечают, по-прежнему не-
понятно, но все же человеческим голосом. Пришлось идти напрямик, перева-
ливать через высокую сопку, в полной темноте это оказалось тяжким испы-
танием. Несколько раз он срывался с крутого склона, падал, катился по
росистой траве, ругался в полный голос, чтобы разозлить себя, подстег-
нуть, а когда добрался до вершины, то понял, что голос, звавший его,
пропал. Он кричал громко, на все четыре стороны, долго прислушивался, но
никто не отвечал. Тогда он сел, изможденный, хотел сплюнуть с досады, но
рот пересох. Сидел так, слушал тайгу, она говорила на языках ползучих и
летающих тварей, и ни одно слово не походило на человечий язык.
Он снова решил развести костер и поспать хоть немного, но опять ус-
лышал давешний голос, и настолько близко, что даже испугался. На этот
раз можно было разобрать слова, вернее - одно слово. Неведомая девушка
кричала: `Его-о-р!` Она звала его по имени, и голос был ласковый, юный,
взволнованный. `Егор!` - кричала она. - `Иди сюда!` И он не выдержал.
Как ни было абсурдным все происходящее, но он был слишком голоден, изму-
чен, чтобы не поддаться на звавший ласковый голос. В низком сыром логу
остановился, прислушался, закричал что есть силы, сложив руки рупором:
`Э-э-эй! Отзовись!`
Он услышал плеск реки. На ощупь добрался до низкого берега, вымыл
лицо, напился, покричал еще.
- Егорушка, - тихо позвал его голос за спиной.
Он резко обернулся, не устоял на ногах, упал. В темноте послышался
смех, холодный, приглушенный, словно рот прикрывали ладошкой.
- Ну, чего смеешься? - спросил Егор в темноту. - Кто ты? Это ты ме-
ня из огня вызволила? Почему прячешься?
- Его-о-рушка! - протянул томный голос и рассмеялся. - Я здесь. Иди
ко мне. Иди.
Голос перешел в шепот, призывный, чуть ли не страстный.
- Смеешься? - устало спросил Егор. - Смейся. Я подожду.
Он сел на сырую валежину, не боясь промочить брюки. И без того вся
одежда была насквозь мокрой. Нечистой силы он не боялся, а людей тем бо-
лее.
- Что же ты сидишь? - зашептала девушка над самым ухом.
Он ощутил ее дыхание на шее, почему-то холодное, словно порыв реч-
ного ветра. Не поворачиваясь, резко вытянул руку. Что-то мягкое и хо-
лодное скользнуло по кончикам пальцев.
- Ну же, ну, я жду, иди сюда, - шепнула девушка, коротко хихикнув.
Безлунная ночь, сырость, плеск реки и невидимая девушка напоми- нали
что-то виденное или читанное, но страха не было. Девушка и все тут. Раз-
ве можно бояться девушек? И все же оставалось чувство близкой опасности,
поэтому он предпочел ждать и повернулся лицом к возможной угрозе. Увидел
что-то белесое, словно размытый ветром туман, мелькнув- ший и пропавший
тотчас во тьме.
- Что же ты убегаешь? - спросил с вызовом Егор, сжав топорище. - Я к
тебе, а ты от меня. Иди поближе, познакомимся.
И тут же что-то толкнуло его в грудь. Егор не удержался и упал на
спину, больно ударившись о камни. Топор выпал из рук, но, удержанный
ремнем, остался на поясе.
- Егорушка, - шептала девушка в ухо. - Егорушка, ласковый, касатик
ты мой ненаглядный...
Холодная чужая рука скользнула по лицу.
- А ну, брысь отсюда! - закричал Егор, вскакивая. - Кто бы ты ни бы-
ла, убирайся-ка отсюда подобру-поздорову!
Чиркнул спичкой. Слабый огонек осветил прибрежные камни, воду,
клочья травы. Больше ничего. Тогда он решил отойти от берега и развести
костер. Пока он брел в темноте, невидимая девушка кружилась вокруг, то и
дело касаясь руками, каждый раз в новом месте, и Егор отмахивался от
нее, как от неуловимой мухи.
На ощупь собрал веток, надрал бересты. Огонь ярко вспыхнул, обнажил
светлый круг камней. Егор сел поближе к костру, не расслабляясь и ожидая
подвоха. И не зря. Костер громко зашипел, взметнулось вверх пламя, и
тотчас же горящие искры разлетелись во все стороны, погасая в сырой тра-
ве. Егор едва успел откатиться в сторону.
И услышал смех. Громкий, звонкий, самозабвенный. Сперва ему показа-
лось, что девушка справа, и повернулся туда, но смех быстро переместился
влево, а потом назад, а потом даже послышался сверху. Ни шума шагов, ни
шелеста крыльев. Егор разозлился.
- Эй, ты, нечисть ночная! - закричал он. - Вот только попадись мне,
вот только подойди ко мне.
- Проказник, - громким шепотом сказала девушка, и тут же ледяная об-
жигающая тяжесть навалилась на спину Егора, крепкие руки обхватили его,
плотно прижав к себе. - Баловник ты мой, люб ты мне, ох как люб, идем ко
мне, ну, идем...
Егор всегда считал себя сильным, но, как ни вырывался, объятия ста-
новились все сильнее и крепче. Тогда он резко наклонился вперед и что
есть силы лягнул сапогом. Нога попала в мягкое, податливое, как пласти-
лин. Задыхаясь и коченея от холода, Егор упал на бок и освободился от
захвата. Быстро перевернулся на спину, согнул колени, напружинив ноги, а
руки с зажатым ножом изготовил так, чтобы отразить возможное нападение.
В почти абсолютной темноте драться было тяжело, тем более с противником,
превосходящим его по силе, хитрости и - самое главное - с невидимым и
незнакомым. Недруг его, казалось, не устал, голос был таким же ровным и
томным:
- Ну, как же так, Егорушка? Почему ласки мои отвергаешь? Разве я не
люба тебе? Ну, обними меня, приголубь, холодно мне, ох, как холодно.
Рука скользнула по лицу, и он едва успел ударить по ней, но тотчас
же с треском разорвался ворот рубахи, и он на мгновение ощутил прикосно-
вение льда под мышкой.
- Ах ты, подлая! - сказал сквозь зубы Егор и стал яростно размахи-
вать ножом, описывая круги на уровне груди.
Но это не помогло. Ледяные руки касались его то тут, то там, и один
раз он ощутил прикосновение твердых губ на щеке - словно жидким азотом
капнули. Девушка смеялась, беззлобно, звонко, но в этом смехе звучала
такая уверенность, что Егору наконец-то стало страшно. Ведь она только
играет со мной, подумал он, пока лишь играет, а я, взрослый мужик, не
могу справиться с ней. А что же будет, когда она и в самом деле проявит
себя во всей своей силе?..
- Что тебе надо? - прохрипел он, задыхаясь от усталости. - Что я те-
бе сделал? Зачем ты меня мучаешь?
- Не отвергай меня, - сказала девушка. - Обними.
- Утром, - ответил Егор, - вот рассветет, и обниму.
- Нет, только ночью.
- Я устал. К чертям собачьим такие объятья, от которых мороз по ко-
же. Дай развести костер, и я соглашусь.
- Нет, милый, нет.
И что-то холодное, тяжелое, словно глыба льда, навалилось на Егора,
придавило к земле, и напрасно он пытался освободиться. Собственное бес-
силие бесило пуще всего, он обхватил руками то, что навалилось на него,
и ощутил женское тело, холодное и влажное. Струи воды полились на лицо,
от них исходил запах рыбы и водорослей. Преодолевая отвращение, захлебы-
ваясь, он размахнулся и с силой ударил ножом в это тело. Нож легко, как
в воду, вошел в спину и звякнул по пряжке ремня. Тогда он отбросил его,
схватил эту спину руками и стал мять ее, ледяную, аморфную, тягучую,
липкую, пытаясь оторвать от себя, хотя бы по частям.
- Крепче, милый, крепче, - шептала девушка, - ах, как тепло, роди-
мый.
Струи переохлажденной воды хлестали по лицу, словно волосы девушки.
Егор уже не обращал внимания на ее поцелуи, морозившие кожу, он мял ее
спину, бока, сминавшиеся под руками, превращающиеся в холодные, сколь-
зкие бугры, но так и не мог избавиться от тяжести. И тут он заметил, что
тело ее стало теплее, а сам он замерз и усталые руки закоченели.
- Ты убьешь меня, - сказал он, - зачем тебе это?
- Согрей меня, и я уйду, - прошептала она и поцеловала в губы. По-
целуй показался теплее, чем прежде.
Егор захлебывался, задыхался, руки онемели, а тело потеряло чувстви-
тельность. И казалось ему, что лежит он на дне реки, и многометровая
толща давит на него, вымывает тепло, растворяет тело, уносит по течению,
уничтожая его целостность и неделимость. И он приготовился к смерти и
выругался отчаянно, но гортань издала только короткое бульканье.
И тут заиграл рожок за рекой. И Егор увидел, что ночь светлеет и ма-
ло-помалу перетекает в утро.
И еще он увидел лицо девушки, прильнувшее к его лицу. Оно было кра-
сивым, но словно бы слепленным из густого тумана, белое, оно высвечива-
лось в темноте фосфоресцирующим пятном, и прозрачные глаза смотрели на
него бездумно и спокойно. Он боднул лбом это лицо и вцепился зубами -
последним оружием обреченных, в левую щеку. Теплая плоть свободно про-
пустила зубы, и они сомкнулись, коротко клацнув.
И снова заиграл рожок, громче и напевнее. Уже можно было различить
силуэты деревьев на фоне неба, и реку, и камни на берегу. Егор рассла-
бился, силы иссякли, он чувствовал только зимний холод, проникший внутрь
и морозящий дыхание.
Девушка стала легче, лицо ее прояснилось, руки в последний раз прош-
лись по его груди, и он ощутил облегчение. Она выпрямилась, и он увидел
ее всю. Еще нечеткие контуры тела были красивыми и стройными, длинные
текучие волосы стекали струями под ноги, взгляд был равнодушен и глубок.
Егор попытался встать, но тело не подчинилось ему. Холод проник внутрь и
не уходил. Казалось, что он невесом и тела его не существует.
- Ты согрел меня, - сказала девушка, - ты растворился во мне. Теперь
ты мой, ты наш.
Она отдалялась от него, ступала неслышно в сторону реки, и он уви-
дел, как смутные волны покрыли ее ноги, и только всплеск реки сообщил об
ее уходе.
Потом он потерял сознание или просто заснул, но когда очнулся, то
уже был день и мутное солнце стояло в зените. Он полежал на спине, отог-
реваясь, вспоминая о событиях ночи как об ушедшем, но все еще близком
кошмаре. Он поднял руку и провел по лицу. Рука оказалась чужой, сухой и
морщинистой. Егор испугался, хотел вскочить, но тело не послушалось. Ру-
ка скользнула ниже и, отделившись от тела, ушла в сторону. Егор просле-
дил ее растерянным взглядом. Это и в самом деле была не его рука, а того
самого эвенка, что пас волков. Желтолицый, словно высохший, с двумя жид-
кими косичками, он смотрел на Егора равнодушным взглядом, поджав сухие
губы.
- А, волчий пастух, - сказал Егор тихо. - Воды дай, пить хочется.
Эвенк отошел, сел поодаль и стал чинить кнут.
- Ты по-русски понимаешь? - спросил Егор. - Воды дай, слышишь, воды!
Показал губами, как пьют воду, пощелкал языком, скосил глаза в сто-
рону реки.
- Лежи, - сказал эвенк тонким гнусавым голосом, - помрешь скоро, од-
нако. Мавка из тебя все тепло взяла, так помрешь.
- Вот и дай напиться перед смертью.
- Не дам, однако.
- Трудно тебе, что ли? Река ведь близко.
- Глаза есть. Вижу. Все равно помрешь.
- Что я тебе сделал, старик?
- Ничего не сделал. Мертвец что сделает?
- А ты не хорони меня заживо! - зло сказал Егор.
Эвенк бесстрастно доплел косицу кнута, легко поднялся и ушел. Из-
дали донеслись его песня и разноголосица волчьего воя.
Злость придала Егору силы, он перевернулся на бок и докатился до
близкого берега. Окунул лицо в воду, напился, медленно разминая за- тек-
шее тело, подставляя его под солнечные лучи, иззябшее, выстуженное из-
нутри. Сильно хотелось есть, и когда он смог встать, то первым делом
добрел до близких зарослей борщевика и, нарвав сочные, водянистые стеб-
ли, стал жадно жевать.
Полежал на животе, сняв рубашку, впитывая тепло кожей, проследил
взглядом солнце, катившееся к закату, и решил, что так или иначе, но на-
до жить, надо идти дальше, надо искать людей. Плеснула рыба, он на- сто-
роженно обернулся и увидел, что большой таймень выбросился на бе- рег и
бьется о гальку. Егор вскочил, знал, что все равно упадет от слабо- сти,
но рассчитал свое падение так, чтобы прижать рыбу животом.
- Отдариваешься? - спросил Егор реку. - Ну, ладно, черт с тобой, мы
еще поквитаемся, красотка. Я вернусь сюда. Если выживу, конечно.
Пересчитал спички - осталось восемь. И мнилось ему, что с каждой
убывающей спичкой уходят от него жизнь, тепло, надежда на спасение. От
сырости головки отсырели и слиплись. Он нежно разделил их, положил на
теплые камни, грел в ладонях, дышал на них, терпеливо ждал. Тайменя съел
сырым.
Взошел на пригорок, осмотрелся, искал дым пожара. Но тайга от гори-
зонта до горизонта вздымалась сопками, зелеными, густо поросшими, нетро-
нутыми человеком. Тщательно обулся, сложил подсохшие спички в коробок, а
нож подвесил так, чтобы удобно было быстро выхватить его. Следя за крас-
неющим солнцем, навалил окатыши в пирамидку, чтобы запомнить место.
- Эй, Мавка! - прокричал он на прощанье реке. - Выгляни, красотка,
попрощаемся!
Река несла свои воды, звенела на перекатах и не отзывалась. Только
вдали, за сопками, рожок проиграл печальную мелодию и оборвался на высо-
кой ноте.
На следующий день Егор понял, что окончательно заблудился. Он не
слишком-то надеялся на то, что будут искать его, но все-таки насторожил-
ся, когда утром услышал далекий стрекот вертолета. Шум моторов отдалил-
ся, исчез и больше не появлялся. По-видимому, Егор ушел слишком далеко
от места пожара, и в этих местах его уже не искали, не думали, что он
сможет преодолеть такое расстояние. И сам он никак не мог понять, почему
за ту ночь, когда он бежал по тайге на зов невидимой девушки, он ушел
так далеко, что казалось невозможным пройти за несколько часов добрую
сотню километров.
Пробираясь по непролазному бурелому, он вспомнил свое спасение от
огня и смертельные объятия Мавки, но разумных объяснений не находил, а
поверить в невероятное не мог. Он знал, что в горах бродит неведомый
снежный человек, что в далеком озере Лох-Несс живет чудовище, а над зем-
лей кружатся летающие тарелки, и в общем-то верил всему этому, происхо-
дящему далеко от него, но в древние языческие сказки о русалках поверить
не умел.
Он твердо был убежден, что среди слепой, поглощенной в себя природы
именно он, Егор - человек разумный, и есть хозяин всего сущего на земле,
пусть побежденный и раздавленный, но все равно хозяин, и делиться ни с
кем, даже в мыслях своих, не хотел.
Река, не обремененная названием, текла среди безымянного леса, аука-
лись лошаки в чаще, русалки в омутах хмелели от рыбьего жира, водяной
ковырял в зубах ржавой острогой, неведомые звери рвали когтями кору на
красных деревьях, баба-яга ворочалась в тесном гробу, расшатывая осино-
вый кол, вбитый в брюхо, оборотни прыгали через пень с воткнутым в него
ножом и превращались в волков, бука хлопал совиными глазами из дупла,
кикиморы сидели на корточках у тропы и ждали прохожих, древний славянс-
кий Белбог, с лицом, красным от раздавленных комаров, давился медвежати-
ной, одинокий обыкновенный человек рубил сосны, и щепки ложились поодаль
умирающих деревьев. Волки прислушивались к далекому железному звону и
прижимали уши. Они не любили человека.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все же, несмотря на свой страх перед рекой, он опасался уйти от нее
далеко. Следовать поворотам реки и шагать вслед за течением все же лег-
че, чем на свой страх и риск пробираться через чащи. И Егор решил свя-
зать плот и заставить реку нести себя. Он выбрал место над обрывом, что-
бы срубленные деревья не пришлось катить далеко, наточил топор и, выбрав
подходящие сосны, принялся за работу. Голод и усталость сказывались
быстро, часто приходилось садиться или прямо ложиться на землю, чтобы
дать отдохнуть онемевшим рукам и отдышаться. Обостренный за эти дни слух
уловил чьи-то шаги. Мягкие, осторожные. Егор половчее ухватил топор и
прижался спиной к сосне. Шаги стихли, и вдруг позади он услышал пощелки-
ванье и цоканье, словно бы беличье. Егор резко обернулся и увидел, что
знакомый эвенк сидит на пригорке, поджав короткие ноги, и неодобрительно
смотрит на надрубленные деревья.
- Привет, - сказал Егор, поигрывая топором. - Что, ошибся? Видишь,
живой я. А где же твои волки, пастух?
- Зачем деревья убиваешь? - спросил эвенк.
- А тебе какое дело? Надо - и рублю. Кто ты такой?
- Дейба-нгуо я, - ответил эвенк. - Почему не узнал? Меня все зна-
ют. Почему не боишься? Меня все боятся.
- Плевал я на тебя, - сказал Егор и, отвернувшись, рубанул по сосне,
- Ой-ой! - закричал эвенк. - Больно! Почему больно делаешь?
- Когда по тебе рубану, тогда и кричи. Видишь, дерево рублю. И Егор
еще раз ударил топором по неподатливой древесине. Щепка отлетела за спи-
ну.
- Ой-ой, - снова закричал эвенк и сморщился, как от сильной боли. -
Мой лес убиваешь, однако. Что он тебе сделал?
- А то, что я жить хочу. Ясно?
- Живи, однако, - посоветовал эвенк. - Раз не помер, так и живи.
Жить хорошо.
- Спасибо, я и сам знаю, что жить хорошо, - сказал Егор. - В дурац-
ких советах не нуждаюсь.
- Ай, какой плохой мужик! - укорил эвенк. - Все хотят жить. Ты лес
рубишь - меня убиваешь.
- А ты меня пожалел? Ты мне воды пожалел. Плевал я на тебя теперь с
высокого дерева. Ясно?
- А что тебя жалеть? Ты - человек, вас вон как много, а я один. Си-
рота я, Дейба.
И эвенк показал руками, как много людей и как одинок он сам.
- Одним человеком больше, одним меньше, - сказал он, - ничего не из-
менится. Друг друга вы убиваете. А я один, сирота я. Лес жгете - боль-
но мне, дерево рубите - больно мне, зверя убиваете - ой, как больно мне!
- Что с тобой говорить, - сказал Егор. - Это в твоем лесу друг друга
все убивают, тем и живут. Что на людей все валишь? Сам-то кто?
- Дейба-нгуо, Сирота-бог я, сказал ведь.
- А хоть бы и бог, что с того? Вот и паси своих волков, коль нравит-
ся, а мне не мешай.
И Егор углубил заруб.
- Моу-нямы, Земля-мать, всех родила, душа у всех одна, - сказал Дей-
ба, - вас, людей, Сырада-нямы, Подземного льда мать, родила, душа у вас
холодная. Не жалко вам ничего. Лес большой, душа у него одна. Те- ло ре-
жешь - душе больно. Тело убиваешь - душа умирает. Глупый ты.
- На дураков не обижаются, - сказал Егор, замахиваясь топором, - и
сказки мне свои не рассказывай.
- Мало тебя Мавка мучала? - спросил Дейба. - Жалко, совсем не заму-
чила, Лицедей не дал. Кабы он на дудке не заиграл, так и помер бы ты.
- Ступай своей дорогой, пастух Дейба, - сказал Егор, опуская топор.
- Не мешай дело делать.
- Лес мой, - настаивал тот, - тело губишь - душе больно.
- Какая ты душа, - огрызнулся Егор. - В тебе самом душа еле дер-
жится.
- Люди довели, - пожаловался Дейба. - Лес жгут, зверей убивают, реку
травят. Больно мне.
- А мне что за печаль? - сказал Егор и рубанул по сосне.
- Плохой ты, - сказал Дейба, морщась, - я тебя сосну лечить застав-
лю, волкам потом отдам. Волки мужиков не любят, шибко злы на му- жиков.
- Ну-ну, - сказал Егор, делая свое дело.
- Лечи, однако, дерево, рубаху разорви и лечи.
- Аптечки не захватил, - сказал Егор и услышал гуденье пчелы над
ухом.
Он отмахнулся от нее, но она возвращалась, и вскоре загудел целый
рой.
- Будешь лечить? - услышал он сквозь гуденье.
- Еще чего!
И пчелы набросились на Егора. Чем больше он отбивался от неулови-
мого роя, тем сильнее и ожесточеннее нападали пчелы. Глаза сразу оплы-
ли. Зверея от боли, Егор заметался по берегу, скатился по обрыву в обла-
ке пыли и с размаху нырнул в реку. Вода холодная, долго не высидишь, а
выйти нельзя - пчелиный рой кружит над головой. И тут кто-то под во- дой
сильно укусил его за ногу. И еще раз, будто ножовкой. Напрасно Егор от-
бивался от нового врага, каждый раз этот кто-то подплывал с дру- гой
стороны и острыми зубами коротко покусывал его тело. Не помня себя от
боли и злости, Егор выскочил на берег и стал зарываться в песчаный осы-
пающийся склон. И только он прикрыл себя песком и пучками травы, как
кто-то из-под земли пробрался к нему и, попискивая, куснул в живот и еще
раз - в спину, и еще раз - в бедро.
- Лечи, однако, - услышал он голос Дейбы.
- Отгони своих палачей, - сказал Егор, еле сдерживаясь, чтобы не
закричать в голос.
Полежал, сил набрался от сырой земли, встал, покачиваясь, распух-
ший, грязный, со следами укусов, поднялся, скрипя зубами, по обрыву,
сел, опершись спиной на надрубленную сосну, сплюнул под ноги густую злую
слюну.
- Гадина, - сказал он, разлепляя толстые губы.
- Рубаху разорви, - сказал Дейба, - сосну лечи. Потом реку мыть бу-
дешь.
- Совсем рехнулся. Какую еще реку?
- Люди порошок в реку сыпали, рыбу сгубили, ты воду мыть будешь.
- Дурак, - сказал Егор и, скрипя зубами от унижения, разорвал пос-
леднюю рубаху.
Ткань была ветхой, легко рвалась на короткие неровные полосы. Си-
лясь открыть заплывшие глаза, Егор наматывал на заруб сосны, липкий от
смолы и сока, тряпки и, мучаясь от сознания идиотизма своей работы, рвал
и снова наматывал.
- Доберусь я до тебя, - угрожал он Дейбе. - Ты у меня еще попляшешь.
- Лечи, однако, - мирно советовал тот. - Мне больно было - не жалел.
Себя жалей теперь. Ты вылечишь - тебя вылечат, ты больно сделаешь - тебе
сделают. Вы, люди, слов не понимаете, боль понимаете, смерть понимаете.
Дейба сожалеюще зацокал языком.
Егор кончил свою дурацкую работу и завязал концы тряпок бантиком.
- Ну, что? - спросил он. - Хорошо я сосны лечу?
- Пойдем, однако. Воду мыть будешь. Вода, ой, какая грязная!
- Мыла нет, - буркнул Егор.
- Зачем мыло? Без мыла мыть будешь.
- Так ты покажи! Ты полреки, и я половину...
Подошли к реке.
- Рыб науськивать не будешь? - спросил Егор, прилаживая топор так,
чтобы он не бил по ногам.
- Не буду. Лезь в воду.
- Ладно, - сказал Егор, разбежался и прыгнул, стараясь проплыть под
водой как можно больше.
Он плыл, не оглядываясь, и страх придавал ему силы. Быстрое течение
несло его, и когда он выбрался на другой берег, то место, где он рубил
со- сну, осталось за поворотом. Этот берег был низкий, заросший густой
тра- вой. Егор отдышался, отлежался и осмотрел раны. Они были неглубоки-
ми, но все равно внушали опасение. Ни лекарств, ни бинтов, а любой пу-
стяк в тайге, на безлюдье, мог обернуться смертью.
Егор промыл раны водой, поискал подорожник, но он не рос в тайге,
некому было занести сюда его семена, не было здесь человека. Достал раз-
бухший коробок, вынул из него голые палочки, равнодушно повертел в руках
и выбросил.
- Вот такие дела, Егор, - сказал сам себе. - Огнем тебя жгли, водой
топили, льдом морозили, зверями и рыбами травили, а ты еще жив. Живи и
дальше.
И пошел через болото. Остановился на сухом месте и увидел, что здесь
начинается узкая тропинка. Он встал на колени, прополз по ней и увидел
то, что очень хотел увидеть - человеческий след. Узкий, неглубоко вдав-
ленный в сырую почву, один-единственный след.
- Эй! - закричал он, распрямившись. - Эй, кто живой, отзовись!
Отозвались сойки. Раскричались, разгалделись над головой, и из-за
это- го крика Егор не услышал, как кто-то подошел с той стороны зарослей
жимолости. Он ощутил на себе взгляд, повернулся в ту сторону, но нико-
го не увидел.
- Выходи, - сказал он. - Что боишься? Если человек - не обижу.
- Топор-то брось, - певуче произнес девичий голос.
- Это ты, Мавка? - вздрогнул Егор. - Проваливай лучше отсюда.
В кустах засмеялись, тихо так, совсем не зло.
- Нет, - сказала девушка, - не Мавка я. Топор, говорю, брось.
- Ладно, - Егор бросил топор неподалеку от себя. - Нашла кого бо-
яться. На мне места живого не осталось. Деревня твоя близко? Может, и
поесть что найдется? Сильно я голоден.
Из кустов жимолости вышла девушка. Даже не девушка, а почти девчон-
ка, худенькая, смазливая, щеки в малине испачканы, сарафан красный, пла-
точек белый.
- Ишь ты, - расслабился Егор, - откуда такая взялась? Я уж думал,
что никогда людей не увижу.
Он опустился на землю, сел, сидел так и смотрел на девочку, любовал-
ся и даже пытался улыбнуться распухшими губами.
- Ну, что смотришь? Страшный я, да? Не бойся, я не леший. Егор я, в
тайге заблудился, а тут еще нечисть привязалась. Сам удивляюсь, как жив
остался. Ты посиди маленько, дай отдохнуть, а потом пойдем, хорошо?
Девчонка не отвечала, стояла у кустов, улыбалась тихонько, и по лицу
ее было видно, что она совсем не боится его. Наверное, взрослые рядом,
подумал он, и от души совсем отлегло. Напряжение этих дней, когда еже-
часно приходилось бороться за жизнь и сознание того, что шансов выжить
не так уж и много, спало, и остались пустота и усталость неимоверная. Он
смотрел на девочку и, отделенный в эти дни от людей, с радостью ощутил
свою причастность к человеческому роду, сильному, красивому, великодуш-
ному.
- Принеси поесть, - попросил он, - и позови взрослых. Вся сила из
меня ушла, до того размяк.
Девочка не отвечала. Она стояла и улыбалась, вытягивая губы трубоч-
кой, словно хотела свистнуть. Потом наклонилась и подняла из-под ног лу-
кошко с малиной. Протянула Егору.
Егор брал малину горстью, задерживал у рта, вдыхал запах и, стараясь
не спешить, глотал, не жуя.
И тут он подумал, что для малины еще не пришел сезон. Он шел по тай-
ге и встречал кусты ее с еще зелеными, вяжущими ягодами. А это была спе-
лая, сочная, пахучая, только что сорванная. Он не сказал об этом девочке
и легко примирился с нелепостью.
- А хлеб у тебя есть? - сказал он, протягивая пустое лукошко.
Девочка опять наклонилась и достала из травы ломоть хлеба. Егор уди-
вился, но хлеб съел, не оставив ни крошки.
- Что еще достанешь из травы? - спросил он.
Девочка пожала плечами, улыбнулась.
`Недетская у нее улыбка, - подумал Егор, - тайга быстро взрослыми
делает`.
- А что ты хочешь? - спросила.
- Поспать, - честно сказал Егор. - Я страшно устал. А ты приведи сю-
да взрослых, и, может, найдется что-нибудь из одежды? Видишь, я почти
голый.
Девочка кивнула головой и скрылась в кустах. Ни шума шагов, ни ше-
леста платья, ни потрескиванья сучьев под ногами.
- Эй! - крикнул Егор. - Ты не пропадай, ты приходи! Я ждать буду!
У него хватило силы только на то, чтобы поднять топор и положить его
под голову. Не обращая внимания на комариное гуденье, он заснул, как в
омут провалился.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Егор жил внутри дерева. Не в дупле, не обособленно от дерева, а
имен- но внутри его древесины, и тело свое отграничивал корой и листь-
ями. Че- рез него шли земные соки, внутри него медленно нарастало годо-
вое ко- лечко, и это он, Егор, поскрипывал всем своим телом под порывами
вет- ра. Его совсем не удивляло это новое состояние, он считал его ес-
тествен- ным и даже удобным. Он рос на большой поляне, и корни его ухо-
дили глубоко в землю, сплетаясь с чужими корнями.
И сумерки были, и ветер обретал язык в листьях, и роса пала на зем-
лю.
И увидел Егор, как из глубины темного леса вспучиваются, поднима-
ются смутные пузыри, наполненные земными испарениями, как раздува- ются
они, лопаются с треском и оттуда выпрыгивают существа на тонких мохнатых
ногах и рассаживаются на поляне, гомоня и горланя. И голоса их были не-
настоящими, как будто сделанными из чего-то.
- Тишина! Тишина! - прокричал рассыпчатый, ржавый голос. - Мы начи-
наем!
И наступила тишина.
- Основной темой сегодняшней сходки, - начал мягкий и мшистый голос,
- является вопрос о сущности так называемого человека. Что есть человек?
Каково его место в природе? Вреден или полезен человек? Нужно ли и воз-
можно ли бороться с человеком? Вот основные тезисы. Кто нач- нет?
- Я! - сказал ржавый голос. - Как всем известно, человек есть су-
щество замкнутое, не способное к метаморфозам, ограниченное во времени и
в пространстве. В отличие от нас человек обособил себя и противопоставил
природе. Тысячи лет идет борьба человека и природы, но в последнее время
человек развил такие темпы наступления, что само существование живой
природы, а значит и нас самих, стоит под угрозой полного истребления.
Человек считает себя существом, наделенным живой душой, но дело в том,
что его душа принадлежит только ему и ничему больше. Именно это в корне
разнит нас и его. Самым большим заблуждением человека является то, что
на всей земле он только себя считает одушевленным и на основании этого
не щадит природу, перекраивает на свой лад, использует ее только в своих
интересах. Исходя из сказанного, предлагаю объявить человека вредным су-
ществом.
Загомонили, запищали, заверещали, затопали ногами, защелкали зубами.
- Вредный! Конечно, вредный! Он нас со света сживает! Он нас под ко-
рень рубит!
- Душа! - громко произнес жестяной голос. - Что есть душа? Попрошу
без мистики! Мне чужды ваши представления о душе. Я - просто дерево. При
чем здесь душа? Когда убивают дерево, я ухожу в другое и живу в нем, по-

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Россия

Док. 114541
Опублик.: 19.12.01
Число обращений: 0