ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
РЭЙ БРЕДБЕРИ
РАССКАЗЫ
Еn Lа Nосhе
Акведук
Апрельское колдовство
Берег на закате
Бетономешалка
Большая игра между черными и белыми
Большой пожар
В ДНИ ВЕЧНОЙ ВЕСНЫ
ВЕЛЬД
ВОРОНЬЯ СТАЯ
ВСЕ ЛЕТО В ОДИН ДЕНЬ
Ветер
Ветер из Геттисберга
Высшее из блаженств
Вышивание
Генрих IХ
Генрих девятый
ДИКОВИННОЕ ДИВО
Дело жизни Хуана Диаса
Дракон
ЖИЛЕЦ ИЗ ВЕРХНЕЙ КВАРТИРЫ
Желание
Жилец из верхней квартиры
Золотой змей, серебряный ветер
Золотые яблоки Солнца
И все-таки наш...
Икар Монгольфье Райт
КАК МОРЯК ВОЗВРАЩАЕТСЯ С МОРЯ
КАК УМЕРЛА РЯБУШИНСКАЯ
КУКОЛЬНИК
Каникулы
Капелька нетерпимости
Коса
Куколка
Лихорадка
МЫШАТА
Маленький убийца
Мальчик-невидимка
Машина до Килиманджаро
Мгновение в лучах солнца
НАКАЗАНИЕ БЕЗ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
НЕЧТО НЕОБОЗНАЧЕННОЕ
ОГНЕННЫЙ СТОЛП
ОЗЕРО
ОРУДИЯ РАДОСТИ
Око за око?
Октябрьская игра
ПЕСОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
ПОДАРОК
ПОДМЕНА
ПОИГРАЕМ В `ОТРАВУ`
Пешеход
Попрыгунчик в шкатулке
Почти конец света
Превращение
Пришло время дождей
Пустыня
Путешествие во времени
РАЗГОВОР ОПЛАЧЕН ЗАРАНЕЕ
Рассказ о любви
Ревун
Рэй Брэдбери. Золотоглазые
СПУСТИСЬ В МОЙ ПОДВАЛ
Секрет мудрости
Синяя бутылка
ТРУБА
Тот, кто ждет
УЛЫБАЮЩЕЕСЯ СЕМЕЙСТВО
Удивительная кончина Дадли Стоуна
Человек
Человек в воздухе
Чертово колесо
Чудеса и диковины! Передай дальше!
Чудесный костюм цвета сливочного мороженого
ШЛЕМ
ОЗЕРО
Волна выплеснула меня из мира, где птицы в небе, дети на пляже, моя
мать на берегу. На какое-то мгновение меня охватило зеленое безмолвие.
Потом все снова вернулось - небо, песок, дети. Я вышел из озера, меня ждал
мир, в котором едва ли что-нибудь изменилось, пока меня не было. Я побежал
по пляжу. Мама растерла меня полотенцем.
- Стой и сохни, - сказала она.
Я стоял и смотрел, как солнце сушит капельки воды на моих руках.
Вместо них появлялись пупырышки гусиной кожи.
- Ой, - сказала мама. - Ветер поднялся. Ну-ка надень свитер.
- Подожди, я посмотрю на гусиную кожу.
- Гарольд! - прикрикнула мама.
Я надел свитер и стал смотреть на волны, которые накатывались и
падали на берег. Они падали очень ловко, с какой-то элегантностью; даже
пьяный не смог бы упасть на берег так изящно, как это делали волны.
Стояли последние дни сентября, когда без всяких видимых причин жизнь
становится такой печальной. Пляж был почти пуст, и от этого казался еще
больше. Ребятишки вяло копошились с мячом. наверное, они тоже чувствовали,
что пришла осень, и все кончилось.
Ларьки, в которых летом продавали пирожки и сосиски, были закрыты, и
ветер разглаживал следы людей, приходивших сюда в июле и августе. А
сегодня здесь были только следы моих теннисных тапочек, да еще Дональда и
Арнольда Дэлуа.
Песок заполнил дорожку, которая вела к каруселям. Лошади стояли,
укрытые брезентом, и вспоминали музыку, под которую они скакали в чудесные
летние дни.
Все мои сверстники были уже в школе. Завтра в это время я буду сидеть
в поезде далеко отсюда. Мы с мамой пришли на пляж. На прощание.
- Мама, можно я немного побегаю по пляжу?
- Ладно, согрейся. Но только не долго, и не бегай к воде.
Я побежал, широко расставив руки, как крылья. Мама исчезла вдали и
скоро превратилась в маленькое пятнышко. Я был один.
Человек в 12 лет не так уж часто остается один. Вокруг столько людей,
которые всегда говорят как и что ты должен делать! А чтобы оказаться в
одиночестве, нужно сломя голову бежать далеко-далеко по пустынному пляжу.
И чаще всего это бывает только в мечтах. Но сейчас я был один. Совсем
один!
Я подбежал к воде и зашел в нее по пояс. Раньше, когда вокруг были
люди, я не отваживался оглянуться кругом, дойти до этого места,
всмотреться в дно и назвать одно имя. Но сейчас...
Вода - как волшебник. Она разрезает все пополам и растворяет вашу
нижнюю часть, как сахар. Холодная вода. А время от времени она
набрасывается на вас порывистым буруном волны.
Я назвал ее имя. Я выкрикнул его много раз: - Талли! Талли! Эй,
Талли!
Если вам 12, то на каждый свой зов вы ожидаете услышать отклик. Вы
чувствуете, что любое желание может исполнится. И порой вы, может быть, и
не очень далеки от истины.
Я думал о том майском дне, когда Талли, улыбаясь, шла в воду, а
солнце играло на ее худых плечиках. Я вспомнил, какой спокойной вдруг
стала гладь воды, как вскрикнула и побледнела мать Талли, как прыгнул в
воду спасатель, и как Талли не вернулась...
Спасатель хотел убедить ее выйти обратно, но она не послушалась. Ему
пришлось вернуться одному, и между пальцами у него торчали водоросли.
А Талли ушла. Больше она не будет сидеть в нашем классе и не будет по
вечерам приходить ко мне. Она ушла слишком далеко, и озеро не позволит ей
вернуться.
И теперь, когда пришла осень, небо и вода стали серыми, а пляж
пустым, я пришел сюда в последний раз. Один. Я звал ее снова и снова:
- Талли! Эй, Талли! Вернись!
Мне было только 12. Но я знал, как я любил ее. Это была та любовь,
которая приходит раньше всяких понятий о теле и морали. Эта любовь так же
бескорыстна и так же реальна, как ветер, и озеро, и песок. Она включала в
себя и теплые дни На пляже, и стремительные школьные дни, и вечера, когда
мы возвращались из школы, и я нес ее портфель.
- Талли!
Я позвал ее в последний раз. Я дрожал, я чувствовал, что мое лицо
стало мокрым и не понимал от чего. Волны не доставали так высоко. Я
выбежал на песок и долго смотрел в воду, надеясь увидеть какой-нибудь
таинственный знак, который подаст мне Талли. Затем я встал на колени и
стал строить дворец из песка. Такой, как мы, бывало, строили с Талли.
Только на этот раз я построил половину дворца. Потом я поднялся и крикнул:
- Талли! Если ты слышишь меня, приди и дострой его!
Я медленно пошел к тому пятнышку, в которое превратилась моя мать.
Обернувшись через плечо, я увидел, как волны захлестнули мой замок и
потащили за собой. В полной тишине я брел по берегу. Далеко, на карусели,
что-то заскрипело, но это был только ветер.
На следующий день мы уехали на Запад. У поезда плохая память, он все
оставляет позади. Он забывает поля Иллинойса, реки детства, мосты, озера,
долины, коттеджи, горе и радость. Он оставляет их позади, и они исчезают
за горизонтом...
Мои кости вытянулись, обросли мясом. Я сменил свой детский ум на
взрослый, перешел из школы в колледж. Потом появилась эта женщина из
Сакраменто. Мы познакомились, поженились. Мне было уже 22, и я совсем уже
забыл, на что похож Восток. Но Маргарет предложила провести там наш
медовый месяц.
Как и память, поезд приходит и уходит. И он может вернуть вам все то,
что вы оставили позади много лет назад.
Лейк Блафф с населением 10000 жителей, показался нам за окном вагона.
Я посмотрел на Маргарет - она была очаровательна в своем новом платье. Я
взял ее за руку, и мы вышли на платформу. Носильщик выгрузил наши вещи.
Мы остановились на 2 недели в небольшом отеле. Вставали поздно и шли
бродить по городу. Я вновь открывал для себя кривые улочки, на которых
прошло мое детство. В городе я не встретил никого из знакомых. Порой мне
попадались лица, напоминавшие мне кое-кого из друзей детства, но я, не
останавливаясь, проходил мимо. Я собирал в душе обрывки памяти, как
собирают в кучу осенние листья, чтобы сжечь их.
Все время мы были вдвоем с Маргарет. Это были счастливые дни. Я любил
ее, по крайней мере, я так думал. Однажды мы пошли на пляж, потому что
выдался хороший день. Это не был один из последних дней сезона, как тогда,
10 лет назад, но первые признаки осени и осеннего опустошения, уже
коснулись пляжа. Народ поредел, несколько ларьков было заколочено, и
холодный ветер уже начал напевать свои песни.
Все здесь было по-прежнему. Я почти явственно увидел маму, сидевшую
на песке в своей любимой позе, положив ногу на ногу и оперевшись руками
сзади. У меня снова возникло то неопределенное желание побыть одному, но я
не мог себя заставить сказать об этом Маргарет. Я только держал ее под
руку и молчал.
Было около четырех часов. Детей, в основном, уже увели домой, и лишь
несколько группок мужчин и женщин, несмотря на ветер, нежились под лучами
вечернего солнца. К берегу причалила лодка со спасательной станции.
Плечистый спасатель вышел из нее, что-то держа в руках.
Я замер, мне стало страшно. Мне было снова 12 лет, и я был отчаянно
одинок. Я не видел Маргарет; я видел только пляж и спасателя с серым,
наверное, не очень тяжелым мешком в руках и почти таким же серым лицом.
- Постой здесь, Маргарет, - сказал я. Я сам не знаю, почему это
сказал.
- Но что случилось?
- Ничего. Просто постой здесь.
Я медленно пошел по песку к тому месту, где стоял спасатель. Он
посмотрел на меня.
- Что это? - спросил я.
Он ничего не ответил и положил мешок на песок. Из него с журчанием
побежали струйки воды, тут же затихая на пляже.
- Что это? - настойчиво спросил я.
- Странно, - задумчиво сказал спасатель.
- Никогда о таком не слышал. Она же давно умерла.
- Давно умерла?
Он кивнул:
- Лет десять назад. С 1933 года здесь никто из детей не тонул. А тех,
кто утонул раньше, мы находили через несколько часов. Всех, кроме одной
девочки. Вот это тело; как оно могло пробыть в воде 10 лет?
Я смотрел на серый мешок.
- Откройте. - Я не знаю, почему сказал это. Ветер усилился.
Спасатель топтался в нерешительности.
- Да откройте же скорее, черт побери! - Закричал я.
- Лучше бы не надо... - начал он. - Она была такой милашкой...
Но увидев выражение моего лица, он наклонился и, развязав мешок,
откинул верхнюю часть. Этого было достаточно. Спасатель, Маргарет и все
люди на пляже исчезли. Осталось только небо, ветер, озеро, я и Талли. Я
что-то повторял снова и снова: ее имя. Спасатель удивленно смотрел на
меня.
- Где вы ее нашли? - спросил я.
- Да вон там, на мели. Она так долго была в воде, а совсем как живая.
- Да, - кивнул я. - Совсем, как живая.
`Люди растут`, - подумал я. А она не изменилась, она все такая же
маленькая, все такая же юная. Смерть не дает человеку расти или меняться.
У нее все такие же золотые волосы. Она навсегда останется юной, и я всегда
буду любить ее, только ее...
Спасатель завязал мешок. Я отвернулся и медленно побрел вдоль воды.
Вот и мель, у которой он нашел ее.
И вдруг я замер. Там, где вода лизала песчаный берег, стоял дворец.
Он был построен наполовину. Точно также, как когда-то мы строили с Талли:
наполовину она, наполовину я. Я наклонился и увидел цепочку маленьких
следов, выходящих из озера и возвращающихся обратно в воду. Тогда я все
понял.
- Я помогу тебе закончить, - сказал я.
Я медленно достроил дворец, потом поднялся и, не оборачиваясь, побрел
прочь. Я не хотел верить, что он разрушится в волнах, как рушится все в
этой жизни. Я медленно шел по пляжу туда, где, улыбаясь, ждала меня чужая
женщина, по имени Маргарет.
ПОИГРАЕМ В `ОТРАВУ`
- Мы тебя ненавидим! - кричали шестнадцать мальчиков и девочек,
окруживших Майкла; дела его были плохи. Перемена уже кончалась, а мистер
Ховард еще не появился.
- Мы тебя ненавидим!
Спасаясь от них, Майкл вскочил на подоконник. Они открыли окно и
начали сталкивать его вниз. В этот момент в классе появился мистер Ховард.
- Что вы делаете! Остановитесь! - закричал он, бросаясь на помощь
Майклу, но было поздно.
До мостовой было три этажа.
Майкл пролетел три этажа и умер, не приходя в сознание.
Следователь беспомощно развел руками: это же дети, им всего
восемь-девять лет, они же не понимают, что делают. На следующий день
мистер Ховард уволился из школы.
- Но почему? - спрашивали его коллеги. Он не отвечал, и только
мрачный огонек вспыхивал у него на глазах. Он думал, что если скажет
правду, они решат, что он совсем свихнулся.
Мистер Ховард уехал из Медисон-Сити и поселился в городке Грим-бэй.
Семь лет он жил, зарабатывая рассказами, которые охотно печатали местные
журналы. Он так и не женился, у всех его знакомых женщин было одно общее
желание - иметь детей.
На восьмой год его уединенной жизни, осенью, заболел один приятель
мистера Ховарда, учитель. Заменить его было некем, и мистера Ховарда
уговорили взять его класс. Речь шла о замещении на несколько недель, и,
скрипя сердцем, он согласился.
Хмурым сентябрьским утром он пришел в школу.
- Иногда мне кажется, - говорил мистер Ховард, прохаживаясь между
рядами парт, - что дети - это захватчики, явившиеся из другого мира.
Он остановился, и его взгляд испытующе заскользил по лицам его
маленькой аудитории. Одну руку он заложил за спину, а другая, как юркий
зверек, перебегала от лацкана пиджака к роговой оправе очков.
- Иногда, - продолжал он, глядя на Уильяма Арнольда и Рассела Невеля,
Дональда Боуэра и Чарли Кэнкупа, - иногда я думаю, что дети - это
чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может
совладать с ними. И я твердо верю, что все должно быть сделано для того,
чтобы исправить их грубые примитивные мозги.
Большая часть его слов, влетавшая в мытые и перемытые уши Арнольда,
Невеля, Боуэра и компании, оставалась непонятной. Но тон их был
устрашающим. Все уставились на мистера Ховарда.
- Вы принадлежите к совершенно иной расе. Отсюда ваши интересы, ваши
принципы, ваше непослушание, - продолжал свою вступительную беседу мистер
Ховард. - Вы не люди, вы - дети. И пока вы не станете взрослыми, у вас не
должно быть никаких прав и привилегий.
Он сделал паузу и изящно сел на мягкий стул, стоящий за вытертым до
блеска учительским столом.
- Живете в мире фантазий, - сказал он, мрачно усмехнувшись. - Чтобы
никаких фантазий у меня в классе! Вы у меня поймете, что когда получаешь
линейкой по рукам, это не фантазия, не волшебная сказка и не
рождественский подарок, - он фыркнул, довольный своей шуткой. - Ну,
напугал я вас? То-то же! Вы этого заслуживаете. Я хочу, чтобы вы не
забывали, где находитесь. И запомните - я вас не боюсь!
Довольный, он откинулся на спинку стула. Взгляды мальчиков были
прикованы к нему.
- Эй! Вы о чем там шепчетесь? О черной магии?
Одна девочка подняла руку:
- А что такое черная магия?
- Мы это обсудим, когда два наших друга расскажут, о чем они
беседовали. Ну, молодые люди, я жду!
Поднялся Дональд Боуэр:
- Вы нам не понравились - вот о чем мы говорили. - Он сел на место.
Мистер Ховард сдвинул брови.
- Я люблю откровенность, правду. Спасибо тебе за честность. Но я не
терплю дерзостей, поэтому ты останешься сегодня после уроков и вымоешь все
парты в классе.
Возвращаясь домой, мистер Ховард наткнулся на четырех учеников из
своего класса. Чиркнув тростью по тротуару, он остановился возле них.
- Что вы здесь делаете?
Два мальчика и две девочки бросились врассыпную, как будто трость
мистера Ховарда прошлась по их спинам.
- А, ну, - потребовал он. - Подойдите сюда и объясните, чем вы
занимались, когда я подошел.
- Играли в `отраву`, - сказал Уильям Арнольд.
- В `отраву`! Так-так, - мистер Ховард язвительно улыбнулся. - Ну и
что же это за игра?
Уильям Арнольд прыгнул в сторону.
- А ну, вернись сейчас же! - заорал Ховард.
- Я же показываю вам, - сказал мальчик, перепрыгнув через цементную
плиту тротуара, - как мы играем в `отраву`. Если мы подходим к покойнику,
мы через него перепрыгиваем.
- Что-что? - не понял мистер Ховард.
- Если вы наступите на могилу покойника, то вы отравляетесь, падаете
и умираете, - вежливо пояснила Изабелла Скетлон.
- Покойники, могилы, отравляетесь, - передразнил ее мистер Ховард, -
да откуда вы все это взяли?
- Видите? - Клара Пэррис указала портфелем на тротуар. - Вон на той
плите указаны имена двух покойников.
- Да это просто смешно, - сказал мистер Ховард, посмотрев на плиту. -
Это имена подрядчиков, которые делали плиты для этого тротуара.
Изабелла и Клара обменялись взглядами и возмущенно уставились на
обоих мальчиков.
- Вы же говорили, что это могилы, - почти одновременно закричали они.
Уильям Арнольд смотрел на носки своих ботинок.
- Да, в общем-то... я хотел сказать... - он поднял голову. - Ой! Уже
поздно, я пойду домой. Пока.
Клара Пэррис смотрела на два имени, вырезанных в плите шрифтом.
- Мистер Келли и мистер Торрилл, - прочитала она. - Так это не
могилы? Они не похоронены здесь? Видишь, Изабелла, я же тебе говорила...
- Ничего ты не говорила, - надулась Изабелла.
- Чистейшая ложь, - стукнул тростью мистер Ховард. - Самая
примитивная фальсификация. Чтобы этого больше не было. Арнольд и Боуэр,
вам понятно?
- Да, сэр, - пробормотали мальчики неуверенно.
- Говорите громко и ясно! - приказал Ховард.
- Да, сэр, - дружно ответили они.
- То-то, же, - мистер Ховард двинулся вперед.
Уильям Арнольд подождал, пока он скрылся из виду, и сказал:
- Хотя бы какая-нибудь птичка накакала ему на нос.
- Давай, Клара, сыграем в отраву, - нерешительно предложила Изабелла.
- Он все испортил, - хмуро сказала Клара. - Я иду домой.
- Ой, я отравился, - закричал Дональд Боуэр, падая на тротуар. -
Смотрите! Я отравился! Я умираю!
- Да ну тебя, - зло сказала Клара и побежала домой.
В субботу утром мистер Ховард выглянул в окно и выругался. Изабелла
Скетлон что-то чертила на мостовой, прямо под его окном, и прыгала,
монотонно напевая себе под нос. Негодование мистера Ховарда было так
велико, что он тут же вылетел на улицу с криком `А ну, прекрати!`, чуть не
сбив девочку с ног. Он схватил ее за плечи и хорошенько потряс.
- Я только играла в классы, - заскулила Изабелла, размазывая слезы
грязными кулачками.
- Кто тебе разрешил играть здесь? - он наклонился и носовым платком
стер линии, которые она нарисовала мелом. - Маленькая ведьма. Тоже мне,
придумала классы, песенки, заклинания. И все выглядит так невинно! У-у,
злодейка! - он размахнулся, чтобы ударить ее, но передумал.
Изабелла, всхлипывая, отскочила в сторону.
- Проваливай отсюда. И скажи своей банде, что вы со мной не
справитесь. Пусть только попробуют сунуть сюда свой нос!
Он вернулся в комнату, налил полстакана бренди и выпил залпом. Весь
день он потом слышал, как дети играли в пятнашки, прятки, колдуны. И
каждый крик этих монстров с болью отзывался в его сердце. `Еще неделя, и я
сойду с ума, - подумал он. - Господи, почему ты не сделаешь так, чтобы все
сразу рождались взрослыми.`
Прошла неделя, между ним и детьми быстро росла взаимная ненависть.
Ненависть и страх, нервозность, внезапные вспышки безудержной ярости и
потом молчаливое выжидание, затишье перед бурей.
Меланхолический аромат осени окутал город. Дни стали короче, быстро
темнело.
`Ну, положим, они меня не тронут, не посмеют тронуть`, - думал мистер
Ховард, потягивая одну рюмку бренди за другой. - `Глупости все это. Скоро
я уеду отсюда и от них. Скоро я...`
Что-то стукнуло в окно. Он поднял голову и увидел белый череп...
Дело было в пятницу в восемь часов вечера. Позади была долгая,
измотавшая его неделя в школе. А тут еще перед его домом вырыли котлован -
надумали менять водопроводные трубы. И ему всю неделю пришлось гонять
оттуда этих сорванцов - ведь они так любят торчать в таких местах,
прятаться, лазить туда - сюда, играть в свои дурацкие игры. Но, слава
Богу, трубы уже уложены. Завтра рабочие зароют котлован и сделают новую
цементную мостовую. Плиты уже привезли. Тогда эти чудовища разбредутся
сами по себе. Но вот сейчас... за окном торчал белый череп.
Не было сомнений, что чья-то мальчишеская рука двигала его и
постукивала по стеклу. За окном слышалось приглушенное хихиканье.
Мистер Ховард выскочил на улицу и увидел трех убегающих мальчишек.
Ругаясь на чем свет стоит, он бросился за ними в сторону котлована. Уже
стемнело, но он очень четко различал их силуэты. Мистеру Ховарду
показалось, что мальчишки остановились и перешагнули через что-то
невидимое. Он ускорил темп, не успев подумать, что бы это могло быть. Тут
нога его за что-то зацепилась, и он рухнул в котлован.
`Веревки...` - пронеслось у него в сознании, прежде чем он с жуткой
силой ударился головой о трубу. Теряя сознание, он чувствовал, как лавина
грязи обрушилась на его ботинки, брюки, пиджак, шею, голову, заполнила его
рот, уши, глаза, ноздри...
Утром, как обычно, хозяйка постучала в дверь мистера Ховарда, держа в
руках поднос с кофе и румяными булочками. Она постучала несколько раз и,
не дождавшись ответа, вошла в комнату.
- Странное дело, - сказала она, оглядевшись. - Куда мог подеваться
мистер Ховард?
Этот вопрос она неоднократно задавала себе потом в течении долгих
лет...
Взрослые люди не наблюдательны. Они не обращают внимание на детей,
которые в погожие дни играют в `отраву` на Оук-Бей стрит. Иногда
кто-нибудь из детей останавливается перед цементной плитой, на которой
неровными буквами выдавлено: `М. Ховард`.
- Билли, а кто это `М. Ховард`?
- Не знаю, наверное тот парень, который делал эту плиту.
- А почему так неровно написано?
- Откуда я знаю. Ты отравился! Ты наступил!
- А ну-ка, дети, дайте пройти! Вечно устроят игры на дороге...
ТРУБА
Дождь лил весь вечер, и свет фонарей тускло пробивался сквозь его
пелену. Две сестры сидели в столовой. Старшая - Джулия - вышивала
скатерть. Младшая - Анна - сидела у окна, неподвижно глядя на темную
улицу. Она прижалась лбом к стеклу, неподвижно пошевелила губами и вдруг
сказала:
- Я никогда не думала об этом раньше.
- О чем ты? - спросила Джулия.
- До меня только что дошло. Там же настоящий город под городом.
Мертвый город там, прямо под нашими ногами.
Джулия поджала губы и быстрее заработала иголкой.
- Отойди-ка от окна, - сказала она. - Этот дождь на тебя что-то
навевает.
- Нет, правда. Ты когда-нибудь думала об этих трубах? Они же лежат
под всем городом, под каждой улицей и выходят прямо в море. По ним можно
ходить, не наклоняя головы, - быстро говорила Анна, вдохновленная дождем,
падавшим с черного неба, барабанившим по мостовой и исчезавшим под
решетками люков на каждом перекрестке. - А ты бы хотела жить в трубе? - Ну
уж нет!
- Но ведь это же так забавно! Следить за людьми через щелочки. Ты их
видишь, а они тебя - нет. Как в детстве, когда играешь в прятки, и никто
тебя не может найти. А ты все время среди них, и все видишь, знаешь все,
что происходит. Вот и в трубе так же. Я бы хотела...
Джулия медленно подняла глаза от работы.
- Послушай, Анна, ты действительно моя сестра? Неужели нас родили
одни и те же родители? Иногда мне кажется, когда ты так говоришь, что мать
нашла тебя под деревом, принесла домой и вырастила в горшке. А разумом ты
как была, так и осталась.
Анна не ответила. И Джулия снова принялась за работу. Минут через
пять, Анна сказала:
- Ты, наверное, скажешь, что мне это приснилось. Может, и так.
Теперь промолчала Джулия.
- Может этот дождь меня усыпил, пока я здесь сидела и смотрела на
него. Я думала о том, откуда этот дождь берется и куда исчезает через эти
маленькие дырочки в решетках, и что там - глубоко внизу. И тут я увидела
их... мужчину и женщину. Они там, в трубе. Прямо под дорогой.
- И что же они там делают? - спросила Джулия.
- А они должны что-нибудь делать?
- Нет, если они сумасшедшие, - ответила Джулия. - В этом случае они
могут и ничего не делать. Залезли в трубу и пускай себе сидят.
- Нет, они не просто залезли, - убежденно сказала Анна. Она говорила,
как ясновидица, наклонив голову в сторону и полуприкрыв глаза веками. -
Они любят друг друга.
- Час от часу не легче. Так это любовь заставляет их ползать по
канализационным трубам?
- Нет, они там уже долгие-долгие годы.
- Не говори чепухи. Не могут они жить долгие годы в этой трубе, -
рассердилась Джулия.
- А разве я сказала, что они там живут? - удивленно сказала Анна. -
Нет, совсем нет. Они мертвые.
Дождь усилился и пулеметной очередью застучал по стеклу. Капли
соединились и стекали вниз, оставляя неровные полосы.
- О, Господи, - сказала Джулия.
- Да, мертвые, - повторила Анна, смущенно улыбнувшись. - Он и она,
оба мертвые.
Эта мысль, казалось, доставила ей какое-то умиротворение: она сделала
приятное открытие и гордилась этим.
- Лучше бы ты поговорила о чем-нибудь другом.
- Анна засмеялась:
- Но позволь мне рассказать, как это начинается, как они возвращаются
к жизни. Я так ясно это представляю, - она прижалась к стеклу, пристально
глядя на улицу, дождь и крышку люка на перекрестке. - Вот они, там, внизу,
высохшие и спокойные, а небо над ними темнеет и электризуется, - она
откинула назад свои длинные мягкие волосы. - Вот оно светлеет, взрывается
- и конец суше. Капли дождя сливаются в потоки, которые несут с собой
мусор, бумажки, старые листья.
- Отойди от окна! - сказала Джулия, но Анна, казалось, не слышала ее.
- О, я знаю, что там внизу. Там огромная квадратная труба. Она стоит
пустая целыми неделями. Там тихо, как в могиле. Только где-то высоко
наверху идут машины. И труба лежит сухая и пустая, как кость в пустыне. Но
вот капли застучали по ее днищу, как будто кто-то ранен и истекает кровью.
Вот раздался раскат грома! А, может, это опять прогрохотала машина?
Теперь она говорила быстрее, часто дышала, прижавшись к стеклу, как
будто прошла уже изрядную часть дистанции.
- Вода сочится узенькими змейками. Они извиваются, сливаются вместе,
и вот уже одна огромная плоская змея ползет по дну трубы. Эта змея
втягивает в себя все потоки, которые текут с севера и с юга, с других
улиц, из других труб. Она корчится и втекает в те две маленькие сухие
ниши, о которых я тебе говорила. Она медленно огибает тех двоих, мужчину и
женщину, которые лежат, как японские кувшинки.
Она сжала пальцы, переплетая руки в замок.
- Оба они впитывают воду. Вот они уже пропитались водой насквозь.
Вода поднимает руку женщины. Сначала кисть, чуть - чуть, потом предплечье,
и вот уже всю руку и еще ногу. А ее волосы... - она провела по своим
волосам, спадающим на плечи. - Ее волосы свободно всплывают и
распускаются, как цветы в воде. У нее голубые глаза, но они закрыты...
На улице стемнело. Джулия продолжала вышивать, а Анна все говорила и
говорила. Она рассказывала, как поднимается вода и увлекает за собой
женщину, приподнимает ее, ставит вертикально.
- И женщина не противится, отдаваясь во власть воде. Она так долго
лежала без движения и теперь готова начать ту жизнь, которую подарит ей
вода. Немного в стороне мужчина тоже приподнимается водой.
И Анна подробно рассказывает, как потоки медленно сближают их обоих.
- Вода открывает им глаза. Вот уже они могут видеть друг друга, но
еще не видят. Они кружатся в водовороте, не касаясь один другого. - Анна
повернула голову, ее глаза были закрыты. - И вот их взгляды встречаются. В
них вспыхивает фосфорический огонек. Они улыбаются... Они протягивают друг
другу руки...
Джулия оторвалась от вышивания и пристально посмотрела на сестру:
- Хватит!
- Поток заставляет их коснуться друг друга, поток соединяет их. О,
это самое совершенство любви - два тела, покачиваемые водой, очищающей,
освежающей. Это совсем безгрешная любовь...
- Анна! Прекрати сейчас же!
- Ну, что ты! - обернулась к ней Анна. - Они же не думают ни о чем,
правда? Они глубоко внизу, и им нет до нас дела.
Положив одну руку на другую, она мягко перебирала ими. Свет уличного
фонаря, падавший на ее руки, то и дело прерывался потоками дождя и
создавал впечатление, что они действительно находились в подводном мире.
Между тем, Анна продолжала, как бы в полусне.
- Он высокий и безмятежный, широко раскинул руки. - Она жестом
показала, как высок и легок он был в воде. - А она - маленькая, спокойная
и какая-то расслабленная. Они мертвы, им некуда спешить, и никто не может
приказать им ничего. Их ничто не волнует, не заботит. Они спрятались от
всего мира в своей трубе. Они касаются друг друга руками, губами, а когда
их выносит на перекресток труб, встречный поток тесно соединяет их... Они
плывут рука в руке, покачиваясь на поверхности, и кружатся в водоворотах,
неожиданно их подхватывающих, - она провела руками по стеклу,
забрызганному дождем. - Они плывут к морю, а позади тянутся трубы,
трубы... они плывут под всеми улицами - Гриншоу, площадь Эдмунта,
Вашингтон, Мотор-Сити, Океан-Сайд и, наконец, океан. Они проплывают под
табачными лавками и пивными, под магазинами, театрами, железнодорожными
станциями, под ногами у тысяч людей, которые даже не знают или не думают
об этой трубе...
Голос Анны осекся. Она замолчала, потом спокойно продолжала:
- Но вот день проходит, гроза уносится прочь. Дождь кончается, сезон
дождей позади, - она, казалось, была разочарована этим. - Вода убегает в
океан, медленно опуская мужчину и женщину на пол трубы, - она опустила
руки на колени, не отрывая глаз от них. - Вода уходит и забирает с собой
ту жизнь, которую дала этим двоим. Они ложатся рядом, бок о бок. Где-то
наверху восходит и заходит солнце, а у них вечная ночь. Они спят в
блаженной тишине. До следующего дождя.
Ее руки лежали на коленях ладонями вверх.
- Красивый мужчина, красивая женщина... - пробормотала она, наклонив
голову и зажмурив глаза. Внезапно Анна выпрямилась и посмотрела на сестру.
- Ты знаешь, кто это? - горько улыбнулась она.
- Джулия не ответила, она с ужасом смотрела на сестру, бледная, с
трясущимися губами.
- Мужчина - это Френк, вот кто! А женщина - это я! - почти выкрикнула
Анна.
- Анна! Что ты...
- Да, Френк там!
- Но Френк пропал несколько лет назад, и уж, конечно, он не там,
Анна!
- Он, наверное, очень одинокий человек, который никогда, нигде не
путешествовал.
- Откуда ты знаешь?
- Он так похож на человека, который никогда не путешествовал, но
очень бы хотел этого. Это видно по его глазам.
- Так ты знаешь, как он выглядит?
- Да, очень больной, очень красивый. Знаешь, как болезнь делает
человека красивым? Она подчеркивает тончайшие черты его лица.
- И он умер?
- Да! Пять лет назад, - Анна говорила медленно и распевно, опуская и
поднимая ресницы и в такт со словами. Казалось, она собирается рассказать
длинную, одной ей известную историю, начав ее медленно, а затем все
быстрее и быстрее, пока не достигнет кульминации с широко раскрытыми
глазами и дрожащими губами. Но сейчас было медленное начало, хотя в ее
голосе слышались приглушенные нервные нотки.
- Пять лет назад этот человек шел по улице. Он знал, что ему еще
много дней придется ходить по той же самой улице. Он подошел к крышке
люка, похожей на железную вафлю, заглянул туда и услышал, как внизу, под
его ногами, шумит подземная река, как она несется прямо к морю. - Анна
вытянула руку вперед. - Он медленно наклонился, отодвинул крышку люка и
увидел несущийся поток и металлические ступеньки, уходящие в него. Тогда
он подумал о ком-то, кого он очень хотел любить, но не мог. И пошел вниз
по ступенькам, пока не скрылся совсем...
- А как насчет нее? - спросила Джулия, перекусывая нитку. - Когда она
умерла?
- Я точно не знаю. Она какая-то новенькая. А может быть она умерла
только что... Но она мертвая. Удивительно прекрасная и мертвая. - Анна
восхитилась образом, возникшем у нее в сознании. - Только смерть может
сделать женщину действительно красивой. Вся она становится воздушной, и
волосы ее тончайшими нитями развеваются в воде. Никакие школы танцев не
могут придать женщине такой легкости, грациозности, изящества. - Анна
сделала рукой жест, выражавший утонченную грациозность.
- Он ждал ее пять лет. Но до сих пор она не знала, где он. Но теперь
они вместе и останутся вместе навсегда... Когда пойдут дожди, они оживут.
А во время засухи они будут отдыхать - лежать в укромных нишах, как
японские кувшинки - старые, засохшие, но величавые в своей отрешенности.
Джулия поднялась и зажгла еще одну лампу.
Теперь Анна обращалась ни к кому - ко всем сразу - к Джулии, окну,
стене, улице.
- Бедный Френк, - говорила она, глотая слезы. - Я не знаю, где он. Он
нигде не мог найти себе места в этой жизни. Его мать отравила ему все
существование! И он увидел трубу и понял, что там хорошо и спокойно. О,
бедный Френк! Бедная Анна, бедная я, бедная! Джулия, ну почему я не
удержала его, пока он был со мной! Почему я не вырвала его у матери!
- Замолчи! Замолчи сейчас же, и чтобы я этого больше не слышала!
Анна повернулась к окну и, тихонько всхлипывая, положила руку на
стекло. Через несколько минут она услышала, как сестра спросила:
- Ты кончила?
- Что?
- Если ты кончила реветь, то иди сюда и помоги мне, а то я не
справлюсь до утра.
Анна подняла голову и подсела к сестре.
- Ну что там?
- Здесь, и вот здесь, - показала Джулия.
Анна взяла иголку и села поближе к окну. Сумерки сгущались, темнота
усиливалась дождем, и только вспыхивающие время от времени молнии освещали
крышку люка на мостовой.
Примерно полчаса они работали молча. Джулия почувствовала, что у нее
слипаются глаза. Она сняла очки и откинулась в своем кресле. Буквально
через тридцать секунд она открыла глаза, потому что хлопнула входная дверь
и послышались чьи-то торопливые удаляющиеся шаги.
- Кто там? - спросила Джулия, нащупывая свои очки. - Кто-то стучался,
Анна?
Она, наконец, одела очки и с ужасом уставилась на пустой стул, на
котором только что сидела Анна.
- Анна! - она вскочила и бросилась в сени. Дверь была распахнута, и
дождь злорадно стучал по полу.
- Она просто вышла на минутку, - дрожащим голосом сказала Джулия,
близоруко вглядываясь в темноту. - Она сейчас вернется, правда, Анна,
дорогая! Ну ответь же мне, сестренка!
Крышка люка на мостовой приподнялась и опустилась. Дождь продолжал
выстукивать на ней свой ритм.
УЛЫБАЮЩЕЕСЯ СЕМЕЙСТВО
Самым замечательным свойством дома была полнейшая тишина. Когда
мистер Грапин входил, хорошо смазанная дверь захлопывалась за ним
беззвучно, как во сне. Двойной ковер, который он сам постелил недавно,
полностью поглощал звуки шагов. Водосточные желоба и оконные переплеты
были укреплены так надежно, что не скрипнули бы в самую ужасную бурю. Все
двери в комнатах закрывались новыми прочными крюками, а отопительная
система беззвучно выдыхала струю теплого воздуха на отвороты брюк мистера
Грапина, который согревался в этот промозглый вечер.
Оценив царившую вокруг тишину тончайшим инструментом, находившимся в
его маленьких ушах, Грапин удовлетворенно кивнул, ибо безмолвие было
абсолютным и совершенным. А ведь бывало, по ночам в доме бегали крысы.
Приходилось ставить капканы и класть отравленную еду, чтобы заставить их
замолчать. Даже дедушкины часы были остановлены. Их могучий маятник
неподвижно застыл в гробу из стекла и кедра.
ОНИ ждали его в столовой. Он прислушался - ни звука, хорошо. Даже
отлично. Значит они научились вести себя тихо. Иногда приходится учить
людей. Но урок не пошел зря - в столовой не слышно даже звона вилок и
ножей. Он снял свои теплые перчатки, повесил на вешалку пальто и на
мгновение задумался о том, что нужно сделать. Затем он решительно прошел в
столовую, где за столом сидели четыре индивида, не двигаясь и не произнося
ни слова. Единственным звуком, нарушившим тишину, был слабый шорох его
ботинок по толстому ковру.
Как обычно он остановил свой взгляд на женщине, сидевшей во главе
стола. Проходя мимо, он взмахнул пальцами около ее щеки. Она не моргнула.
Тетя Роза сидела прямо и неподвижно. А если с пола поднималась вдруг
случайная пылинка, следила ли она за ней взглядом? А если бы пылинка
попала ей на ресницу, дрогнули бы ее веки? Сжались бы мышцы, моргнули бы
глаза? Нет! Руки тети Розы лежали на столе, высохшие и желтые, как у
манекена. Ее тело утопало в широком льняном платье. Ее груди не обнажались
годами ни для любви, ни для кормления младенца. Они были как мумии,
запеленутые в холстины и погребены навечно. Тощие ноги тети Розы были
одеты в глухие высокие ботинки, уходившие под платье. Линии ее ног под
платьем придавали ей еще большее сходство с манекеном, ибо оттуда как бы
начиналось восковое ничто.
Тетя Роза сидела, уставившись прямо на мистера Грапина. Он насмешливо
помахал рукой перед ее носом - над верхней губой у нее собиралась пыль,
образуя подобие маленьких усиков!
- Добрый вечер, тетушка Рози! - сказал Грапин, поклонившись. - Добрый
вечер, дядюшка Дэйм.
`И ни единого слова`, - подумал он. - `Ни единого слова!`
- А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Лестер, - поклонился он
снова.
Лейла сидела слева от тетушки. Ее золотистые волосы завивались, как
медная стружка под токарным станком. Лестер сидел напротив нее, и волосы
его торчали во все стороны. они были почти детьми, ему было 14 лет, ей -
16. Дядя Дэйм, их отец (`отец` - что за дурацкое слово!) сидел рядом с
Лейлой у боковой ниши, потому что тетушка Роза сказала, что если он сядет
во главе стола, ему продует шею из окна. Ох, уж эта тетушка Роза!
Грапин пододвинул к себе свободный стул и сел, поставив локти на
скатерть.
- Я должен с вами поговорить, - сказал он. - Это очень важно. Надо
кончать с этим делом оно и так уже затянулось. Я влюблен. Да, да, я
говорил вам уже. В тот день, когда я заставлял вас улыбаться, помните?
Четыре человека, сидевших за столом, не моргнули глазом и не
пошевелились.
Тот день, когда он заставлял их улыбаться Воспоминания нахлынули на
Грапина:
Это было две недели назад. Он пришел домой, вошел в столовую,
посмотрел на них и сказал:
- Я собираюсь жениться.
Они замерли с таким выражением лиц, как будто кто-то только что выбил
окно.
- Что ты собираешься? - воскликнула тетушка.
- Жениться на Алисе Джейн Беллард, - твердо сказал он.
- Поздравляю, - сказал дядюшка Дэйм, глядя на свою жену. - Но я
полагаю... А не слишком ли рано, сынок? - он закашлялся и снова и снова
посмотрел на свою жену. - Да, да. Я думаю, это немного рано. Я не
советовал бы тебе это сейчас.
- Дом в жутком состоянии, - сказала тетушка Роза. - Нам и за год не
привести его в порядок.
- Это я слышал от вас и в прошлом году, и в позапрошлом, - сказал
Грапин. - В конце концов, это мой дом!
При этих словах челюсть у тети Розы отвисла.
- В благодарность за все эти годы, выбросить нас...
- Да никто не собирается вас выбрасывать! - раздражаясь закричал
Грапин.
- Ну, Роза... - начал было дядя Дэйм.
Тетушка Роза опустила руки.
- После всего, что я сделала...
В этот момент Грапин понял, что им придется убраться, всем им.
Сначала он заставит их улыбаться, а затем, позже, он выбросит их, как
мусорное ведерко. Он не мог привести Алису Джейн в дом, полных таких
тварей. В дом, где тетушка Роза не дает ему и шагу ступить, где ее дети
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 114221
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 1
|
