ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Жорж Сименон.
А Фелиси-то здесь!

Перевод с французского Н. Брандис и А. Тетеревниковой

Отсканировала Аляутдинова А.Х.

Глава первая

ПОХОРОНЫ ДЕРЕВЯННОЙ НОГИ

Это была совершенно необыкновенная секунда. Так бывает со снами: быс-
трее быстрого мелькают те, которые кажутся нам потом самыми долгими. Даже
много лет спустя Мегрэ мог бы точно указать место, где это происходило: ку-
сок тротуара, на котором он стоял, тесаный камень, куда падала его тень. Он
мог бы восстановить в памяти не только мельчайшие детали окружающего, но
даже снова ощутить весенний запах, почувствовать дрожание воздуха, так на-
поминавшие ему детство.
Впервые в том году он вышел из дома без пальто, впервые в десять утра
оказался в деревне. Даже от его большой трубки пахло весной. Мегрэ тяжело
ступал, засунув руки в карманы, и Фелиси, которая шла рядом, немного его
обгоняя, приходилось делать два торопливых шага, пока он делал один.
Они проходили вдоль фасада нового дома из розового кирпича. В витрине
лавки лежали какие-то овощи, две или три головки сыра и кровяная колбаса на
фаянсовом блюде.
Фелиси прошла вперед, толкнула рукой застекленную дверь, и тут-то,
видимо, все и произошло из-за звонка, который прозвенел совсем неожиданно.
Звонок в лавке раздался необычный. За дверью висели легкие металли-
ческие трубки, и, когда ее открывали, трубки, сталкиваясь, ударялись одна о
другую и слышался нежный музыкальный перезвон.
Давным-давно, когда Мегрэ еще был мальчишкой, у него в деревне, в
лавке колбасника, при входе раздавался точно такой же перезвон.
Вот почему в ту секунду время для комиссара будто остановилось. Мегрэ
словно перенесся в иную обстановку, будто не он совсем, этот толстый комис-
сар, которого Фелиси тащила за собой. И казалось, где-то неподалеку спря-
тался прежний Мегрэмальчишка, который глядел на них, с трудом удерживаясь,
чтобы не прыснуть со смеха.
Ну разве это серьезно? Что делал этакий важный, толстый господин в
обстановке, столь непохожей на реальную, стоя за спиной Фелиси.
Расследование? Он занимался делом об убийстве? Он искал виновного? И
при этом пели птички, зеленела первая травка, вокруг стояли похожие на иг-
рушечные кирпичные домики, повсюду раскрывались свежие цветочки, и даже
лук-порей на витрине напоминал букетики.
Да, он не раз потом вспоминал ту минуту, и не всегда с удовольствием.
Долгие годы на набережной Орфевр у его коллег вошло в привычку весною, в
такие вот погожие утренние часы, обращаться к нему всерьез, хотя и с неко-
торым оттенком иронии:
-- Послушайте, Мегрэ...
-- В чем дело?
-- А Фелиси-то здесь!
И у него перед глазами тотчас возникала тоненькая фигурка в вычурной
одежде, вздернутый носик, большие глаза, голубые, как незабудки; торчащая
на макушке сногсшибательная красная шляпка, украшенная золотистым пером.
--А Фелиси-то здесь!
В ответ раздавалось ворчание. Коллеги прекрасно знали: Мегрэ ворчал,
как медведь, всякий раз, когда произносилось имя Фелиси, которая доставила
ему хлопот больше, чем все `отпетые`, сосланные его стараниями на каторгу.
Но в то майское утро Фелиси действительно находилась рядом. Она сто-
яла на пороге лавки Мелани Шошуа, бакалейные товары. Фелиси ожидала, пока
комиссар очнется от своих грез.
Наконец он сделал шаг, точно возвращаясь в реальный мир, и вновь при-
нялся за расследование дела об убийстве Жюля Лапи, по произвищу Деревянная
Нога.
Так же, как и с раннего утра, Фелиси ожидала его вопросов, резкая,
агрессивная, ироничная. За прилавком симпатичная коротышка Мелани Шошуа,
сложив руки на толстом животике, во все глаза смотрела на странную пару --
комиссара уголовной полиции и служанку Деревянной Ноги.
Слегка попыхивая трубкой, Мегрэ осмотрелся, увидел коричневые ящики с
консервными банками, потом через стекло витрины стал разглядывать еще не
застроенную до конца улицу и недавно посаженные деревья вдоль нее. Наконец,
вынув из жилетного кармана часы, вздохнул:
-- Вы мне сказали, что вошли сюда в десять часов пятнадцать минут, не
так ли? Каким образом вы можете уточнить время?
Тонкие губы Фелиси растянулись в презрительной улыбке:
-- Посмотрите!
И когда он подошел к ней, она указала на комнату за лавкой, служившую
Мелани Шошуа кухней. В полумраке виднелось плетеное кресло с красной подуш-
кой, на котором, свернувшись клубком, лежала кошка, а как раз над ней стоял
будильник. Стрелки его показывали 10 часов 17 минут.
А бакалейщица недоумевала, зачем эти люди явились к ней в лавку.
-- Что же вы купили?
-- Фунт масла... Дайте мне фунт масла, мадам Шошуа... Господин комис-
сар настаивает, чтобы я проделала все то же, что и позавчера... Затем мало-
сольный сырок, не так ли?.. Постойте... Положите мне в сетку еще пакетик
перца, банку помидоров и две котлеты...
Все было необычным в мире, где в то утро жил Мегрэ, и ему пришлось
сделать усилие, чтобы убедить себя: он не великан, попавший в городок, пос-
троенный из деталей игрушечного конструктора.
В нескольких километрах от Парижа он повернул в сторону от берегов
Сены, в Пуасси, поднялся на холм и внезапно среди настоящих полей и фрукто-
вых садов вдруг обнаружил обособленный мирок, о котором объявлял указатель
на обочине вновь проложенной дороги: `Земельные участки Жанневиль`.
Видимо, несколько лет назад здесь были такие же поля, луга и рощи,
как и повсюду. Но вот пришел какой-то делец, жену или любовницу которого,
конечно, звали Жанной, откуда и пошло название родившегося здесь мирка.
Распланировали улицы, аллеи, обсаженные чахлыми деревцами, тонкие
стволы которых укрыты от холода соломой.
Потом кое-где возникли виллы, особнячки. Это не походило ни на город,
ни на деревню -- обособленный мирок со свободным пространством между пос-
тройками, пустырями, изгородями, с газовыми фонарями, до смешного бесполез-
ными на улицах, где еще нет ничего, кроме названий, обозначенных на голубых
табличках.
`МОЯ МЕЧТА`... `ПОСЛЕДНЯЯ ГАВАНЬ`...--каждый домишко уже имел свое
название, выведенное с завитушками, а внизу виднелся Пуасси, серебряная
пента Сены, где скользили вполне реальные баржи. Подальше, на равнине, сто-
яли фермы и высилась колокольня Оржеваля.
А здесь правдоподобной только и была старая бакалейщица Мелани Шошуа,
которую застройщики откопали в соседнем гсродке и предоставили ей хорошую
новую лавку, чтобы новый мир не остался без коммерции.
-- А что еще, милочка?
-- Постойте!.. Что еще я брала в понедельник?
-- Шпильки...
В лавке Мелани можно приобрести все, от зубных щеток и рисовой пудры
до керосина и почтовых открыток.
--Кажется, больше ничего, правда?
Из лавки -- Мегрэ это проверил -- не видно ни домика Деревянной Ноги,
ни улочки, которая огибала его сад.
-- А молоко! -- вдруг вспомнила Фелиси. -- Я чуть не забыла про моло-
ко.
И она с привычным уже высокомерным видом объяснила комиссару:
-- Вы меня настолько засыпали вопросами, что я забыла захватить с со-
бой бидончик для молока... Во всяком случае, в понедельник я брала его с
собой... Голубой в белый горошек... Вы увидите его в кухне возле газовой
плитки... Не правда ли, мадам Шошуа?
И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя над-
менный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений.
-- Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа?
-- Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все вре-
мя заглатывает свою шерсть.
Речь, видимо, шла о коте, дремавшем на красной подушке в кресле.
-- Погодите, милочка... Вы еще взяли, как всегда, `Киногазету` и ро-
ман за двадцать пять су...
В конце прилавка лежали бульварные романы в пестрых обложках, но Фе-
лиси на них не взглянула и пожала плечами.
-- Сколько я вам должна?.. Поторопитесь... Комиссар настаивает: все
должно быть, как в понедельник, а я у вас тогда долго не задерживалась.
Тут вмешался Мегрэ.
-- Скажите, мадам Шошуа... Поскольку мы говорим о том, что было в по-
недельник утром... Пока вы обслуживали мадемуазель, вы не слышали, не про-
езжала ли здесь машина?
Бакалейщица задумалась, глядя сквозь витрину на залитую солнцем ули-
цу.
-- Не могу сказать... Постойте!.. Тут их нечасто увидишь... Из лавки
только слышно, как они мчатся по дороге... Какой это был день?.. Помню, за
домом Себилей проехал маленький красный автомобиль, но в какой день -- не
знаю...
На всякий случай Мегрэ пометил в своей записной книжке: `Красная ма-
шина... Себиль...`.
И он снова очутился на улице вместе с Фелиси, которая шла, подпрыги-
вая, набросив пальто на плечи, словно старинный плащ: рукава развевались у
нее за спиной.
-- Пойдемте здесь... Домой я всегда возвращаюсь коротким путем.
Узкая тропинка петляла между огородами.
-- По дороге вы никого не встретили? -- спросил комиссар.
-- Подождите... Сейчас увидите...
И он увидел. Фелиси оказалась права. Едва они вышли на новую улицу,
навстречу им попался почтальон, поднимавшийся на велосипеде на холм. Он
проехал мимо них и, обернувшись, крикнул:
-- Вам ничего нет, мадемуазель Фелиси!
Она посмотрела на Мегрэ.
-- В понедельник он видел меня здесь в тот же час. Так бывает почти
каждое утро.
Они обогнули уродливый, оштукатуренный и выкрашенный в небесно-голу-
бой цвет домик, окруженный палисадником, и прошли вдоль живой изгороди. Фе-
лиси толкнула калитку, задев своим развевающимся пальто кусты смородины.
-- Ну вот... Теперь мы в саду... Сейчас увидите беседку...
В десять часов без нескольких минут они вышли из домика через другую
дверь, выходящую в аллею. Чтобы дойти до лавки и вернуться обратно, они
описали почти полный круг. Они прошли вдоль бордюра из гвоздики, которая
вот-вот расцветет, и грядок с нежно-зеленым салатом.
-- Он, видимо, находился здесь... -- сообщила Фелиси, указав на туго
натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. -- Он начал сажать помидоры.
Дошел до половины грядки... Когда я его тут не застала, то сразу подумала,
что он пошел выпить стаканчик розового вина...
-- Он пил много вина?
-- Только, когда мучила жажда... Вы увидите на бочке в погребе его
опрокинутый стакан.
Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков меч-
тают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голу-
бую тень примыкавшего к нему дворика. Направо -- беседка из зелени. На сто-
ле в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном.
-- Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне
говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из
этого графинчика.
Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него а упор
своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную не-
виновность.
Однако же она возражает:
-- Это пил не мой хозяин...
-- Знаю... Вы мне уже говорили...
Бог мой, как трудно иметь дело с такой особой, как Фелиси! Что она
еще сказала своим резким голосом, который так действует на нервы Мегрэ? Ах,
да... Она сказала:
-- Я не имею права выдавать чужие секреты. Может быть, в глазах неко-
торых я была просто служанкой. Но он относился ко мне не как к прислуге. В
один прекрасный день все бы, конечно, узнали...
-- Что узнали?
-- Ничего.
-- Вы намекаете, что были любовницей Деревянной Ноги?
-- За кого вы меня принимаете?
Мегрэ рискнул:
-- Ну так его дочерью?
-- Бесполезно допытываться... Быть может, когда-нибудь...
Вот она, Фелиси! Жесткая, как гладильная доска, кислая, взбалмошная,
с резкими чертами неумело напудренного и нарумяненного лица, маленькая слу-
жанка, мнящая себя принцессой на деревенском балу, но взгляд которой вдруг
с тревогой устремляется в одну точку, а на губах мелькает отчужденная през-
рительная улыбка.
-- Если он пил в одиночестве, это меня не касается...
Нет, старый Жюль Лапи по прозвищу Деревянная Нога пил не один. Мегрэ
убежден в этом. Человек, работающий в своем саду, с соломенной шляпой на
голове и в сабо на ногах не бросит вдруг неоконченной посадку помидоров и
не пойдет искать в буфете бутылку с водкой, чтобы одному распивать ее в бе-
седке.
В то утро на столе, выкрашенном в зеленый цвет, стояла и вторая рюм-
ка. Кто-то ее убрал. Может быть, Фелиси?
-- Что вы сделали, не застав Лапи в саду?
-- Ничего. Пошла в кухню, зажгла газ, поставила кипятить молоко и на-
качала воды, чтобы вымыть овощи.
-- А потом?
-- Встала на старый стул и сменила липкую бумагу для мух...
-- Не снимая шляпки с головы? Ведь вы всегда ходите за покупками в
шляпке?
-- Конечно. Я ведь не какая-нибудь замарашка.
-- Когда же вы ее сняли?
-- Когда вскипело молоко. Я поднялась к себе наверх.
Все новое и свежевыкрашенное в доме, который старик окрестил `Мыс
Горн`. Лестница пахнет лакированным еловым деревом. Ступеньки трещат под
ногами.
-- Поднимайтесь! -- сказал комиссар. -- Я пойду следом за вами.
Она толкает дверь комнаты, в которой стоит кушетка, покрытая кретоном
в цветочках, а на стенах висят фотографии киноактеров.
-- Значит, так... Я снимаю Шляпу... И вдруг вспоминаю: `Ах, да! Забы-
ла открыть окно у мсье Жюля`. Иду через площадку. Открываю дверь и как
вскрикну...
Мегрэ попыхивает трубкой, которую набил в саду свежим табаком. Он
рассматривает на натертом полу контуры тела Деревянной Ноги, очерченные ме-
лом в понедельник утром, когда его нашли здесь.
-- А револьвер? -- спрашивает он.
-- Никакого револьвера не было. И вы это сами прекрасно знаете, раз
читали полицейский рапорт.
. В комнате убитого над камином модель трехмачтовой шхуны. На стенах
все картины изображают парусники. Мегрэ мог бы подумать, что находится в
комнате бывшего моряка, если бы жандармский лейтенант, который вел рассле-
дование, не рассказал ему о забавных приключениях Деревянной Ноги.
Жюль Лапи никогда не был моряком. Он служил счетоводом в Фекане, в
фирме, продававшей оснащение для морских судов: паруса, тросы, шкивы, а
также продукты питания для долгих рейсов.
Закоренелый холостяк, мелочный до маниакальности, бесцветный, ограни-
ченный. Брат его работает плотником на судоверфи.
Однажды утром Жюль Лапи -- ему тогда было лет сорок -- поднялся на
борт `Святой Терезы`, трехмачтового корабля, которому в тот же день пред-
стояло сняться с якоря и отправиться в Чили за фосфатами. Лапи явился на
судно с поручением весьма прозаическим: удостовериться, все ли товары дос-
тавлены, и потребовать у капитана оплаты.
Что же происходит? Моряки, жители Фекана, всегда подсмеивались над
педантом счетоводом, который выглядел испуганным, всякий раз, поднимаясь по
долгу службы на борт судна. Так произошло и в тот раз. С ним по обычаю чок-
нулись. Его заставили. Бог знает, сколько ему пришлось выпить, чтобы так
наклюкаться?
Однако, когда во время прилива `Святая Тереза` скользила между молами
нормандского порта, выходя в открытое море, мертвецки пьяный Жюль Лапи хра-
пел в углу трюма, а команда считала, что он давно уже на земле -- по край-
ней мере, все они так утверждали!
Трюмы закрыли. И только два дня спустя обнаружили счетовода. Капитан
отказался повернуть обратно, уклониться от курса, и вот таким образом Жюль
Лапи, который в то время имел еще обе ноги, оказался на пути к мысу Горн.
Во время того путешествия он лишился ноги.
Несколько лет спустя, в понедельник, его убьют из револьвера через
несколько минут после того, как он бросит сажать помидоры. А Фелиси тем
временем будет делать покупки в новой лавке Мелани Шошуа.
-- Спустимся вниз... -- вздохнул Мегрэ.
В доме спокойно и приятно благодаря игрушечной чистоте и вкусным за-
пахам! Столовая, справа, превращена в покойницкую. Комиссар только приот-
крыл дверь в комнату. Ставни закрыты, и лишь тоненькие лучи света проникают
в комнату. Гроб стоит на столе, покрытом сукном, а сбоку салатник, напол-
ненный святой водой, и в ней плавает веточка самшита.
Фелиси ждет Мегрэ на пороге кухни.
-- В общем, вы ничего не знаете, вы ничего не видели, вы не имеете ни
малейшего представления о том, кого ваш хозяин... кого Жюль Лапи мог прини-
мать в ваше отсутствие...
Она смотрит на него, не отвечая.
-- И вы уверены, что, когда вернулись, на садовом столе стояла только
одни рюмка?
-- Я видела только одну... Но если вы видите две...
-- У Лапи кто-нибудь бывал?
Мегрэ садится возле газовой плитки. Он охотно чего-нибудь бы выпил,
охотнее всего того розового вина, о котором ему говорила Фелиси. Вероятно,
оно-то и хранится в бочке, виднеющейся в прохладной тени погреба. Солнце
поднялось выше и мало-помалу высушило осевший на оконных стеклах пар.
- Он не любил гостей...
Занятный человек. Его существование совершенно меняется после неожи-
данного путешествия к мысу Горн. Он возвращается в Фекан на деревянной но-
ге, и все охотно подсмеивеются над его приключениями. Он живет еще более
замкнуто и начинает долгую тяжбу с владельцами `Святой Терезы`. Он наста-
ивает, что во всем виновата компания: он попал на корабль не по своей воле,
и, следовательно, судовладельцы несут полную ответственность за несчастный
случай. Он очень высоко оценил свою потерянную ногу и выиграл тяжбу. Суд
присудил ему довольно большую пенсию.
Жители Фекана продолжают подсмеиваться над ним. Он решает уехать от
своих земляков, а заодно расстаться с морем, которое ненавидит, и одним из
первых соблазняется широковещательными проспектами создателей Жанневиля.
Затем выписывает себе служанку -- девушку из Фекана, которую знал еще
ребенком.
-- Сколько лет вы у него прожили?
-- Семь лет...
-- Сейчас вам двадцать четыре... Значит, вам было семнадцать, ког-
да...
Мегрэ задумался и неожиданно спросил:
-- У вас есть любовник?
Она смотрит на него, не отвечая.
-- Я вас спрашиваю, есть ли у вас любовник?
-- Моя личная жизнь касается только меня.
-- Вы принимали его здесь?
-- Я не собираюсь вам отвечать.
Отхлестать бы ее по щекам. Минутами Мегрэ хочется залепить ей пощечи-
ну или потрясти за плечи.
-- Ведь я все равно до всего докопаюсь...
-- Ни до чего вы не докопаетесь...
-- Ах так! Не докопаюсь...
Он останавливается. Это уже слишком глупо! Неужели он будет прере-
каться с девчонкой?
-- Вы уверены, что вам нечего мне сказать? Подумайте хорошенько, пока
еще не поздно.
-- Я уже обо всем подумала.
-- Вы ничего от меня не скрываете?
-- Это было бы трудно! Говорят, вы настолько хитры, что от вас ничего
не скроешь.
-- Ладно, увидим!
-- Не то уже видели!
-- Что вы собираетесь делать, когда сюда приедут родственники и Дере-
вянную Ногу похоронят?
-- Не знаю.
-- Вы думаете остаться здесь?
-- Может быть.
-- Надеетесь стать его наследницей?
-- Весьма возможно.
Мегрэ никак не удается сохранить спокойствие.
-- Во всяком случае, дитя мое, зарубите себе на носу одно: пока будет
вестись следствие, я запрещаю вам отлучаться отсюда без разрешения полиции.
-- Значит, я не имею права выйти из дома?
-- Нет!
-- А если мне захочется куда-нибудь сходить?
-- Вы попросите у меня разрешения.
-- Вы думаете, я его убила?
-- Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается.
С него достаточно. Он взбешен. Он злится на себя, что доведен до та-
кого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да где там!
Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает вся-
кое и мнит о себе бог знает что.
-- До свидания!
-- До свидания!
-- Кстати, что вы будете есть?
-- За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду.
В этом он убежден. Он представляет себе: едва он уйдет, как Фелиси
сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, чи-
тая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа.
Мегрэ взбешен. Его околпачивают на глазах у всех, да еще кто -- эта
язва Фелиси.
Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи: брат, Эрнест Ла-
пи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком воло-
сами и лицом, обезображенным оспой, его толстая усатая жена, двое детей,
которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой че-
ловек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа: у него нездоро-
вый,, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает.
В Жанневиле нет кладбища. Кортеж направился в Оржеваль, администра-
тивный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фе-
лиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ уз-
нает: одолжила у Мелани Шошуа.
Фелиси не ждет, пока ей укажут место. Она становится в первом ряду и
шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прик-
ладывая к глазам носовой платок с черной каймой, надушенный дешевым одеко-
лоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани.
Бригадир Люка, проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ. Оба
они следуют за кортежем по пыльной дороге, а в ясном небе распевают жаво-
ронки.
-- Она что-то знает, это точно. Какой бы хитрой себя ни считала, в
конце концов она расколется.
Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой
церкви остаются открытыми, и в ней больше пахнет весной, чем ладаном. До
вырытой могилы идти недалеко.
После похорон семья должна вернуться в дом покойного, чтобы заняться
завещанием.
-- С чего это мой брат стал бы оставлять завещание? -- удивляется Эр-
нест Лапи. -- В нашей семье это не принято.
-- Фелиси уверяет...
-- Фелиси... Фелиси... Опять Фелиси...
Люди невольно пожимают плечами.
Но разве она не проталкивается вперед и первой не бросает лопату зем-
ли на гроб? А потом, вся в слезах, отходит поспешно и кажется, вот-вот дол-
жна упасть...
-- Не упускай ее из виду, Люка!
Она шагает, шагает, быстро сворачивает в какие-то переулки Оржеваля,
и вот наконец Люка, следующий за ней на расстоянии каких-нибудь пятидесяти
метров, попадает на пустынную улицу и видит, как вдали исчезает за поворо-
том грузовичок. Он опоздал...
Люка толкает дверь харчевни:
-- Скажите, пожалуйста... Грузовичок, который только отъехал... Вы
знаете?
-- Да... Машина Луве, механика... Он только сейчас здесь выпил кружку
пива...
-- Он никого не захватил с собой?
-- Не знаю... Не думаю... Я не выходил...
-- Вы не знаете, куда он поехал?
-- В Париж, как обычно по четвергам...
Люка бросается на почту, которая, к счастью, оказывается напротив.
-- Алло!.. Да... Это Люка... Поскорее... Грузовик довольно потрепан-
ный, уже повидавший виды... Подождите...
Он спрашивает у почтовой служащей:
-- Вы не знаете номерного знака машины мсье Луве, механика?
-- Нет... Помню только, что он кончается на цифру восемь...
-- Алло!.. Последняя цифра номера -- восемь... Девушка в трауре...
Алло!.. Не прерывайте... Нет... Вряд ли ее нужно задерживать... Просто пос-
ледить за ней... Понятно? Комиссар позвонит сам.
На дороге из Оржеваля в Жанневиль Люка догоняет Мегрэ.
-- Она исчезла...
-- Что?
-- Думаю, вскочила в грузовичок, когда тот уже трогался с места...
Забежала за угол... Я звонил на набережную Орфевр...Сейчас поднимут на ноги
людей... Предупредят на заставах...
Итак, Фелиси исчезла! Запросто, средь бела дня, как говорится, под
носом у Мегрэ и его лучшего бригадира! Исчезла в огромной черной вуали, по
которой ее можно узнать за километр.
Члены семьи, время от времени поворачивающие головы в сторону поли-
цейских, удивлены, не видя Фелиси. Оказывается, она унесла с собой ключ от
дома, и теперь приходится идти через сад. Мегрэ открывает жалюзи на окнах
столовой. На столе еще лежит простыня и веточка самшита. В комнате по-преж-
нему пахнет свечой.
-- Я бы чего-нибудь выпил, -- вздыхает Эрнест Лапи. -- Этьен!.. Жю-
ли!.. Не бегайте по грядкам... Где-то должно быть вино...
-- В погребе... -- сообщает Мегрэ.
Жена Лапи идет в лавку Мелани Шошуа купить детям пирожных, а заодно
берет и для всех.
-- Нет никакого основания думать, господин комиссар, будто брат сос-
тавил завещание... Я, конечно, знаю, он был оригинал... Жил, как медведь в
берлоге, и мы с ним почти не виделись... Но что до этого... Тут уж...
Мегрэ шарит в ящиках письменного стола, стоящего в углу. Он вынимает
сначала связки тщательно сложенных счетов, а затем старый, посеревший от
времени бумажник, в котором лежит только желтый конверт:`Открыть после моей
смерти`.
-- Ну, вот, господа, -- говорит комиссар. -- Я думаю, это как раз то,
что мы ищем.
`Я, нижеподписавшийся, Жюль Лапи, в здравом уме и твердой памяти, в
присутствии Форрентена Эрнеста и Лепапа Франсуа, жителей Жанневиля Орже-
вальского округа...`
Голос Мегрэ становится все внушительнее.
-- Фелиси оказалась права! -- заключает он наконец, пробежав бумагу.
-- Ей оставлен в наследство дом и все к нему относящееся.
Семью словно громом сразило. Завещание содержит одну небольшую фразу,
которую они забудут не скоро:
`...Принимая во внимание поведение моего брата и его жены после слу-
чившегося со мной несчастья...`
-- Я ему просто говорил, что смешно поднимать такой шум изза... --
пытается объяснить Эрнест Лапи.
`...Принимая во внимание поведение моего племянника Жака Петийона...`
Молодой человек, приехавший из Парижа, напоминает двоечника, присут-
ствующего при раздаче наград.
Но все это пустяки! Важно, что наследница -- Фелиси. А Фелиси, бог
знает почему, куда-то исчезла.

Глава вторая

ШЕСТИЧАСОВОЕ МЕТРО

Засунув руки в карманы, комиссар стоит в коридоре перед бамбуковой
вешалкой, в центр которой вделано зеркало в форме ромба. Мегрэ видит себя в
зеркале. Ну как тут не рассмеяться! Он похож на ребенка, которому чего-то
захотелось, но он не осмеливается попросить. Однако Мегрэ не смеется. Он
протягивает руку за широкополой соломенной шляпой, висящей на крючке, и на-
девает ее.
Вот здорово! У Деревянной Ноги голова была еще больше, чем у комисса-
ра, а ведь Мегрэ зачастую приходится обходить много шляпных магазинов, пока
удается подобрать подходящую. Это заставляет его задуматься. С соломенной
шляпой на голове он возвращается в столовую, чтобы снова посмотреть на фо-
тографию Жюля Лапи, найденную в ящике стола.
Однажды какой-то иностранный криминалист задал начальнику уголовной
полиции вопрос относительно методов Мегрэ, на что тот ответил с загадочной
улыбкой:
-- Мегрэ? Что я вам могу сказать? Во время расследования он чувствует
себя так же свободно, как дома в комнатных туфлях.
Сегодня комиссар чуть было не надел, если не комнатные туфли убитого,
то, во всяком случае, сабо покойного. Вот они стоят здесь, направо от поро-
га -- срезу видно: это их обычное место. Все здесь на своем месте, и если
бы не отсутствие Фелиси, Мегрэ мог бы подумать, будто жизнь в доме идет
своим чередом, что он сам и есть Жюль Лапи, который медленными шагами нап-
равляется к грядке, желая закончить ряд недосаженных помидоров.
Роскошный закат алеет за светлыми домиками Жанневиля, которые видне-
ются из сада. Эрнест Лапи, брат покойного, сообщил, что будет ночевать в
Пуасси, а семью отправил в Фекан. Остальные, соседи и несколько крестьян из
Оржеваля, провожавшие гроб Лапи на кладбище, должно быть, уже возвратились
домой или зашли пропустить стаканчик в харчевню `Золотой перстень`.
Там же находится и бригадир Люка, ему Мегрэ поручил снести туда свой
чемодан и держать телефонную связь с Парижем.
У Деревянной Ноги была крупная голова, квадратное лицо, густые седые
брови, седая щетина на лице, которую он брил лишь раз в неделю... Он был
скуп. Достаточно бросить взгляд на его счета... Сразу становится понятно,
он считал каждое су... Разве его брат не признался: `Разумеется, он был
очень расчетливый...`
А когда один нормандец говорит о другом, что тот `расчетливый`...
На улице тепло. Небо становится почти фиолетовым. Из деревни порывами
веет свежий ветерок, и Мегрэ, покуривая, замечает: он сам теперь ходит нем-
ного согнувшись, подражая походке Жюля Лапи. Направляясь к погребу, он даже
начал тащить левую ногу. Он отворачивает кран бочки с розовым вином, поло-
щет стакан и наливает... В такой час Фелиси, должно быть, стряпала в кухне,
и в сад доносился вкусный запах рагу... Не пора ли поливать грядки? Вон со-
седи уже поливают в своих садах... Понемногу сумерки обволакивают `Мыс
Горн`, где при жизни старика лампы разрешалось зажигать только, когда сов-
сем стемнеет.
За что его убили? Мегрэ невольно думает, как в один прекрасный день
он уйдет в отставку, и у него будет домик в деревне, сад, широкополая соло-
менная шляпа...
Деревянную Ногу убили не ради грабежа. Ведь, по словам брата, у Жюля
Лапи почти ничего не было, кроме его знаменитой ренты. Нашли сберегательную
книжку, конверт с двумя тысячами франков и несколько облигаций парижского
муниципалитета. Нашли также его золотые часы.
Ну что ж! Нужно искать дальше! Нужно как следует влезть в шкуру бед-
няги! Он был хмурый, ворчливый, неразговорчивый, придирчивый. Настоящий от-
шельник. Малейшее нарушение привычного режима приводило его в ярость. Ему
никогда и в голову не приходило жениться, обзавестись детьми, и никто не
слышал, чтобы он завел какую-нибудь любовную историю.
Что же имела в виду Фелиси? Нет, это невозможно! Фелиси лжет! Солгать
ей ничего не стоит! Или, скорее, она хочет выдать желаемое за действитель-
ное. Для нее слишком просто, слишком банально быть служанкой старика. Она
предпочитает намекнуть: уж если он вызвал ее к себе...
Мегрэ подходит к окну кухни. Каковы были отношения между этими двумя
существами, жившими в таком уединении? Он думает, пожалуй, он даже уверен:
они жили, как кошка с собакой.
И вдруг... Мегрэ вздрогнул... Он только что вышел из погреба, где вы-
пил второй стакан вина... Сумерки уже сгустились.Он стоит с соломенной шля-
пой на голове и на мгновение сомневается, не снится ли ему это. Сквозь тю-
левые занавески он видит, как в кухни зажглась электрическая лампочка, ви-
дит поблескивающие на крашеных стенах кастрюли, слышит, как вспыхнул газ в
горелке. Он смотрит на часы. Без десяти минут восемь...
Тут он толкает дверь и видит Фелиси, которая уже успела повесить на
вешалку свою шляпу и вуаль и теперь ставит на газ кофейник.
-- А! Вы уже вернулись?
Она даже не вздрогнула, оглядела его с ног до головы и не сводит глаз
с соломенной шляпы, о которой Мегрэ уже забыл.
Он садится. Наверное, он сел на место старика, у окна, и, пока он
усаживается, вытягивая ноги, Фелиси хлопочет по хозяйству, словно его здесь
нет, накрывает для себя, достает из стенного шкафа масло, хлеб, колбасу...
-- Скажите мне, детка...
-- Я вам не детка.
-- Скажите, Фелиси...
-- Вы могли бы называть меня мадемуазель.
Боже мой! Какая она все-таки неприятная, нелюбезная. Мегрэ охватывает
раздражение, подобно тому, какое испытывают, когда хотят поймать маленькое
животное, ящерицу или ужа, а оно беспрестанно проскальзывает между пальца-
ми. Ему трудно принимать Фелиси всерьез; а все-таки приходится. Он чувству-
ет: лишь от нее и только от нее он сможет узнать правду.
-- Ведь я просил вас не отлучаться из дома...
Она смотрит на него с подчеркнуто-самодовольной улыбкой, словно гово-
рит: `А я взяла и ушла! Вот видите!`
-- Могу я узнать, зачем вы поехали в Париж?
-- Да просто погулять!
-- Правда? Учтите, скоро я буду знать все, что вы там делали, во всех
подробностях.
-- Знаю. Какой-то дурень не отставал от меня ни на шаг.
-- Какой дурень?
-- Высокий, рыжий. Ему пришлось шесть раз пересаживаться в метро
вслед за мной.
Наверное, инспектор Жанвье. Видимо, он установил за ней слежку, как
только грузовичок механика подъехал к заставе Майо.
-- С кем вы хотели встретиться в Париже?
-- Ни с кем.
Она садится ужинать. Более того, она кладет перед собой какойто буль-
варный роман, где страница заложена ножом, и спокойно принимается читать.
-- Скажите мне, Фелиси...
У нее козий лоб. Вот что поразило комиссара, когда он ее увидел в
первый раз. Теперь он осознал это. Высокий и упрямый лоб, как у козы, кото-
рая безрассудно бросается на любое появившееся перед ней препятствие.
-- Вы собираетесь одна провести ночь в этом доме?
-- Разве вы собираетесь здесь остаться?
Она ест, она читает, а он скрывает свою досаду под ироническим выра-
жением лица, которое хотел бы выдать за отеческое...
-- Сегодня утром вы мне сказали, будто уверены в том, что получите
наследство...
-- Ну и что!
-- Откуда вы это знали?
-- Знала, и все тут!
Она приготовила себе кофе, наливает чашку и пьет. Чувствуется, она
любит кофе, смакует каждый глоток, но не предлагает своему собеседнику.
-- Я навещу вас завтра.
-- Как вам угодно...
-- Надеюсь, за это время вы подумаете...
Она вызывающе смотрит на него своими светлыми глазами, в которых ни-
чего нельзя прочесть, и, пожимая плечами, бросает:
-- О чем?
Почти у дверей `Мыса Горн` Мегрэ сталкивается с Жанвье, который довел
свою слежку до Жанневиля. Огонек его сигареты светится в темноте... Тишина.
Сияют звезды. Поют кузнечики.
-- Я узнал ее сразу, начальник, по приметам, которые Люка сообщил по
телефону. Когда грузовичок поравнялся с заставой, девица сидела рядом с ме-
хаником, их можно было принять за дружную супружескую пару. Она вышла, под-
нялась пешком по проспекту Гранд-Армэ, по пути разглядывая витрины. На углу
улицы Вилларе де Жуаиез зашла в кондитерскую, съела полдюжины пирожных с
кремом и выпила портвейна.
-- Она тебя заметила?
-- Не думаю.
-- А я знаю.
Жанвье смущен.
-- Потом она вошла в метро, купила билет второго класса. Мы сначала
сделали пересадку на площади Согласия, потом вторую на вокзале Сен-Лазар...
Поезда шли почти пустые... Она усаживалась, доставала из сумки бульварный
роман и принималась читать... Мы пересаживались пять раз...
-- Она ни с кем не разговаривала?
-- Ни с кем... Мало-помалу пассажиров стало прибывать... А в шесть
часов, когда закрываются магазины и конторы, началась толкотня... Вы зна-
ете, час `пик`...
-- Продолжай...
-- На станции метро Терн нас зажало в толпе на расстоянии метра друг
от друга... В эту минуту, признаюсь, я понял, что она меня заметила... Она
на меня посмотрела... и мне показалось, шеф... как это сказать... На нес-
колько секунд лицо ее изменилось... Она словно испугалась... Я уверен, она
на мгновение испугалась либо меня, либо чего-то другого... Но это длилось
лишь несколько секунд, и вдруг она снова заработала локтями, выбралась из
толпы.
-- Ты уверен, что она ни с кем не разговаривала?
-- Уверен... На платформе она подождала, пока поезд уйдет, и прис-
тально смотрела на битком набитый вагон...
-- Тебе не показалось, что она интересуется кем-то определенным?
-- Пожалуй, нет... Я только заметил, что лицо ее стало нетаким напря-
женным, а когда поезд скрылся в тоннеле, она не могла удержаться и бросила
на меня торжествующий взгляд... Потом сразу же вышла на улицу... Сначала
она, видно, даже не поняла, где находится... Она зашла выпить аперитив в
бистро на углу проспекта Берн, потом посмотрела железнодорожное расписание,
села в такси и поехала на вокзал Сен-Лазар... Вот и все... Я сел в тот же
поезд, доехал вместе с ней до Пуасси, а потом мы, один за другим, поднялись
на холм...
-- Тебе хоть удалось перекусить?.
-- На вокзале съел наспех сандвич.
-- Оставайся здесь и подожди Люка!
Мегрэ идет мимо тихих участков Жанневиля; Только кое-где в окнах го-
рят розоватые огоньки. Скоро он приходит в Оржеваль, в `Золотой перстень`,
где его ждет Люка. Бригадир сидит не один, а с каким-то парнем в синем ком-
бинезоне. Не иначе как механик Луве! Он очень разговорчив, да и понятно.
Перед ним стоят уже четыре или пять блюдечек. [Во Франции некоторые напит-
ки, в том числе перно, подаются в рюмках на блюдечке, и по количеству блю-
дечек производится расчет].
-- Мой начальник, комиссар Мегрэ, -- представляет комиссара Люка, от
которого тоже попахивает спиртным.
-- Я уже говорил бригадиру, господин комиссар, что даже ни о чем и не
подозревал, когда сел в машину. Я каждый четверг езжу в Париж за запасными
частями...
-- Всегда в одно и то же время?
-- Примерно...
-- Фелиси это знала?
-- По правде сказать, я был едва знаком с ней... Никогда не разгова-
ривал... Зато я хорошо знал Деревянную Ногу... Он приходил сюда каждый ве-
чер поиграть в карты с Форрентеном и Лепапом... Четвертым иногда садился
хозяин, иногда я или кто-нибудь другой... Смотрите!.. Форрентен и Лепап
сейчас здесь, вон они там играют в левом углу с мэром и каменщиком...
-- Когда вы обнаружили, что в вашей машине кто-то сидит?
-- Не доезжая Сен-Жермена... Я услышал, как кто-то вздохнул... Поду-
мал, ветер. Ветерок и в самом деле поднимал краябрезентового верха... И
вдруг какой-то голос говорит мне: `У вас не найдется огонька?` Я оборачива-
юсь и вижу ее: она откинула вуаль, в зубах сигарета... `Что вы здесь дела-
ете?` -- спрашиваю я. И вот она говорит, говорит... Рассказывает, как ей
необходимо попасть в Париж, не теряя ни минуты... Это, мол, вопрос жизни и
смерти... Те, кто убил Деревянную Ногу, хотят свалить вину на нее, а поли-
ция ничего в этом деле не понимает. Я остановился на минутку и предложил ей
сесть рядом со мной... Ведь она устроилась на старом, грязном ящике...
`Потом... потом, -- все повторяла она, -- когда я выполню задачу, ко-
торую должна выполнить, быть может, я расскажу вам все... Во всяком случае,
я буду вам вечно благодарна, вы меня спасли...` Уже у заставы она меня еще
раз поблагодарила и вышла с достоинством, как принцесса.
Люка и Мегрэ переглянулись.
-- А теперь, если вы не возражаете, можно выпить в последний раз, в
самый-самый последний... Нет, теперь я плачу за всех и пойду перекусить...
Надеюсь, у меня в связи с этим не будет никаких неприятностей? За ваше здо-
ровье...
Десять часов вечера, Люка занял пост, спрятавшись напротив `Мыса
Горн` и сменив Жанвье, который вернулся в Париж. В зале `Золотого перстня`
серо от дыма... Мегрэ слишком много съел и пьет теперь третью или четвертую
рюмку вина, считающегося местным.
Он сидит верхом на стуле с соломенным сиденьем, упершись локтями в
спинку, полузакрыв глаза, и порой может показаться, будто он дремлет. Из
его трубки прямо вверх поднимается легкая струйка дыма. Возле него четверо
мужчин играют в карты.
Раскладывая сальные карты на красной скатерти, они разговаривают, за-
дают друг другу вопросы, иногда рассказывают анекдоты. Хозяин кафе, мсье
Жозеф, играет вместо старого Лапи, а четвертым присаживается механик, кото-
рый успел поужинать.
-- В итоге, -- вздыхает Мегрэ, -- он жил припеваючи... Вроде как поч-
тенный деревенский кюре со своей служанкой... Наверное, заставлял себя не-
жить и холить...
Лепап, заместитель мэра Оржеваля, бросает взгляд на других. Его пар-
тнер, Форрентен, управляющий земельными участками в поселке, занимает здесь

ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ

Док. 113709
Опублик.: 18.12.01
Число обращений: 2