|
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ Тhе Gоblin Rеsеrvаtiоn, Рutnаm, 1968
Миры Клиффорда Саймака, ЗФ, М, Мир, 1978
Заповедник гоблинов
1.
Инспектор Дрейтон сидел за письменным столом, как
несокрушимая скала, и терпеливо ждал. Он был костляв, а его лицо словно
вырубили тупым топором из узловатого чурбака. Глаза его, больше всего
напоминавшие кремневые наконечники стрел, время от времени, казалось,
тускло поблескивали - он был сердит и расстроен. Но Питер Максвелл знал,
что такой человек никогда не допустит, чтобы его раздражение вырвалось
наружу. Он будет делать свое дело с бульдожьим упорством и хваткой,
игнорируя все окружающее.
Именно такой ситуации Максвелл и надеялся избежать. Но теперь
ему стало ясно, что он тешил себя пустыми иллюзиями. Конечно, он с
самого начала понимал, что на Земле не могли не встревожиться, когда
полтора месяца назад он не появился на станции своего назначения, и,
естественно, у него не было никаких шансов вернуться домой тихо и
незаметно. И вот сейчас он сидит напротив инспектора, и ему во что бы то
ни стало нужно сохранять спокойствие и держать себя в руках. Он сказал:
- Я, право, же, не понимаю, почему мое возвращение на Землю
могло заинтересовать службу безопасности. Меня зовут Питер Максвелл, я
профессор факультета сверхъестественных явлений Висконсинского
университета. Вы ознакомились с моими документами...
- У меня нет никаких сомнений касательно того, кто вы такой, -
сказал Дрейтон. - Может быть, я удивлен, но сомнений у меня нет ни
малейших. Странно другое. Профессор Максвелл, не могли бы высказать
мне поточнее, где вы находились все это время?
- Но я и сам почти ничего не знаю, - ответил Питер Максвелл. - Я
был на какой-то планете, однако мне не известны ни ее название, ни
координаты. Может быть, до нее не больше светового года, а может быть,
она находится далеко за пределами нашей Галактики.
- Но как бы то ни было, - заметил инспектор, - вы не прибыли на
станцию назначения, указанную в вашем билете?
- Да, - сказал Максвелл.
- Не могли бы вы объяснить, что произошло? - Только
предположительно. Я полагаю, что моя волновая схема отклонилась от
заданного направления, а может быть, ее перехватили. Сначала я приписал
это неполадкам в передатчике, но потом усомнился. Передатчиками мы
пользуемся уже сотни лет, и малейшая возможность ошибки была
исключена давным-давно.
- То есть вы полагаете, что вас похитили?
- Если угодно.
- И все-таки не хотите мне ничего сказать?
- Но я же объяснил, что говорить, в сущности, нечего.
- А эта планета никак не связана с колесниками?
Максвелл покачал головой.
- Точно сказать не могу, но вряд ли. Во всяком случае, там их не
было. И я не заметил никаких признаков того, что они могли бы иметь ко
всему этому хотя бы малейшее отношение.
- Профессор Максвелл, а вы когда-нибудь видели колесников?
- Всего один раз. Это было несколько лет назад. Кто-то из них
стажировался в Институте времени, и я однажды столкнулся с ним в
коридоре.
- Так что вы узнали бы колесника, если бы увидели его?
- Да, конечно!
- Судя по вашему билету, вы намеревались посетить одну из планет
системы Енотовой Шкуры?
- Ходили слухи о драконе, - объяснил Максвелл. - Правда, ничем
не подтвержденные. И довольно смутные. Но я подумал, что имело бы
смысл установить...
Дрейтон поднял бровь.
- О драконе? - переспросил он.
- Вероятно, человеку, далекому от моей науки, трудно оценить все
значение дракона, - сказал Максвелл. - Пока еще не обнаружено ни одного
реального подтверждения того, что подобное существо действительно где-
нибудь когда-нибудь обитало. А ведь легенды о драконах - одна из
характернейших черт фольклора Земли и некоторых других планет. Феи,
гоблины, тролли, баньши - их всех мы обнаружили во плоти, но драконы
по-прежнему остаются легендой. И любопытно, что у нас на Земле эта
легенда бытовала не только среди людей. Легенды о драконах есть и у
маленького народца холмов. Мне иногда кажется, что наши сказания о
драконах мы заимствовали именно у них. Но все это лишь предания, и нет
никаких фактов, подтверждающих...
Он умолк. Какое дело лишенному воображения полицейскому до
легенд о драконах?
- Извините, инспектор, - сказал он. - Боюсь, я несколько увлекся.
- Мне приходилось слышать, что в основе этих легенд лежат
воспоминания о динозаврах, унаследованные от предков.
- Да, я знаю о таких предположениях, - ответил Максвелл. - Но
ведь этого не могло быть. Динозавры вымерли задолго до того, как
появились самые отдаленные предки человека.
- Но маленький народец...
- Возможно, - перебил Максвелл, - но маловероятно. Я хорошо
знаком с обитателями холмов и разговаривал об этом с ними. Их род,
несомненно, гораздо древнее нашего, но нет никаких данных, что их предки
уже существовали в дни динозавров. Во всяком случае, никаких
воспоминаний об этом у них не сохранилось, хотя их легенды и сказания
восходят к событиям давностью в несколько миллионов лет. Они очень
долговечны, почти бессмертны по нашим меркам, но, конечно, в свой срок
они тоже умирают. При подобном положении вещей изустные предания,
переходящие от поколения к поколению, как правило, сохраняются...
Дрейтон нетерпеливо отмахнулся от драконов и от маленького
народца холмов.
- Вы отправились в систему Енотовой Шкуры, - сказал он, - но не
попали туда.
- Совершенно верно. Я оказался на той планете, о которой говорил.
На хрустальной планете, заключенной в оболочку.
- Хрустальной?
- Из какого-то камня. Может быть, из кварца. А может, и из
металла. Я видел там металлы.
Дрейтон спросил мягко:
- А когда вы отправлялись, вы не знали, что окажетесь на этой
планете?
- Если вы подозреваете сговор, - ответил Максвелл, - то вы
ошибаетесь. Для меня это было полной неожиданностью. В отличие от вас,
как будто. Ведь вы ждали меня здесь!
- Да, особой неожиданностью ваше прибытие не было, - согласился
Дрейтон. - Нам уже известны два таких случая.
- Значит, у вас есть сведения об этой планете?
- О ней - никаких, - сказал Дрейтон. - Нам известно только, что где-
то имеется планета с незарегистрированным передатчиком, а также
приемником, позывные которой в списках не значатся. Когда здесь, на
Висконсинской станции, оператор принял их уведомление о передаче, он
послал им сигнал подождать, пока не освободится какой-нибудь из
приемников, а сам связался со мной.
- А остальные двое?
- Также поступили сюда. Оба они были адресованы на
Висконсинскую станцию.
- Но если они вернулись...
- В том-то и дело! - сказал Дрейтон..- Они не вернулись. То есть в
том смысле, что мы не могли их ни о чем расспросить. В волновой схеме
произошли какие-то нарушения, и они восстановились неверно.
Перепутались друг с другом. Оба - внеземляне, но клубок получился такой,
что нам пришлось много повозиться, прежде чем мы установили, кем они
могли быть. Да и сейчас еще мы полностью не уверены.
- Они были мертвы?
- Мертвы? Еще бы! Довольно жуткая история. Вам повезло.
Максвелл с трудом подавил дрожь.
- Да, пожалуй, - сказал он.
- Казалось бы, - продолжал Дрейтон, - те, кто берется за передачу
материи на расстояние, должны бы прежде научиться делать это как
положено. И неизвестно, сколько пассажиров они уже успели неправильно
принять!
- Но ведь вы должны были бы это знать! - возразил Максвелл. - Я
хочу сказать, что вам должны быть известны все случаи исчезновения в
пути. Любая станция немедленно сообщила бы о том, что ожидаемый
пассажир не прибыл.
- Тут-то и зарыта собака! - воскликнул Дрейтон. - Не было ни
одного случая, чтобы кто-нибудь исчез. Мы не сомневаемся, что двое
внеземлян, которых мы приняли мертвыми, благополучно прибыли на
станцию назначения, так как ни единого нарушения в расписании прибытий
зарегистрировано не было.
- Но ведь я же отправился в систему Енотовой Шкуры, и оттуда
должны были сообщить,...
Он умолк, оглушенный внезапной мыслью.
Дрейтон медленно кивнул.
- Я так и думал, что вы разберетесь в ситуации. Питер Максвелл
благополучно прибыл на станцию системы Енотовой Шкуры и почти месяц
назад вернулся на Землю.
- Это какая-то ошибка, - машинально сказал Максвелл.
Он был не в силах поверить, что их теперь двое, что на Земле
существует еще один Питер Максвелл, во всем ему подобный.
- Нет, это не ошибка, - сказал Дрейтон. - Мы пришли к выводу, что
эта планета не перехватывает волновые схемы. Она их дублирует.
- Так, значит, я существую в двойственном числе? И, может быть...
- Уже нет, - сказал Дрейтон. - Вы существуете в единственном
числе. Примерно через неделю после своего возвращения Питер Максвелл
погиб. Несчастный случай.
2.
В нескольких шагах от крохотного кабинета, где Максвелл
беседовал с Дрейтоном, за поворотом коридора он увидел ряд свободных
стульев и, поставив свой чемодан на пол, осторожно опустился на один из
них.
Это невозможно, твердил он себе. Сразу два Питера Максвелла - а
теперь один из этих Максвеллов мертв! Как поверить, что хрустальная
планета располагает аппаратами, которые способны дублировать систему
волн, движущихся со сверхсветовой скоростью, вернее, со скоростью,
неизмеримо превосходящей скорость света, поскольку в любом уголке
Галактики, уже охваченном сетью передатчиков материи, нигде не
замечалось ни малейшего разрыва между моментом передачи и моментом
приема. Перехват - да, пожалуй! Перехватить волновую схему в пути
теоретически еще можно. Но снять с нее копию? Нет!
Две невероятности, думал он. Два события, которые просто не
могли произойти. Впрочем, если одно все-таки произошло, то другое было
лишь его естественным следствием. Раз с волновой схемы была снята
копия, то обязательно должны были возникнуть два Максвелла, один из
которых отправился в систему Енотовой Шкуры, а другой - на хрустальную
планету. Но если тот, другой Питер Максвелл действительно отправился в
систему Енотовой Шкуры, он должен еще быть там или только-только
вернуться. Ведь он уехал туда на шесть недель и собирался задержаться
дольше, если того потребуют розыски источника легенд о драконе.
Внезапно он заметил, что у него дрожат руки, и, стиснув их, зажал
в коленях.
`Держись!` - приказал он себе. Что бы его ни ждало, он должен
довести дело до конца! И ведь он ничего, в сущности, не знает. У него нет
никаких фактов. Только утверждения инспектора службы безопасности, а к
ним следует относиться критически. Ведь это могло быть всего лишь
неуклюжей полицейской уловкой, попыткой заставить его сказать лишнее.
Однако это могло быть и правдой... все-таки могло!
Но если так, он тем более должен держаться. Потому что у него
есть дело, которое надо довести до конца, ничего не напортив.
Однако все станет гораздо сложнее, если за ним будут следить. С
другой стороны, не известно, будут ли за ним следить. А впрочем, так ли
уж это важно? Труднее всего будет пробиться к Эндрю Арнольду. Попасть
на прием к ректору Планетарного университета не очень-то просто. Он
слишком занятой человек, чтобы тратить время на разговоры с заурядным
преподавателем, тем более что указанный преподаватель не сможет даже
сообщить заранее, о чем, собственно, он намерен беседовать с ректором.
Дрожь в руках унялась, но он все еще не разжимал их, Немного
погодя он выберется отсюда, спустится к шоссе и сядет где-нибудь на одной
из внутренних скоростных полос, Через час с небольшим он уже будет у
себя в университетском городке и скоро узнает, правду ли говорил Дрейтон.
И увидит своих друзей - Алле-Опа, Духа, Харлоу Шарпа, Аллена Престона
и всю прочую братию. И вновь будут буйные ночные пирушки в `Свинье и
Свистке`, долгие мирные прогулки по тенистым аллеям и катанье на
байдарках по озеру. Будут беседы, и споры, и обмен старинными
сказаниями, и неторопливый академический распорядок дня, оставляющий
человеку досуг, чтобы жить.
Он поймал себя на том, что с удовольствием думает о предстоящей
поездке, потому что шоссе огибало холмы по границе Заповедника
гоблинов. Там, конечно, жили не только гоблины, но и прочие существа, с
древних времен называемые маленьким народцем, и все они были его
друзьями - ну если не все, то очень многие. Тролли порой могли, вывести
из себя кого угодно, а заключить настоящую прочную дружбу с такими
созданиями, как баньши, было трудновато.
В это время года, подумал он, холмы должны быть великолепны.
Он отправился в систему Енотовой Шкуры на исходе лета, и холмы все еще
были облачены в темно-зеленые одежды, но теперь, в середине октября,
они, конечно, уже блистают всеми пышными красками осени: винный
багрянец дубов, багрец и золото кленов и пламенеющий пурпур дикого
винограда, как нить, сшивающая все остальные цвета. И воздух будет
пахнуть сидром, будет пронизан тем неповторимым пьянящим
благоуханием, которое приходит в леса только с умиранием листьев.
Он сидел и вспоминал, как два года назад в такую же осень они с
мистером О`Тулом отправились на байдарках вверх по реке в северные
леса, надеясь где-нибудь по пути вступить в контакт с лесными духами, о
которых повествуют древние легенды оджибуэев. Они плыли по
кристально-прозрачным потокам, а вечером разжигали костер на опушке
темного соснового бора; они ловили рыбу на ужин, и отыскивали лесные
цветы на укромных полянках, и рассматривали бесчисленных птиц и
зверей, и отлично отдохнули. Но никаких духов они так и не увидели, что,
впрочем, было вполне естественно. С маленьким народцем Северной
Америки редко кому удавалось вступить в соприкосновение, потому что это
были подлинные дети первозданной природы, непохожие на
полуцивилизованных, свыкшихся с людьми обитателей холмов Европы.
Стул, на котором сидел Максвелл, был повернут к западу, и сквозь
гигантские стеклянные стены он видел реку и обрывы за ней, по которым в
старину проходила граница штата Айова, - темно-лиловые громады в венце
молочно-голубого осеннего неба. На краю одного из обрывов он различил
чуть более светлое пятно - это был Институт тавматургии, где преподавали
главным образом восьминожки с планет Альфы Центавра. Вглядываясь в
дальний силуэт здания, Максвелл вспомнил, что много раз обещал себе
принять участие в одном из их летних семинаров, но так и не собрался.
Он протянул руку и переставил чемодан, намереваясь встать, но
остался сидеть. Он никак не мог отдышаться, а в коленях ощущалась
неприятная слабость. То, что он услышал от Дрейтона, потрясло его
гораздо больше, чем ему показалось в первый момент, и шок никак не
проходил. Спокойнее, спокойнее, сказал он себе. Нельзя так распускаться.
Может быть, это неправда, даже наверное неправда. И пока он сам во всем
не убедился, нервничать нечего.
Максвелл медленно встал, нагнулся, чтобы взять чемодан, но
задержался, все еще не решаясь окунуться в шумную суматоху зала
ожидания. Люди - земляне и внеземляне - деловито спешили куда-то или
стояли небольшими группами. Белобородый старец в чопорном черном
костюме - маститый ученый, судя по его виду, решил Максвелл, - что-то
говорил компании студентов, явившихся его проводить. Семейство
рептилий расположилось на длинных диванчиках, предназначавшихся для
существ такого типа, то есть не способных сидеть. Двое взрослых,
лежавших лицом друг к другу, переговаривались с шипением, характерным
для речи рептилий, а дети тем временем ползали по диванчикам и под
диванчиками и, играя, свивались в клубки на полу. В небольшой нише
бочкообразное существо, лежа на боку, неторопливо перекатывалось от
одной стены к другой, что, вероятно, соответствовало манере землян в
задумчивости расхаживать взад и вперед по комнате. Два паукообразных
создания, удивительно похожие на фантастические конструкции из
тоненьких палочек, расположились друг против друга на полу. Они
начертили мелом на плитах что-то вроде игральной доски, расставили на
ней странные фигурки и, азартно вереща, принялись двигать их с
молниеносной быстротой.
Дрейтон спрашивал о колесниках. Нет ли какой-нибудь связи
между хрустальной планетой и колесниками?
Вечно колесники! Настоящая мания - колесники, колесники,
колесники, думал Максвелл. И может быть, для этого все-таки есть
основания. Ведь о них не известно почти ничего. Они были смутным и
неясным фактором, возникшим где-то в глубинах космоса, еще одной
движущейся по вселенной мощной культурой, которая кое-где на дальних
границах вступала в отдельные контакты с ширящейся человеческой
культурой.
И Максвелл воскресил в своей памяти первый и единственный
случай, когда ему довелось увидеть колесника - студента, который приехал
из Института сравнительной анатомии в Рио-де-Жанейро на двухнедельный
семинар в Институте времени. Он помнил возбуждение, охватившее
Висконсинский университетский городок: разговоров было много, однако
выяснилось, что увидеть загадочное существо практически невозможно -
колесник почти не покидал здания, где проходил семинар. Но однажды,
когда Максвелл шел к Харлоу Шарпу, который пригласил его пообедать
вместе, ему в коридоре встретился колесник, и это было настоящее
потрясение.
Все дело только в колесах, сказал он себе. Ни у какого другого
существа в известных пределах вселенной колес не было. Он вдруг увидел
перед собой пухлый пудинг, подвешенный между двумя колесами, ось
которых проходила примерно через середину туловища. Колеса были одеты
мехом, а обод, как он заметил, заменяли роговые затвердения. Низ
пудингообразного тела свисал под осью, точно набитый мешок. Но худшее
он обнаружил, подойдя поближе: вздутая нижняя часть была прозрачной, и
внутри что-то непрерывно извивалось и копошилось - казалось, ты видишь
огромную банку, наполненную червяками самых ярких расцветок.
И эти извивающиеся червяки в этом обвислом безобразном брюхе
действительно были если и не червями, то, во всяком случае, какими-то
насекомыми, какой-то формой жизни, тождественной земным насекомым.
Колесники представляли собой организмы-ульи, и их культура слагалась из
множества таких ульев, каждый из которых был отдельной колонией
насекомых или чего-то, что соответствовало насекомым в представлении
землян.
Такие ульевые создания вполне могли дать пищу для тех страшных
историй о колесниках, которые возникали где-то на отдаленных границах
вселенной. И если эти жуткие истории не были вымыслом, значит, человек,
наконец, действительно столкнулся с тем гипотетическим врагом, встречи с
которым он опасался с того момента, как вышел в космос.
Исследуя вселенную, человек обнаружил немало странных, а
иногда и жутких созданий, но ни одно из них, размышлял Максвелл, не
наводило такого ужаса, как это снабженное колесами гнездо насекомых. В
самой его идее было что-то тошнотворное.
Земля уже давно стала гигантским галактическим учебным
центром, куда десятками тысяч прибывали внеземные существа, чтобы
учиться и преподавать в его бесчисленных университетах и институтах. И
со временем, подумал Максвелл, в это галактическое содружество,
символом которого стала Земля, могли бы войти и колесники, если бы
только удалось установить с ними хоть какое-то взаимопонимание. Но до
сих пор достичь этого не удавалось.
Почему, с недоумением спросил себя Максвелл, даже мысль о
колесниках вызывает необоримое отвращение, хотя человек и все другие
обитатели вселенной научились отлично ладить друг с другом?
Зал ожидания вдруг представился ему вселенной в миниатюре. Тут
были существа, прибывшие с множества планет самых разных звезд - и
прыгуны, и ползуны, и дергунчики, и катуны. Земля стала плавильной
печью галактик, думал он, тем местом, где встречаются существа с тысяч
звезд, чтобы знакомиться с чужими культурами, чтобы обмениваться
мыслями и идеями.
- Номер пять-шесть-девять-два! - завопил громкоговоритель. -
Пассажир номер пять-шесть-девять-два, до вашего отбытия остается пять
минут. Кабина тридцать седьмая. Пассажир пять-шесть-девять-два, просим
вас немедленно пройти в кабину тридцать семь!
Куда может отправляться пассажир N 5692, прикинул Максвелл. В
джунгли второй планеты Головной Боли, в мрачные, открытые всем ветрам
ледяные города Горести IV, на безводные планеты Убийственных Солнц
или на любую другую из тысяч и тысяч планет, до которых с того места,
где он стоял, можно было добраться в мгновение ока, потому что их
объединяла система передатчиков материи? Но сама эта система служит
вечным памятником кораблям-разведчикам, которые первыми проложили
путь сквозь тьму космического пространства - как пролагают они его и
теперь, медленно, с трудом расширяя пределы вселенной, известной
человеку.
Зал ожидания гудел от отчаянных призывов диктора к опоздавшим
или неявившимся пассажирам, от жужжания тысяч голосов,
разговаривающих на сотнях языков, от шарканья, топота и перестука
множества ног.
Максвелл нагнулся, поднял чемодан и направился было к выходу,
но тотчас снова остановился, пропуская автокар с аквариумом,
заполненным мутной жижей. В туманной глубине аквариума он разглядел
неясные очертания фантастической фигуры; вероятно, это был обитатель
какой-нибудь жидкой планеты (жидкой, но отнюдь не водяной!),
профессор, прибывший на Землю прочесть курс лекций по философии, а
может быть, на стажировку в тот или иной физический институт.
Когда автокар с аквариумом проехал, Максвелл без дальнейших
помех добрался до дверей и вышел на красивую эспланаду, которая
террасами спускалась к бегущим полосам шоссе. Он с удовольствием
заметил, что около шоссе нет очереди - это случалось не так уж часто.
Максвелл всей грудью вдыхал чистый вкусный воздух,
пронизанный холодной осенней свежестью. Он казался особенно приятным
после недель, проведенных в мертвой затхлой атмосфере хрустальной
планеты.
Подходя к шоссе, Максвелл увидел огромную афишу. Набранная
старинным крупным шрифтом, она торжественно и с достоинством
зазывала почтенную публику:
ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР, ЭСКВАЙР
из Стрэтфорда-на-Эйвоне
(Англия)
прочтет лекцию
`ПИСАЛ ЛИ Я ШЕКСПИРОВСКИЕ ПЬЕСЫ`
под эгидой Института времени
22 октября в аудитории Музея времени.
Начало в 8 часов вечера.
Билеты продаются во всех агентствах
- Максвелл! - крикнул кто-то, и он обернулся. К нему по эспланаде
бежал какой-то человек.
Максвелл поставил чемодан, поднял было руку в приветственном
жесте, но тут же опустил ее, увидев, что окликнул его кто-то совсем
незнакомый. Тот перешел на рысцу, а потом на быстрый шаг.
- Профессор Максвелл, не так ли? - спросил он. - Я не мог
ошибиться.
Максвелл сдержанно кивнул, испытывая некоторую неловкость.
- А я - Монти Черчилл, - объяснил незнакомец, протягивая руку. -
Мы познакомились с вами около года назад. У Нэнси Клейтон на ее
очередном вечере-гала.
- Как поживаете, Черчилл? - сказал Максвелл холодно.
Потому что теперь он вспомнил этого человека если не лицо, то
фамилию. Как будто юрист. И кажется, специализируется на
посредничестве. Один из тех, кто берется за любое дело, лишь бы клиент
хорошо заплатил.
- Лучше не бывает! - весело воскликнул Черчилл. - Только что
вернулся из поездки. Не слишком долгой. Но все-таки до чего же приятно
вернуться домой! Ничего нет на свете лучше дома. Потому-то я вас и
окликнул. Несколько недель ни одного знакомого лица, представляете?
- Спасибо, - сказал Максвелл.
- Направляетесь в университетский городок?
- Да. Я как раз шел к шоссе.
- Ну, зачем же! - запротестовал Черчилл. - У меня тут автолет. На
станционной площадке. Места для двоих хватит. Доберетесь домой гораздо
быстрее.
Максвелл молчал, не зная, на что решиться. Черчилл ему не
нравился, но он был прав: по воздуху они доберутся туда гораздо быстрее.
А это его устраивало - он хотел поскорее выяснить положение вещей.
- Очень любезно с вашей стороны, - наконец ответил он. - Конечно,
если я вас не стесню.
З.
Мотор зафыркал и смолк. Через секунду оборвалось тихое гудение
сопел, и в наступившей тишине стал слышен пронзительный свист воздуха,
ударяющегося о металл.
Максвелл взглянул на своего соседа. Черчилл сидел, словно
окаменев - то ли от страха, то ли от изумления. Ведь случилось нечто
немыслимое, то, чего никак не могло быть. Автолеты этого типа никогда не
ломались.
Внизу под ними вздымались острые зубцы крутых утесов и
макушки могучих деревьев, под которыми прятались скалы. Слева вилась
серебристая лента реки, омывавшая подножия лесистых холмов.
Время словно застыло и начало растягиваться казалось, непонятное
колдовство превращает каждую секунду в целую минуту. И с удлинением
времени пришло спокойное осознание того, что должно было произойти -
так, как будто речь шла не о нем, а о ком-то другом, как будто ситуацию
трезво и реалистически оценивал сторонний наблюдатель, подумал
Максвелл. Но где-то в дальнем, скрытом уголке его мозга жила мысль о
паническом страхе, который вспыхнет чуть позже, когда автолет ринется
вниз, на верхушки деревьев и скал, а время обретет обычную быстроту.
Подавшись вперед, он осмотрел простиравшуюся внизу местность
и вдруг увидел поляну - крохотный светло-зеленый разрыв в темном море
деревьев.
Он толкнул Черчилла локтем и указал на поляну. Тот посмотрел,
кивнул и начал поворачивать штурвал медленно и нерешительно, словно
проверяя, будет ли машина слушаться.
Автолет слегка накренился и сделал вираж, по-прежнему
продолжая медленно падать, но уже в нужном направлении. На мгновение
он, казалось, вышел из-под контроля, затем скользнул вбок, теряя высоту
быстрее, чем раньше, но планируя туда, где среди деревьев был виден
просвет.
Теперь верхушки стремительно мчались к ним навстречу, и
Максвелл уже различал их осенние краски - сплошная темная масса стала
красной, золотой и оранжевой. Длинные багряные копья взметнулись,
чтобы пронзить их, золотые клешни злобно тянулись к ним, чтобы
сомкнуться в цепкой хватке.
Автолет задел верхние ветки дуба, на миг словно в
нерешительности повис между небом и землей, а затем нырнул к зеленой
лужайке в самой гуще леса.
Лужайка фей, сказал себе Максвелл. Их бальный зал, а теперь -
посадочная площадка.
Он покосился на Черчилла, вцепившегося в рычаги управления, и
вновь устремил взгляд на несущийся к ним зеленый круг. Он должен,
должен быть ровным! Ни кочек, ни рытвин, ни ям! Ведь когда создавалась
эта лужайка, почва специально выравнивалась в соответствии с принятыми
стандартами.
Автолет ударился о землю, подскочил и угрожающе накренился.
Затем он вновь коснулся травы и покатил по ней без единого толчка.
Деревья в дальнем конце лужайки неслись на них с ужасающей быстротой.
- Держитесь! - крикнул Черчилл, и в тот же момент машина
повернула и пошла юзом. Когда она остановилась, до стены деревьев было
не больше пяти шагов. Их обступила мертвящая тишина, которая словно
надвигалась на них от пестрого леса и скалистых обрывов.
Из безмолвия донесся голос Черчилла:
- Еще немного, и...
Он откинул верх и выбрался наружу. Максвелл последовал за ним.
- Не понимаю, что произошло, - говорил Черчилл. - В эту штуку
встроено столько всяких предохранителей, что уму непостижимо! Да,
конечно, можно угодить под молнию, или врезаться в гору, или попасть в
смерч - но мотор не выходит из строя никогда. Остановить его можно,
только выключив.
Он вытер лоб рукавом, а потом спросил:
- Вы знали про эту лужайку?
Максвелл покачал головой.
- Нет. Но я знал, что такие лужайки существуют. Когда создавался
заповедник, в планах его ландшафта эти лужайки были специально
оговорены. Видите ли, феям нужно место для танцев. И, заметив в лесу
просвет, я догадался, что это может быть такое.
- Когда вы указали вниз, - сказал Черчилл, - я просто положился на
вас. Деваться нам все равно было некуда - и я рискнул...
Максвелл жестом остановил его.
- Что это? - спросил он, прислушиваясь.
- Как будто топот лошадиных копыт, - отозвался Черчилл. - Но
кому могло взбрести в голову прогуливать тут лошадь? Доносится вон
оттуда.
Цоканье копыт явно приближалось.
Обойдя автолет, Максвелл и Черчилл увидели тропу, которая круто
поднималась к узкому отрогу, увенчанному массивными стенами
полуразрушенного средневекового замка.
Лошадь спускалась по тропе тряским галопом. На ее спине
примостился толстячок, который при каждом движении своего скакуна
подпрыгивал самым удивительным образом. Выставленные вперед локти
нескладного всадника взлетали и падали, точно машущие крылья.
Лошадь тяжелыми скачками спустилась со склона на лужайку. Она
была столь же неизящна, как и ее всадник, - лохматый битюг, чьи могучие
копыта ударяли по земле с силой парового молота, вырывая куски дерна и
отбрасывая их далеко назад. Он держал курс прямо на автолет, словно
намереваясь опрокинуть его, но в последнюю секунду неуклюже свернул и
встал как вкопанный. Бока его вздымались и опадали, точно кузнечные
меха, из дряблых ноздрей вырывалось шумное дыхание.
Всадник грузно соскользнул с его спины и, едва коснувшись
ногами земли, разразился гневными восклицаниями.
- Это все они, негодники и паршивцы! - вопил он. - Это все они,
мерзкие тролли! Сколько раз я им втолковывал: летит себе помело и летит,
а вы не вмешивайтесь! Так нет! Не слушают! Только и думают, как бы это
шутку сшутить. Наложат заклятие, и все тут...
- Мистер О`Тул! - закричал Максвелл. - Вы меня еще помните?
Гоблин обернулся и прищурил красные близорукие глаза.
- Да никак профессор! - взвизгнул он. - Добрый друг всех нас! Ах,
какой стыд, какой позор! Профессор, я с этих троллей спущу шкуры и
растяну на двери, я приколочу их уши к деревьям!
- Заклятие? - спросил Черчилл. - Вы сказали заклятие?
- А что же еще? - негодовал мистер О`Тул. Что еще может свести
помело с неба на землю?
Он подковылял к Максвеллу и озабоченно уставился на него.
- А это и вправду вы? - спросил он с некоторым беспокойством. - В
истинной плоти? Нас известили, что вы скончались. Мы послали венок из
омелы и остролиста в знак нашей глубочайшей скорби.
- Нет, это воистину я и в истинной плоти, - сказал Максвелл,
привычно переходя на диалект обитателей холмов. - Это были только
слухи.
- Тогда на радостях мы все трое, - вскричал О`Тул, - испьем по
большой кружке доброго октябрьского эля! Варка как раз окончена, и я от
всего сердца приглашаю вас, господа, разделить со мной первую пробу!
Со склона по тропе к ним бежало полдесятка других гоблинов, и
мистер О`Тул властно замахал, поторапливая их.
- Всегда опаздывают! - пожаловался он. - Никогда их нет на месте
в нужную минуту. Прийти-то они приходят, но обязательно позже, чем надо
бы. Хорошие ребята, как на подбор, и сердца у них правильные, но нет в
них подлинной живости, коей отмечены истинные гоблины вроде меня.
Гоблины косолапой рысью высыпали на лужайку и выстроились
перед О`Тулом, ожидая распоряжений.
- У меня для вас много работы! - объявил он. - Для начала идите к
мосту и скажите этим троллям, чтобы они не смели заклятия накладывать.
Раз и навсегда пусть прекратят и больше не пробуют. Скажите им, что это
последнее предупреждение. Если они снова примутся за свое, тот мост мы
разнесем на камни и каждый мшистый камень укатим далеко от других, так
что вновь тот мост не встанет никогда; И пусть снимут заклятие вот с этого
упавшего помела, чтобы оно летело как новое! А другие идите искать фей,
расскажите им о повреждении их лужайки, не забыв присовокупить, что во
всем повинны эти подлые тролли, и обещайте, что лужайка будет
выровнена к той поре, когда они придут сюда танцевать под полной луной.
Третьи же позаботьтесь о Доббине: приглядите, чтобы его неуклюжие
копыта не причиняли лужайке нового ущерба, но если найдется трава
повыше, пусть он ее пощиплет. Бедняге нечасто выпадает случай
насладиться таким пастбищем.
Мистер О`Тул повернулся к Максвеллу и Черчиллу, потирая ладонь
о ладонь в знак удачно исполненного дела.
- А теперь, господа, - сказал он, - соблаговолите подняться со мной
на холм, и мы испробуем, на что годится сладкий октябрьский эль. Однако
прошу вас из сострадания ко мне идти помедленнее - мое брюхо что-то
очень выросло, и я весьма страдаю от одышки.
- Ведите нас, старый друг, - сказал Максвелл. - Мы с охотой
подладим свой шаг к вашему. Давненько не пили мы вместе октябрьского
эля.
- Да-да, разумеется, - сказал Черчилл растерянно.
Они начали подниматься по тропе. Впереди на фоне светлого неба
четко вырисовывался силуэт развалин.
- Я должен заранее извиниться за состояние замка, - сказал мистер
О`Тул. - Он полон сквозняков, способствующих насморкам, гайморитам и
всяким другим мучительным недугам. Ветер рыскает по нему, как хочет, и
всюду стоит запах сырости и плесени. Я так и не постиг, почему вы, люди,
раз уж вы начали строить для нас замки, не могли сделать их уютными и
непроницаемыми для ветра и дождя. Если мы некогда и обитали в руинах,
это еще не значит, что нас не влекут удобства и комфорт. Поистине, мы
жили в них лишь потому, что бедная Европа не могла предложить нам
ничего более подходящего.
Он умолк, отдышался и продолжал:
- Я прекрасно помню, как две тысячи лет назад, и более мы жили в
новехоньких замках, хотя, конечно, и убогих, ибо невежественные люди
той поры не умели строить лучше - и мастерства они не знали, и
инструментов у них нужных не было, а уж о машинах и говорить не
приходится. Да и вообще худосочный был народ. А нам приходилось
скрываться по углам и закоулкам замков, ибо непросвещенные люди той
поры страшились и чурались нас и пытались в своем невежестве
обороняться от нас могучими чарами и заклинаниями. - А впрочем, -
добавил он не без самодовольства, - они же были всего только люди, и
колдовство у них хромало. Нам были не страшны даже самые
замысловатые их чары.
- Две тысячи лет? Не хотите ли вы сказать... - начал было Черчилл
и замолчал, заметив, что Максвелл замотал головой.
Мистер О`Тул остановился и бросил на Черчилла уничтожающий
взгляд.
- Я помню, - объявил он, - как из того болотистого бора, который
вы теперь называете Центральной Европой, весьма бесцеремонно явились
варвары и рукоятками своих грубых железных мечей начали стучаться в
ворота самого Рима. Мы слышали об этом в лесных чащах, где обитали
тогда, и среди нас еще жили те - теперь давно умершие, - кто узнал про
Фермопилы всего через несколько недель после того, как пали Леонид и его
воины.
- Простите, - сказал Максвелл. - Но не все настолько хорошо
знакомы с маленьким народцем...
- Будьте добры, - перебил О`Тул, - познакомьте его в таком случае!
- Это правда, - сказал Максвелл, обращаясь к Черчиллу. - Или, во
всяком случае, вполне может быть правдой. Они не бессмертны и в конце
концов умирают. Но долговечны они так, что нам и представить это.
трудно. Рождения у них - редкость, иначе на Земле не хватило бы для них
жеста. Но они доживают до невероятного возраста.
- А все потому, - сказал мистер О`Тул, - что мы роем глубоко, в
самом сердце природы, и не транжирим драгоценную силу духа на
мелочные заботы, о которые вдребезги разбиваются жизнь и надежды
людей. Однако это слишком печальные темы, чтобы тратить на них столь
великолепный осенний день. Так обратим же наши мысли со всем рвением
к пенному элю, который ждет нас на вершине!
Он умолк и вновь начал взбираться по тропе заметно быстрее, чем
раньше.
Сверху к ним навстречу опрометью бежал крохотный гоблин -
пестрая рубаха, которая была ему велика, билась на ветру.
- Эль! - верещал он. - Эль!
Он остановился перед ними, еле удерживаясь на ногах.
- Ну, и что - эль? - пропыхтел мистер О`Тул. - Или ты хочешь
покаяться, что осмелился его попробовать?
- Он скис! - стенал маленький гоблин. - Весь этот заклятый чан
скис!
- Но ведь эль не может скиснуть! - возразил Максвелл, понимая,
какая произошла трагедия.
Мистер О`Тул запрыгал на тропе, пылая яростью. Его лицо из
коричневого стало багровым и тут же полиловело. Он хрипел и задыхался.
- Нет, может! Если его сглазить! Проклятие, о проклятие!
Он повернулся и заспешил вниз по тропе в сопровождении
маленького гоблина.
- Только дайте мне добраться до этих гнусных троллей! - вопил
мистер О`Тул. - Только дайте мне наложить лапы на их жадные глотки! Я
их выкопаю из-под земли вот этими самыми руками и повешу на солнце
сушиться! Я спущу с них со всех шкуры! Я их так проучу, что они вовек не
забудут!..
Его угрозы все больше сливались в нечленораздельный рев, пока
он быстро удалялся вниз до тропе, спеша к мосту, под которым обитали
тролли.
Два человека с восхищением смотрели ему вслед, дивясь такому
всесокрушающему гневу.
- Ну, - сказал Черчилл, - вот мы и лишились возможности испить
сладкого октябрьского эля.
4.
Когда Максвелл на одной из внешних более медленных полос
шоссе доехал до окраины университетского городка, часы на консерватории
начала отбивать шесть. Из аэропорта Черчилл поехал другим путем, и
Максвелл был этим очень доволен - не только потому, что юрист был ему
чем-то неприятен, но и потому, что он испытывал потребность побыть
одному. Ему хотелось ехать медленно, откинув щиток, в тишине, ни с кем
не разговаривая и только впитывая атмосферу всех этих зданий и аллей, и
чувствовать, что он вернулся домой, в единственное место в мире, которое
по-настоящему любил.
Сумерки спускались на городок благостной дымкой, смягчая
очертания зданий, превращая их в романтические гравюры из старинных
книг. В аллеях группами стояли студенты с портфелями и негромко
переговаривались. Некоторые держали книги прямо под мышкой. На
скамье сидел седой старик и смотрел, как в траве резвятся белки. По
дорожке неторопливо ползли двое внеземлян-рептилий, поглощенные
беседой. Студент-человек бодро шагал по боковой аллее, насвистывая на
ходу, и его свист будил эхо в тихих двориках. Поравнявшись с рептилиями,
он поднял руку в почтительном приветствии. И повсюду высились древние
величественные вязы, с незапамятных времен осеняющие все новые и
новые поколения студентов.
И вот тут-то огромные куранты начали отбивать шесть часов.
Густой звон разнесся далеко вокруг, и Максвеллу вдруг почудилось, что это
дружески здоровается с ним университетский городок. Часы были его
другом, подумал он, и не только его, но всех, до кого доносился их бой. Это
был голос городка. По ночам, когда он лежал в постели и засыпал, ему
было слышно, как они бьют, отсчитывая время. И не просто отсчитывая
время, но, подобно стражу, возвещая, что все спокойно.
Впереди в сумраке возникла громада Института времени -
гигантские параллелепипеды из пластмассы и стекла, сияющие огнями. К
их подножию прижался музей. Поперек его фасада протянулось бьющееся
на ветру белое полотнище. В сгущающихся сумерках Максвелл с такого
расстояния сумел разобрать только одно слово: `ШЕКСПИР`.
Он улыбнулся при мысли о том, как должен бурлить сейчас
факультет английской литературы. Старик Ченери и вся компания не
простили Институту времени, когда два-три года назад Институт докопался,
что автором пьес был все-таки не граф Оксфорд. И это появление
стрэтфордца во плоти будет горстью соли, высыпанной на еще не
зажившую рану.
Вдали, на западной окраине городка, высились на вершине холма
административные корпуса, словно вписанные тушью в гаснущий багрянец
над горизонтом.
Полоса шоссе двигалась все дальше, мимо Института времени и его
кубического музея с трепещущим полотнищем плаката. Часы кончили
отбивать время, и последние отголоски замерли во мгле.
Шесть часов! Через две-три минуты он сойдет с полосы направится
к `Гербу Уинстонов`, который был его домом уже четыре года... нет,
впрочем, не четыре, а пять! Максвелл сунул руку в правый карман куртки и
в маленьком внутреннем кармашке нащупал кольцо с ключами.
Теперь впервые после того, как он покинул Висконсинскую
передаточную станцию, им вдруг овладела мысль о другом Питере
Максвелле. Конечно, история, которую рассказал ему инспектор Дрейтон,
могла быть правдой, хотя он сильно в этом сомневался. Служба
безопасности была вполне способна пустить в ход именно такой прием,
чтобы выведать у человека всю подноготную. Однако если это ложь, то
почему из системы Енотовой Шкуры не поступило сообщения о том, что он
не прибыл? Впрочем, и это ему известно только со слов инспектора
Дрейтона, и про другие два таких же случая - тоже. Если можно усомниться ПОЛНЫЙ ТЕКСТ И ZIР НАХОДИТСЯ В ПРИЛОЖЕНИИ
Док. 113591
Опублик.: 20.12.01
Число обращений: 0
|
